Собрание прозы в четырех томах - Довлатов Сергей Донатович

Все твои сокращения и поправки с энтузиазмом принимаю, тем более что их почти нет.

Твое предуведомление к «Филиалу»[168] — отличное. И главное там не блеск и не ум, а — понимание. Что встречается гораздо реже, чем ум и блеск. Спасибо, спасибо.

Что касается твоих писаний, то не будь жопой. Рейн давно внял моим призывам и успешно действует. Итак:

За перепечатки из отечественной прессы здешние газеты не платят. Не будем сейчас обсуждать, справедливо ли это (по-моему, абсолютно несправедливо), но факт, что не платят. Не ленись, сядь и напиши три заметки по 3–4–5 страниц, на такие, скажем, темы: «Три встречи с Вениамином Кавериным (История одного послесловия)». И т. д. Дальше: «У постели Веры Пановой[169] — спор о Пастернаке», и еще, скажем, — «Блеск и нищета Пушкинского заповедника». И пр. Извини за пошлые названия — это я просто навожу тебя на мысль.

Андрюша, помни, что на такую заметку ты потратишь максимум три часа, а платят здесь — 100 РУБЛЕЙ за страницу! Реально это выходит именно так. Садись и пиши. Свой месячный оклад ты легко заработаешь за три часа.

Парамону все передал. Вайль и Генис тебя благодарят и приветствуют.

В добывании билетов прояви максимальную энергию. Что же тут поделаешь?! Скооперируйся с Уфляндом[170], у него, по слухам, деловитая жена.

Ждем вас всех, а тебя особенно. Будь здоров. Всем привет.

Твой Сергей

9

9 дек. <1989 г.>

Н. Й.

Дорогой Андрей! Посылаю тебе «Стамбул»[171]. Еще не ясно, кто его тебе доставит — Уфлянд или Азадовский[172]. Во всех случаях дай знать, что получил, а если нет, то можно продублировать.

Твой доклад был немедленно отправлен Леше и Дедюлину[173]. Газету и фотографии — Берберовой переслал[174]. Также отправил неясное письмо по указанному на конверте адресу.

За мной — книги от Вероники[175], которые, прости, все еще лежат у нее в конторе, и двухтомник о Сталине[176], который лежит у меня в столе. <…> Все это будет тебе переправлено, но на американскую почту я все еще не очень полагаюсь, а всучить затоваренному советскому гостю 2-килограммовый пакет, как ты догадываешься, нелегко. Жду человека, которому я окажу столь значительную услугу, что и его смогу попросить об одолжении.

Сообщаю тебе, что ты, будучи жопой, забыл у нас в стенном шкафу свои брюки. С первой же ничтожной посылкой, которую мы для вас сварганим, ты их получишь. Обещаю их не надевать.

Костя А. (Азадовский. — А. А.) передал Лене от Ани дивные украшения. С одной стороны, огромное спасибо, все очень, очень нравится, и Лена все это задумчиво перебирает, но с другой стороны — кончайте, друзья, с этими делами. Все это дорого и потому серьезно нас травмирует.

У Кости — крошечный пакетик для вас. Что-то будет сунуто и Уфлянду, может быть, вместе со «Стамбулом» и этим письмецом.

Посылаю Андрюше вырезку из «Н. Й. Таймс», из коей следует, что «Наши» попали в список лучших книг года.

Андрюшу часто вспоминают на станции, говорят, что он самый нормальный гость из Союза, и особенно все поражены тем, что он купил за доллары бутылку виски. Это действительно единственный случай.

Ну, пока все. Обнимаю вас. Лена что-то предпринимает по просьбе Глазамицкого[177]. Во всяком случае, я слышу телефонные переговоры на эту тему.

Ваш С. Довлатов

10

27 дек. <1989 г.>

Дорогой Андрюша!

Гриша[178] передал мне твою записку и Анины подарки. Мне кажется, это зашло слишком далеко, Аня покупает дорогие вещи, и создается довольно большая неловкость. Уже и мама говорит: «Ах, как неудобно». Как бы мы ни радовались всем этим чудным украшениям, неловкость пересиливает. Попроси Аню остановиться. Сердечно благодарим, и на этом — конец. Объясни Ане, что у тебя были, есть и будут всяческие возможности оказать мне неоценимые услуги. А значит, и Лене.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ваша дочка Маша оказалась милой и привлекательной. Вы как-то осторожно о ней говорили, и я уже подумал — вдруг неудачный ребенок. Прелестная девушка. Похожа, в основном, на Аню.

Спасибо за «Васильевский остров»[179], но вообще-то, на всякий случай, знай, что «куда-нибудь» и «как можно скорее» пристраивать рассказы не следует, предложений довольно много, в том числе и от Коротича[180].

Для «Звезды» — все самое лучшее и в первую очередь. Юнна (Мориц. — А. А.) об этом знает. А в остальном на твое усмотрение — либо люди хорошие, либо размах и тираж. <…>

Болгары ко мне еще не обращались[181], зато обратились с точно таким же предложением поляки. К тому же я вышел по-японски.

Писал ли я тебе, что «Наши» по-английски угодили в список лучших книг года? Копию прилагаю.

Уфлянд и Азадовский вскоре (раньше, чем дойдет это письмо) передадут Вам крошечные пакетики. Уфлянд также, вроде бы, согласился взять Флоренского[182] как наиболее срочную для тебя книгу. Он же передаст тебе «Стамбул».

Если бы ты знал, как трудно всучить что-либо затоваренным советским гостям. Даже если оказываешь человеку услуги, возишь его туда-сюда, а потом просишь передать кому-то авторучку, физиономия сразу вытягивается.

Штаны и двухтомник о Сталине вышлю при первой же возможности. Кстати, мне звонил находящийся здесь В <…> X <…> (?), уверял меня, что мы знакомы. Не хочется тратить на него время, но если придется, то взамен я попрошу его передать тебе штаны и «Сталина».

Ты говоришь — передать все это через Дедюлина. А он, между прочим, как выяснилось, широко слывет здесь очень занятым, рассеянным и вполне неаккуратным человеком.

Все поручения твои я сразу выполнил (Берберова, Лосев, Дедюлин, какое-то неясное письмо). Денег Дедюлин еще не прислал, но я уверен, что пришлет. Так что не беспокойся.

<…> Тебя до сих пор вспоминают на радио как рекордсмена, купившего на валюту большую бутылку виски. Ни один человек твоего подвига не повторил, многие при этом норовят курить Юрины[183] сигареты, чем дико его раздражают. Про Генриха Штейнберга[184] Юра сказал: «Не может он быть доктором наук, раз у него нет сигарет!»

<…> Всем твои приветы передал, и все передавали приветы тебе.

Лена собирается послать Ане какие-то бумажки через Азадовского.

Ну, кажется, все.

Обнимаю вас.

С. Довлатов

P. S. У мамы бережно хранятся для тебя, Валерия и Бори — 600 поцелуев[185].

Алеша Сергиенко[186] не проявлялся.

С.

11

12 апреля <1990 г.>

Андрюша, дорогой мой! Я уж не знаю, что написала Лена — Ане, кажется, что-то нервное (судя по Аниному ответному письму), но, умоляю тебя, попытайся вообразить наши обстоятельства. Ежедневно раздается от трех до десяти телефонных звонков, едут уже не друзья друзей и даже не приятели приятелей, а малознакомые малознакомых, и Арьевы среди них попадаются не слишком часто, а у нас — вечно прихварывающая мамуля, ребенок, собака, а главное — работа в совершенно незнакомом вам режиме, поверь мне. Как только я завязываю с пьянством, начинается тягостный труд, и это, конечно, не делает нам чести, но иначе мы протянем ноги. Соснора[187] жил у нас когда-то недели две, которые мне, естественно, показались вечностью, ибо это была невыносимая смесь трогательности, хитрости, обаяния, глухоты и энтузиазма. Ты мягко пишешь: «ему можно что-то черкнуть на бумаге». Это так, когда видишься раз в месяц в рюмочной, а я исписал с ним 7 стостраничных блокнотов.