Бездна голодных глаз - Генри Олди

— Не верьте словам и знакам…

Может, это Я сказала, а он украл?

Эх, вы…

* * *

…Через мгновение Книжный Ларь сотрясся до основания от неистового рева. Потому что на белых простынях Обряда Чистописания, среди Знаков, в экстазе образующих Слова и Фразы, возник совершенно посторонний человек.

Не Человек Знака.

Просто человек.

Как с неба свалился.

И клочья Переплетного тумана метались в воздухе…

А боль Книги, на прообразе страницы которой в самый священный момент объявился новый, лишний — лишний! — Знак; да нет же, не Знак — Человек, клякса нелепая!.. боль эта и выплеснулась диким ревом зверя, сунувшего лапу в костер.

Худенькая женщина испуганно озиралась по сторонам, инстинктивно прижимая к груди удлиненный сверток, висевший у нее на шее и похожий на стручок неведомого дерева; женщина стояла и словно не замечала, не понимала — где она, что она, зачем она?!.

А вокруг уже задвигались, засуетились потрясенные святотатством Страничники, Господа Фразы, Хозяева Слова, Люди Знака…

САГА О МЕЧЕ, КОТОРОГО НЕТ

— Над башней пляшут языки огня,

Пора расстаться с праздничным нарядом.

— Пожалуйста, не забывай меня:

Мы в день последней битвы встанем рядом.

Э. Р. Транк

1

Если бы Ингу спросили — как это все произошло? — она бы мало что смогла ответить, кроме: «Пришел Бредун, взял меня за руку и повел». Пришел, взял и повел. И все. Когда ожидание сменяется действием — мы зачастую все еще ждем и не успеваем сразу понять, что ждать-то, в сущности, уже нечего. Если бы Ингу спросили… Но ее никто не спрашивал. И дело обстояло действительно так.

Пришел Бредун — непривычно серьезный и сосредоточенный — молча взял Ингу за руку, мельком глянул, при ней ли нож, и повел ее прочь от хутора. Наверное, он вел ее короткой дорогой, если можно предположить, что у этого Бредуна были короткие дороги — и Инга не успела оглянуться…

Вернее, она успела оглянуться. Только это ни к чему ни привело. Вкрадчиво зашелестела сухая осока, плеснула рыба в свинцово-замершей реке, и белесые пряди Переплета обвили чахлые сосны поблизости, переползли через спящую воду и зазмеились по дальнему берегу, пересекая чужой мир, отгораживая добычу, попавшую в туманную паутину.

Они уже пришли. Инга узнала бы это место с завязанными глазами.

Неподалеку, у самого края Переплета, горел костер. Он немилосердно дымил и вообще напоминал не костер, а угасающее кострище; тлеющие угли, подернутые серым пеплом и золой, и изредка вспыхивающие языки пламени.

У костра валялся уже знакомый Инге франт — Момушка. Он был по-прежнему неестественно чист и аккуратен, только сменил пижонский галстук на крохотную черную бабочку. Дальше горел еще один костер, и еще, и у каждого костра кто-то сидел, а от одного из них Инге даже помахали рукой, но она не разобрала — кто именно.

Инге почему-то очень хотелось, чтобы это был азиат-оборванец, которого звали Марцеллом.

Момушка приподнялся на локте и расплылся в ехидной ухмылке.

— Что, Сарт, билет в один конец выписывать явился, — засмеялся он. — Давай, давай, доброе дело карман не тянет…

Обращался он явно к Бредуну, игнорируя Ингу, и ответа, похоже, не ожидал.

Инге Момушкино веселье показалось несколько натужным, а Бредун — тот просто озлился до чрезвычайности.

— Заткнись, ублюдок! — зарычал он (Инга ни разу не слышала от Бредуна подобных выражений и даже вздрогнула с непривычки) и добавил несколько слов на неизвестном Инге шипящем языке, отчего Момушка тоже словно подернулся пеплом, вроде его костра, и взялся за свою бабочку, ослабляя ворот.

— Извини, Сарт, — буркнул Мом куда-то в сторону. — Сам понимаешь, нервы у всех на пределе… Ты на меня вниманья не обращай, я отвернусь…

Инга почувствовала, как пальцы Бредуна, до того крепко сжимавшие ее предплечье, разжимаются — и порыв холодного пронизывающего ветра взъерошил ей волосы на затылке.

Инга обернулась.

Позади нее стоял Бредун — каким она один раз видела его на совете Неприкаянных. Ветер надувал тяжелым парусом его бархатную накидку, у бедра на кожаном ремне висел узкий клинок с золоченным эфесом; а вот лицо Бредуна оставалось прежним — напряженным и немного виноватым.

Или даже много виноватым.

Бредун посмотрел на свои руки, потом — на Ингу; потом он развел руками, словно прощенья просил — и Инга почувствовала, что ее уже здесь нет, а там — еще нет, только она не знала, где это — «там», и больно ли это…

* * *

…она летела теннисным мячиком, посланным пружинистой силой белесых нитей Переплета; она беззвучно кричала и сама не понимала, что кричит; с ней однажды было нечто подобное, еще до Анджея, когда Инга выпила лишний коктейль на студенческой вечеринке, непривычно горький и крепкий, и…

…она висела густой каплей чернил на кончике пера, боясь сорваться в хохочущую пропасть, а перо опускалось все ниже и ниже; и пальцы, сжимавшие это Вселенское Перо, дрожали все больше и больше, словно Тому, Кто Пишет, было очень страшно; и когда Инга все-таки сорвалась…

…она рухнула, расплескавшись черной кляксой по густо исписанной странице, и та обуглилась под пылающей Ингой-кляксой, а перепуганные Знаки бросились врассыпную, нарушая свой извечный порядок… Слова смешались, Фразы перепутались, а опьянение все не проходило, жизнь была мутной и горькой; и Инга поняла, что стоит на чем-то белом, и ее крепко держат за руки…

…она стояла…

2

— Выползень роду женского, подло нарушивший Обряд Чистописания и осквернивший белизну Предвечной Страницы своей грязной тенью; святотатство, кое во веки не свершалось…

Инга стояла у столба, плотно прижимаясь к нему спиной и чувствуя лопатками гладкую поверхность. Очень болела голова; Ингу подташнивало, и столб казался единственной опорой, оторваться от которой означало — упасть и умереть. Окружающая действительность словно потеряла резкость, а воздух напоминал анисовую настойку после того, как в нее добавят воды.

Слабый гул… море? Нет, толпа. Безликое гудящее месиво глядело на Ингу сотнями глаз, и эти взгляды множества людей ползали по ней сотнями нахальных муравьев. Что они делают с ней? Что они сделают с ней? Не все ли равно?..

Инге было все равно.

— …И по Канону Чистописания да примет дерзкий выползень участие в обряде, но последнем в жизни своей — Обряде Сожженной Страницы…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});