Оно - Стивен Кинг

— Что скажешь, Эдди? Что скажешь, мальчуган? — спросил Ричи раскатистым Голосом джентльмена с Юга (хотя он более всего напоминал голос Фогхорна Легхорна в мультфильмах «Уорнер бразерс»). — Ах, батюшки… Ах, батюшки… у мальчугана сломана рука! Ах, батюшки… окажи любезность, по-онеси за него игро-овую до-оску для пачиси!

— Доску я и сам донесу! — Эдди чуть запыхался. — Дашь лизнуть?

— Твоя мамочка этого не одобрит, Эдди. — Ричи печально покачал головой. Начал есть быстрее. Он только что добрался до шоколадной середины, своей любимой части. — Микробы, мальчуган! Ах, батюшки… Ах, батюшки, можно подцепить жутких микробов, доедая за кем-то еще.

— Я готов рискнуть, — ответил Эдди.

С неохотой Ричи протянул мороженое Эдди, но отдернул руку, едва Эдди дважды хорошенько приложился к нему языком.

— Если хочешь, доешь мое, — предложил Стэн. — Я никак не переварю ленч.

— Евреи много не едят, — с важным видом указал Ричи. — Это часть их религии.

Теперь они неспешно шагали втроем, направляясь к Канзас-стрит и Пустоши. Дерри, казалось, забылся глубоким сном в послеполуденной жаре. В большинстве домов, мимо которых они проходили, окна закрывали жалюзи. Игрушки валялись на лужайках, словно их владельцев торопливо оторвали от игры и уложили спать. Далеко на западе рокотал гром.

— Это правда? — спросил Эдди Стэна.

— Нет, Ричи подшучивает над тобой, — ответил Стэн. — Евреи едят столько же, сколько и обычные люди. — Он указал на Ричи. — Как он.

— Знаешь, ты очень груб со Стэном. — Эдди повернулся к Ричи. — Ты бы хотел, чтобы о тебе говорили всякую чушь только потому, что ты католик?

— Католики тоже хороши, — отмахнулся Ричи. — Отец как-то сказал мне, что Гитлер был католиком, а Гитлер убил миллионы евреев. Так, Стэн?

— Да, пожалуй, — ответил Стэн. Выглядел он смущенным.

— Моя мать пришла в ярость, когда отец это сказал, — продолжил Ричи. Его лицо осветила улыбка воспоминаний. — В дикую ярость. А еще у нас, католиков, была инквизиция, с дыбой, тисками для больших пальцев и тому подобным. Я считаю, все религии такие странные.

— Согласен с тобой, — кивнул Стэн. — Мы не ортодоксы или что-то в этом роде. Я хочу сказать, едим ветчину и бекон. Я даже плохо представляю себе, что это такое — быть иудеем. Я родился в Дерри, иногда мы ездим в синагогу в Бангор, скажем, на Йом-Кипур, но… — Он пожал плечами.

— Ветчину? Бекон? — Эдди ничего не понимал. Он и его мать принадлежали к методистской церкви.

— Ортодоксальные евреи такого не едят, — пояснил Стэн. — Где-то в Торе сказано, что нельзя есть валяющегося в грязи и шагающего по дну океанов. Как это точно звучит, я не скажу. Но свинина исключается, как и лобстеры. Мои родители, правда, их едят, и я тоже.

— Это странно. — Эдди расхохотался. — Никогда не слышал о религии, которая говорила тебе, что ты можешь есть. Потом они начнут говорить тебе, какой ты должен покупать бензин.

— Кошерный, — ответил Стэн и сам рассмеялся. Ни Ричи, ни Эдди не поняли, над чем он смеется.

— Ты должен признать, Стэнни, это довольно странно, — повернулся к нему Ричи. — Я хочу сказать, тебе нельзя съесть сосиску только потому, что ты иудей.

— Да? — усмехнулся Стэн. — Ты ешь мясо по пятницам?

— Господи, нет! — в ужасе воскликнул Ричи. — Нельзя есть мясо по пятницам, потому что… — Он заулыбался. — Ладно, я понимаю, о чем ты.

— Католики действительно отправляются в ад, если едят мясо по пятницам? — изумленно спросил Эдди, не имея ни малейшего представления о том, что его дедушки и бабушки были набожными польскими католиками, которые считали, что есть мясо по пятницам все равно что выйти из дома без одежды.

— Вот что я тебе скажу, Эдди, — ответил ему Ричи. — Я не думаю, что Бог пошлет меня вниз поджариваться на огне только за то, что я по забывчивости съем в пятницу сандвич с копченой колбасой, но стоит ли рисковать? Так?

— Думаю, не стоит, — кивнул Эдди. — Но мне это кажется таким… — «таким глупым», хотел сказать он, но вспомнил историю, которую рассказала в воскресной церковной школе миссис Портли, когда он был маленьким — ходил только в первый класс маленьких верующих. По словам миссис Портли, один плохой мальчик однажды украл с подноса кусочек хлеба, который раздавали на причастии, и положил в карман. Он отнес этот кусочек домой и бросил в унитаз только для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И тут же — так, во всяком случае, миссис Портли сообщила заслушавшимся маленьким верующим — вода в унитазе окрасилась ярко-красным. Это была Кровь Христова, сказала миссис Портли, и она явилась маленькому мальчику, потому что он совершил очень плохой поступок, который называется СВЯТОТАТСТВОМ. Она явилась ему, чтобы он понял, что он может подвергнуть свою бессмертную душу опасности адских мук, бросив тело Христово в унитаз.

Раньше Эдди очень даже нравилось принимать причастие, что ему разрешили только в прошлом году. Методисты вместо вина использовали виноградный сок, а тело Христово представляли кубики свежего, упругого чудо-хлеба.[324] Ему нравилась эта идея — есть и пить по ходу религиозного ритуала. Но после рассказа миссис Портли его отношение к ритуалу изменилось, появился страх. Мужество требовалось даже для того, чтобы потянуться за кусочком хлеба, и он всегда боялся электрического разряда… или, хуже того, что хлеб внезапно изменит цвет в его руке, станет сгустком крови, и бестелесный Голос загремит на всю церковь: «Недостоин! Недостоин! В ад его! В ад!» Часто после причастия горло его сжималось, воздух со свистом входил в легкие и выходил из них, и он в паническом нетерпении ждал, когда же благословение закончится, и он сможет выскочить на церковную паперть и воспользоваться ингалятором.

«Не будь дураком, — говорил он себе, становясь старше. — Это всего лишь история, и миссис Портли уж точно никакая не святая: мама говорила, что она развелась, когда жила в Киттери, и ездит играть в бинго в Бангор, а истинные христиане в азартные игры не играют, истинные христиане оставляют азартные игры язычникам и католикам».

Все это имело смысл, но тревоги его не развеяло. История о хлебе, который раздавали тем, кто принимал причастие, превратившем воду в унитазе в кровь, беспокоила его, не отпускала, не давала заснуть. И однажды ночью он понял, что окончательную ясность в эту историю можно внести только одним способом: украсть кусочек хлеба, бросить в унитаз и посмотреть, что получится.

Но на такой эксперимент духа ему не хватило; его рациональный разум не выдерживал мрачного образа: кровь растекается по воде, грозя потенциальным проклятием. Его разум не мог устоять перед магическим заклинанием: «Это мое тело, берите его, ешьте; это моя кровь, пролитая за вас и за многих».[325]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});