Толкование сновидений. Введение в психоанализ - Зигмунд Фрейд

окончена. Сторонники религиозного мировоззрения действуют по старому правилу: лучшая защита – нападение. Они спрашивают: что это за наука, которая дерзает обесценить нашу религию, дарившую миллионам людей исцеление и утешение в течение долгих тысячелетий? Чего она со своей стороны уже достигла? Чего мы можем ждать от нее в дальнейшем? Дать утешение и возвышенные чувства – на это она, по собственному признанию, не способна. Откажемся от этого, хотя это и не легкий отказ. А как обстоит дело с ее доктринами? Может ли она нам сказать, как произошел мир и какая судьба ему предстоит? Может ли она нарисовать нам хоть какую-то связную картину мира, показать, куда отнести необъяснимые феномены жизни, как могут духовные силы воздействовать на инертную материю? Если бы она это могла, мы не могли бы отказать ей в нашем уважении. Но ничего из этого, ни одной подобной проблемы она еще не решила. Она предоставляет нам обрывки предполагаемых знаний, которые не может согласовать друг с другом, собирает наблюдения за совпадениями в ходе событий, которые обозначает как «закон» и подвергает своим рискованным толкованиям. А какую малую степень достоверности имеют ее результаты! Все, чему она учит, преходяще; то, что сегодня считается высшей мудростью, завтра отбрасывается и лишь в виде предположения заменяется чем-то другим. Тогда последнее заблуждение объявляется истиной. И этой-то истине мы должны принести в жертву высшее благо!

Уважаемые дамы и господа! Я думаю, поскольку вы сами придерживаетесь научного мировоззрения, на которое нападают, то вы не слишком глубоко будете потрясены этой критикой. В кайзеровской Австрии были однажды сказаны слова, которые я хотел бы здесь напомнить. Старый господин крикнул однажды делегации неугодной ему партии: это уже не обычная оппозиция, это оппозиция бунтовщиков. Точно так же вы поймете, что упреки в адрес науки за то, что она еще не решила мировых загадок, несправедливо и злобно раздуты, для этих великих достижений у нее до сих пор действительно было мало времени. Наука – очень молодая, поздно развившаяся человеческая деятельность. Давайте задержимся и вспомним лишь некоторые данные: прошло около трехсот лет с тех пор, как Кеплер открыл законы движения планет, жизненный путь Ньютона, который разложил свет на цвета и выдвинул теорию силы притяжения, завершился в 1727 г., т. е. немногим более двухсот лет тому назад, незадолго до Французской революции Лавуазье обнаружил кислород. Жизнь человека очень коротка по сравнению с длительностью развития человечества, я сегодня очень старый человек, но все-таки уже жил на свете, когда Ч. Дарвин предложил общественности свой труд о возникновении видов. В этом же 1859 г. родился Пьер Кюри, открывший радий.

А если вы пойдете еще дальше назад, к возникновению точного естествознания у греков, к Архимеду, Аристарху Самосскому (около 250 г. до н. э.), предшественнику Коперника, или к самому началу астрономии у вавилонян, то вы покроете этим лишь малую долю времени, которое антропология отводит для развития человека от его обезьяноподобной первоначальной формы и которое, безусловно, охватывает более чем одно стотысячелетие. Не забудем также, что последнее столетие принесло с собой такое обилие новых открытий, такое ускорение научного прогресса, что мы имеем все основания с уверенностью смотреть в будущее науки.

Другим упрекам мы должны в известной мере отдать справедливость. Именно таков путь науки, медленный, нащупывающий, трудный. Этого нельзя отрицать и изменить. Неудивительно, что господа, представляющие другую сторону, недовольны; они избалованы, с откровением им было легче. Прогресс в научной работе достигается так же, как и в анализе. В работу привносятся некоторые ожидания, но надо уметь их отбросить. Благодаря наблюдению то здесь, то там открывается что-то новое, сначала части не подходят друг другу. Высказываются предположения, строятся вспомогательные конструкции, от которых приходится отказываться, если они не подтверждаются, требуется много терпения, готовность к любым возможностям, к отказу от прежних убеждений, чтобы под их давлением не упустить новых, неожиданных моментов, и в конце концов все окупается, разрозненные находки складываются воедино, открывается картина целого этапа душевного процесса, задача решена, и чувствуешь себя готовым решить следующую. Только в анализе приходится обходиться без помощи, которую исследованию оказывает эксперимент.

В упомянутой критике науки есть и известная доля преувеличения. Неправда, что она бредет вслепую от одного эксперимента к другому, заменяя одно заблуждение другим. Как правило, она работает словно художник над моделью из глины, неустанно что-то меняя, добавляя и убирая в черновом варианте, пока не достигнет удовлетворяющей его степени подобия со зримым или воображаемым объектом. Сегодня, по крайней мере, в более старых и более зрелых науках уже существует солидный фундамент, который только модифицируется и расширяется, но не упраздняется. В науке все выглядит не так уж плохо. И наконец, какую цель ставят перед собой эти страстные поношения в адрес науки? Несмотря на ее нынешнее несовершенство и присущие ей трудности, она остается необходимой для нас и ее нельзя заменить ничем иным. Она способна на невиданные совершенствования, на что религиозное мировоззрение не способно. Последнее завершено во всех своих основных частях; если оно было заблуждением, оно останется им навсегда. И никакое умаление [роли] науки не может поколебать тот факт, что она пытается воздать должное нашей зависимости от реального внешнего мира, в то время как религия является иллюзией, и ее сила состоит в том, что она идет навстречу нашим инстинктивным желаниям. Я обязан напомнить еще и о других мировоззрениях, которые противоречат научному; но я делаю это неохотно, так как знаю, что я не столь компетентен, чтобы судить о них. Примите же в свете этого признания следующие замечания, и если у вас пробудится интерес, поищите лучшего наставления у другой стороны.

В первую очередь следовало бы назвать здесь различные философские системы, которые отважились нарисовать картину мира в том виде, как она отражалась в уме обычно отвернувшегося от мира мыслителя. Но я уже пытался дать общую характеристику философии и ее методов, судить же об отдельных системах я, пожалуй, гожусь менее, чем кто-либо другой. Так что обратитесь вместе со мной к двум другим явлениям, мимо которых как раз в наше время никак нельзя пройти.

Одно из этих мировоззрений является как бы аналогом политического анархизма, возможно, его эманацией. Такие интеллектуальные нигилисты, конечно, были и раньше, но в настоящее время, кажется, теория относительности современной физики ударила им в голову. Правда, они исходят из науки, но стараются при этом вынудить ее к самоуничтожению, к самоубийству, предписывают ей задачу убрать себя самое с дороги путем опровержения ее притязаний. Часто при этом возникает впечатление, что этот нигилизм лишь временная