По ту сторону рассвета - Ольга Брилева

В горах человек может потерять рассудок от редкого воздуха, в пустыне — от жары, причем жара убивает вернее и быстрее.

Но самой страшной ошибкой был шаг на эту черную шершавую базальтовую плиту. Раскаленный воздух над ней сжег Берену губы и глотку, и когда он устроился на ночлег, он не смог заставить себя разжевать и проглотить хотя бы один орех, один сушеный плод, одно мясное волоконце. Наутро тоже. Он выпил воды вдвое больше чем мог себе позволить — но и тогда не в силах оказался протолкнуть через иссохшую гортань ни кусочка и вышел в путь голодным.

Днем он провел несколько ужасных часов на горячей каменной плите — а когда вставал, оказалось, что, одурев от жары, забыл завязать мех с водой. Мех был полон до половины — и все это в один миг оказалось на земле, Берен и охнуть не успел. Не тратя времени на отчаяние, он попытался собрать, что сможет, платком, которым оборачивал лицо, но вода, растекшись по плоскости широкой лужей, испарялась стремительно, и он начал просто по-собачьи слизывать ее с шершавого камня. Потом, шатаясь, побрел дальше, гоняя языком во рту серебряный эльфийский оберег от водяной порчи. И снова вечером не смог съесть ни крошки — а утром, когда встал и пошел, понял — за ним увязалась смерть.

Возвращаться было поздно — оставшейся воды не хватало на обратный путь. Правда, на то, чтобы достичь конца намеченного пути, ее тоже не хватало. И Берен решил умереть, идя вперед. Он потерял бусы и вместе с ними — счет пройденным лигам, но все-таки он продвигался — без надежды и без страха, на одном упрямстве, пока полуденная жара не припечатала его к черной Морготовой столешнице. И снова он лежал, не бодрствуя, но и не засыпая, не двигаясь — и все равно теряя силы с каждой каплей пота. Лежал, пока солнце не перешагнуло через высокий порог зенита и не поползло к закату.

Он попытался подняться — и не смог. Несколько раз усилием воли заставлял себя оторваться от горячего камня и побрести вперед, но через короткий промежуток времени до него доходило, что он по-прежнему лежит вниз лицом и лишь грезит о том, что шагает вперед. Очередной виток этого бреда разбудил в нем злость. Он зарычал и, опираясь на меч, заставил себя встать на ноги. О, да, на сей раз это был не сон — так болела каждая мышца. Он переставил одну ногу… другую… меч помогал сохранять равновесие… После десятого шага пошло легче.

Он отошел уже довольно далеко, когда жажда сделалась невыносимой. Нужно было хоть немного выпить…

Воды не было. Мех с водой и мешок с едой остались там, где он лежал в последний раз, и это место уже пропало из виду. В пляшущих переливах воздуха ничего нельзя было разглядеть. Отправившись на поиски, он прошагал сотню ярдов — где же брошенное? Или он успел пройти не сто, а двести шагов? Триста?

Или он отклонился с пути? Куда свернуть? Влево, вправо?

Конец.

Берен слишком устал, чтобы испугаться. В другой раз можно было бы заплакать или застонать в отчаянии, но сейчас и горло и глаза болели, так что он просто сомкнул воспаленные веки.

Вперед. Если суждено умереть — то лицом к Ангбанду, не складывая оружия, которое Феанор выковал Морготу на погибель. Он повернулся так, чтобы оставить солнце за левым плечом. Снова побрел вперед. И брел до тех пор, пока, споткнувшись о собственную ногу, не упал, как подстреленный.

Через какое-то время он пришел в себя — ненадолго, он знал это. Подняться не было сил — и Берен ограничился тем, что вытащил меч из-под себя, перевернулся на спину, сдвинув капюшон на самые глаза, и положил меч себе на грудь, сжимая рукоять обеими руками. Теперь осталось только умереть.

У него был большой опыт в этом деле, только вот он ни разу не доходил до самого конца. Если бы доходил, знал бы, что помереть в пристойном положении никто не даст. Начались судороги. Он заехал рукояткой меча сам себе по зубам и в конце концов скрючился на боку, обвив меч руками и ногами.

Когда он снова пришел в себя, было темно. Он поначалу не придал значения тому, что солнце перестало прожигать вспухшие веки, но потом почувствовал… прохладу? Берен раскрыл глаза и шевельнулся, чтобы лучше разглядеть небо — которое поначалу показалось ему все таким же сизым, как окалина…

Нет. Небо было темно от туч. Таких густых и черных, что солнце не пробивалось сквозь них — лишь где-то совсем далеко тонкие золотистые полосы света говорили о том, что день еще не закончен. Молния вспорола глухую и душную тишину, гром прокатился между черной твердью внизу и темно-серым сводом вверху — как исполинское колесо, он прогрохотал над крохотным человеком, свернувшимся в калачик на земле, перекатился через него и даже не заметил.

Тяжелая капля ударила в черный камень перед самым носом Берена, разбрызгалась и закурилась тоненьким парком… Вторая, третья… Сотни, тысячи тысяч капелек соткали над равниной белую дымку — но вскоре дождь пошел так густо, что она исчезла. Берен сорвал с лица платок и лежал на спине, не мысля и ничего не желая — только время от времени поднося намокший платок ко рту и выжимая из него воду со вкусом пыли и шерсти. Молнии кроили воздух то там, то здесь, раскат грома то доносился издалека, то сотрясал Берена с головы до пят.

Немного сил вернулось к нему и он попробовал подняться — и в этот миг одна молния вонзилась в землю прямо перед ним, в каких-то ста шагах, и, отразившись в мокрой черноте камня, показалась мечом, пронзившим небо и землю. Ослепший и оглохший, Берен упал и долгие мгновения снова и снова видел закрытыми глазами невыносимо яркий меч, рассекающий мир до самого сердца и дальше.

Способность мыслить вернулась, и он сообразил, что лучше лежать, не поднимаясь, если он не хочет следующую молнию накликать себе на голову. И он лежал, глядя в небо, откуда отвесно падали бессчетные тьмы крупных капелек, и пил воду, выжимая ее из постоянно намокающего платка, наслаждаясь прохладой и влагой. Потом пришлось закрыть глаза и лицо рукой — так часто и сильно начали бить капли.

«Я маленький… Я такой маленький, что лезвия богов не попадут по мне, если я буду лежать смирно-смирно…»

Воздух наполнился какой-то особенной острой свежестью, казалось, он напоен маленькими льдинками. Берен вдыхал их, и его кровь бежала быстрее. Дождь сделался реже, потом прекратился совсем — и под сводом тучи стало светлее. Хотя солнце еще не могло пробить сомкнутые щиты облаков, но просачивалось через них, и ночь стала днем.

Равнина покрылась водой не меньше чем на три дюйма. Берен замерз. Только слегка — потому что камень под ним был все еще тепловатым, и от него согрелась вода, — но он не стал ждать, пока прохлада станет мучительной. Молнии перестали сотрясать воздух, и Берен решил рискнуть подняться, оглядеться и попробовать поискать свои вещи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});