ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ - Борис Гринштейн

Барабанщикам.

Папаха, галстук, фуражка, как у казаков. Мундир такой же, но с басонною обшивкою на одних наплечниках. Плечевые погоны, пояс, шаровары, летние шаровары, шинель - те же, что у казаков. Плаща не полагается. Ружья и погонного ремня к нему не имеют. Сапоги - обыкновенные пехотные. Патронташ, как у казаков. Шашки, темляка и портупеи к ней не имеют. Барабанная перевязь из белой юфтовой кожи, под черный воск по образцу егерских полков, шириною 2 1/2 вершка. Ранец с подвязанным к нему железным котелком, как у казаков, с такими же, как у них, ремнями для подвязывания котелка и скатки шинели. Пистолет - обыкновенный кавалерийский. Чушка - из черной глянцевой кожи, по образцу черноморских казачьих батальонов; носится на поясе между ранцем и левым бедром, с повернутою головкою под левую руку. Чехол пистолетный - верх из темнозеленого армейского сукна, на подкладочном холсте; у застежки обложен узкою гарусною темнозеленою тесьмою, низ из черной глянцевой кожи; у соединения кожи с сукном обложен тою же тесьмою; завязывается черным гарусным шнурком с кисточкою. Шнур пистолетный - черный гарусный.

Примечания 1. Нестроевым чинам батальона полагается следующее обмундирование мундир, шаровары, галстук и шинель по образцам, установленным для батальона. Имеющим урядничье звание нашивается по воротнику и обшлагам серебряный галун.

2. Батальонные командиры и батальонные адъютанты пеших батальонов имеют седла по образцу седел, присвоенных офицерам конных полков."

8* Именно эти нелиберальные законы и позволили племенам сохранить за собою большую часть своих земель. "Положение о поземельном устройстве в казачьих войсках", объявившее племенные земли в общинном владении, разрешало "лицам не войскового сословия" селиться на "войсковых" землях, но оставляло за ними право собственности только на участки, непосредственно ими окультуренные.

9* Это объединение просуществовало ещё 80 лет, срывая все попытки обоих сопредельных государств пресечь контрабанду и практически создав в Рус-Ам "порто-франко". Герой следующей главы кн. П.А.Кропоткин в своих мемуарах очень хорошо отзывался о контрабандистах: "Мне часто приходилось слышать с тех пор о честности еврейских контрабандистов на южной границе… которые выступали против государственных машин обоих государств на благо простых граждан". Позже, уже в Европе, в разгар революционной деятельности, Кропоткин, пользуясь старыми связями, наладил связи с еврейскими контрабандистами на северо-западной границе. "Впоследствии, когда наш кружок ввозил много книг из-за границы, а затем еще позже, когда так много революционеров переправлялось в Россию и из России, не было ни одного случая, чтобы контрабандист выдал кого-нибудь или чтобы он воспользовался исключительностью положения для вымогательства чрезмерной платы."

Апогеем деятельности корпорации стали 1920-е гг., когда она фактически превратилась в полугосударственную структуру с оборотом в сотни миллионов руб.

П.А.Кропоткин был очень высокого мнения о еврейских контрабандистах. "Мне часто приходилось слышать с тех пор о честности еврейских контрабандистов "Впоследствии, когда наш кружок ввозил много книг из-за границы, а затем еще позже, когда так много революционеров переправлялось в Россию и из России, не было ни одного случая, чтобы контрабандист выдал кого-нибудь или чтобы он воспользовался исключительностью положения для вымогательства чрезмерной платы."

Глава 48

(август 1862г. - декабрь 1866г.)Анархист*(1)

В период становления Американского казачьего войска в Рус-Ам прибыли два человека, в значительной степени определивших направления развития этих, пока ещё мало цивилизованных земель. Оба - люди незаурядные; память об обоих насильственно стёрта из истории России; но оба сохранились в коллективной памяти народов Рус-Ам.

О первом из них Оскар Уайльд сказал, что у него душа Христа, а Бернард Шоу назвал его "одним из святых столетия". Выдающийся ученый-энциклопедист; специалист в области орографии и гляциологии; автор капитального труда о рельефе Американского и Азиатского материков и одного из первых исследований о причинах "великого оледенения" в Европе; неутомимый путешественник (за отчет об экспедиции ему была присуждена золотая медаль Русского географического общества); вдумчивый историк, автор фундаментальной работы о Великой французской революции; проницательный философ; один из лучших русских мемуаристов. Петр Алексеевич Кропоткин.

Рюрикович из смоленских князей (товарищи шутили, что Кропоткин имеет более законное право на российскую корону, чем Романовы), блестящий выпускник Пажеского корпуса, лично известный императорам Николаю I и Александру II. Реальная кандидатура в министерское кресло, в генерал-адъютанты, в президенты Академии наук…

А он, вместо генштаба и лейб-гвардии - добровольно в Американское казачье войско. Из секретарей Русского географического общества, во главе которого стоит великий князь Константин Николаевич, - в Петропавловскую крепость. А Керенскому, на предложение занять министерский пост ответил: "Я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным делом".

"Кропоткин был тем, о чем Толстой только писал. Он просто и естественно воплотил… тот идеал моральной чистоты, спокойного ясного самоотречения и совершенной любви к людям, которого мятущийся гений Толстого… достигал только в искусстве". Эти слова Ромена Роллана многое объясняют в феномене Кропоткина.

"Все более и более я останавливался на мысли об Америке. Орегон. Я читал об этой Миссисипи Западного побережья, о горах, прерываемых рекой; я восхищался рисунками, приложенными к описаниям путешествий Маака*(2), и мысленно переносился дальше, к тропическому поясу, так чудно описанному Гумбольдтом, и к великим обобщениям Риттера, которыми я так увлекался. Кроме того, я думал, что Америка - бесконечное поле для применения тех реформ, которые выработаны или задуманы. Там, вероятно, работников мало, и я легко найду широкое поприще для настоящей деятельности. Хуже всего было то, что пришлось бы расстаться с Сашей*(3); но он вынужден был оставить университет после беспорядков 1861 года, и я рассчитывал, что так или иначе, через год или через два, мы будем вместе.

- Конечно, в Америку, - говорил я себе. - Отец рассердился, но мне его помощь не нужна! Дикие места? - Но я заберу книги по математике и по физике, выпишу научный журнал. Буду учиться. Да, да, в университет нельзя, стало быть, на Орегон…

Оставалось только выбрать полк. Драгунские полки стояли на побережье, а оно привлекало меня меньше всего. Там были ещё пешие казачьи батальоны. Я был все-таки еще мальчиком, и "пеший казак" казался мне уже слишком жалким, так что в конце концов я остановился на Американском конном казачьем войске. Так и отметил я в списке, к великому огорчению всех товарищей. "Это так далеко!" - говорили они. А приятель мой Донауров схватил "Памятную книжку для офицеров" и к ужасу всех присутствующих начал вычитывать: "Мундир - темнозеленого сукна, с простым красным воротником, без петличек. Папаха из собачьего или иного какого меха, смотря по месту расположения. Шаровары - серого сукна".

- Ты только подумай, что за мундир! - воскликнул он. - Папаха еще куда ни шло: можешь носить волчью или медвежью. Но шаровары! Ты только подумай: серые, как у фурштатов! - После этого огорчение моих приятелей еще более усилилось.

На другой день, однако, я едва не переменил решения, когда увидал, как принял его Классовский*(4). Он желал, чтобы я поступил в университет и с этой целью давал мне даже уроки латинского языка, пока мы стояли в лагере. Я же не решался сказать ему, что мешает мне сделаться студентом. Я знал, что если скажу, то Классовский предложит поделиться своими крохами или выхлопочет мне стипендию. Я просто сказал ему, что поступаю в военную службу в Американское войско.

Старик был страшно огорчен.

- Поступайте в университет, поверьте мне, вы будете гордостью России.

Но что я мог сказать в ответ на это? Отец и слышать не хотел об университете, а учиться на стипендию, полученную от кого-нибудь из царской фамилии, я ни за что не хотел.

И я молча стоял перед ним и не смел сказать ему настоящей сути дела. В душе Классовский должно быть решил, что "карьера" меня увлекла. И он как-то горько улыбнулся и не стал больше меня уговаривать.

О своем решении уехать Америку я сейчас же написал отцу. Он жил тогда в Калуге. Дня через два - список еще не был отослан по "начальству" - меня позвали к директору корпуса Озерову. Директор показал мне телеграмму, полученную от отца. Телеграмма была такого содержания: "Выходить в Америку воспрещаю. Прошу принять нужные меры. Климат вредный для здоровья".

- Видите, я должен буду доложить великому князю о вас, и он не позволит идти против воли отца…