В тебе моя жизнь... - Марина Струк

— О милости? К кому, сударыня?

— О милости к осужденным по делу о дуэли между моим погибшим супругом и офицером кавалергардского полка Вашего Императорского Величества фон Шелем, — произнесла быстро Марина. Император поднял брови вверх, будто удивляясь ее словам.

— Вы полагаете, что наказание было суровым для них? — этими словами он еще предоставлял ей шанс отступить, не настаивать на своем деле, за решением которого прибыла сюда, в его кабинет. Но Марина не воспользовалась им, храбро ринувшись вперед. Перед ее глазами стоял Сергей, такой, каким она оставила его в камере пару часов назад, и она ясно знала, что обратной дороги у нее нет. Она должна вымолить его жизнь нынче, чего бы ей это ни стоило.

— Для одного из них — да, Ваше Императорское Величество, — подняла Марина подбородок вверх, собираясь с духом, замечая, как темнеют глаза императора. — А именно для князя Загорского, государь. Приговор был вынесен на основании неполных сведений о происшедшем.

— Вы так полагаете? — прогремел император, повышая голос, но Марина заставила себя не отводить взгляда от его лица, смело встречая его гнев. — А я полагаю, что человек, который так слепо и так безрассудно играет собственной и чужими жизнями, должен наконец получить то, чего так желает его натура!

— О, Ваше Императорское Величество, это слишком жестоко!

— Жестоко? А не жестоко ли вызвать фон Шеля на повторную для того дуэль сразу же после первой? Не жестоко ли это, зная, что тому не уйти от выстрела всем известного стрелка? Это явное намерение на убийство, сударыня, aurais-je fait erreur?[550]

Марина похолодела, услышав эти слова. Она и понятия не имела, что Сергей вызвал фон Шеля стреляться после поединка с Анатолем. Теперь картина происшедшего выглядела совсем по-другому, и у нее слегка закружилась голова от волнения. Убей тогда Сергей кавалергарда, и в этом случае ничто не способно было спасти его от суда за убийство. Даже она понимала это, неужто сам Сергей не осознавал этого? Или это была месть за друга, что мог пасть от руки фон Шеля, имей он намерение убить? Что за нелепые игры с судьбой?

Но она и виду не подала, как обескуражена и зла из-за того, что открылось ей ныне, а смело, сама от себя не ожидая подобного, посмела возразить императору:

— Cela va sans dire[551], я не знаю всех тонкостей права. Но разве в нашей империи судят за намерения, а не за деяния? Разве иметь намерение, но не совершить преступления подлежит суду?

Государь резко хлопнул ладонью по сукну стола, и Марина вздрогнула от неожиданности, перепугавшись собственной дерзости.

— Вы забываетесь, мадам, — холодно заметил он, и Марина поспешила потупить взгляд, выражая всем своим видом покорность. После минутного молчания император продолжил ледяным тоном, от которого у нее стыла кровь в жилах от страха. — Да, вы правы, намерение не подлежит суду. Но как быть с недонесением о дуэли? И как быть с этой нелепой ссорой, приведшей к ней? Пора на примере показать, к каким последствиям может привести поединок, пора карать за эту страсть полагаться на жребий судьбы. Так почему бы не сделать это на примере человека, что привык стреляться из-за пустяка? А по Уставу, принятому еще во времена нашего уважаемого предка, секундант подлежит такой же каре, что и сам дуэлянт. Dura lex, sed lex[552], мадам.

— Cogitations poenam nemo patitur[553], — проговорила Марина, и государь удивленно поднял брови, поражаясь ее знаниям. — И разве может кто-то нести наказание за свидетельство? Кроме того, полагаю, Ваше Императорское Величество, я должна поведать вам об истинных причинах, что толкнули участников той дуэли на это действо. Прошу вас, выслушайте меня, быть может, тогда…

Она замолчала, увидев знак императора, призывающий ее прервать речь. Он встал из-за стола и прошел к небольшому бюро, открыв ящичек которого достал большую пачку писем, перевязанных тонкой бечевкой. Затем он вернулся к столу и положил эту стопку прямо перед Мариной.

— Вот, полагаю, что этому должно находиться только в ваших руках или руках вашей золовки. Ничьих более. Эти письма были обнаружены в квартире фон Шеля при обыске недавно. Полагаю, именно это являлось истинной причиной разногласий вашего супруга и кавалергарда?

Марина протянула руку и взяла эту пачку, сразу поняв, что за письма она держит. Переписка Катиш и фон Шеля. Ее письма к нему, так неосторожно попавшие в руки жандармов. Письма, способные навсегда перечеркнуть будущее ее золовки в свете.

— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, — тихо проговорила она, а потом снова добавила. — Так значит, ныне, когда все обстоятельства дела известны Вашему Императорскому Величеству…

— Вы безрассудно настойчивы и упрямы, — проговорил император, отходя к окну и уставившись на набережную, многолюдную, несмотря на жаркую погоду. — Это отнюдь недостойные качества женщины. Но ведь все мы забываем о рассудке, когда дело касается сердца. L'esprit ne saurait jouer longtemps le personnage du cœur, est-ce vrai, madam?[554]

Некоторое время в кабинете царило молчание. Оба были погружены в свои мысли, и Марина отдала бы многое, чтобы узнать, какое именно решение пришло в голову императора, когда он вдруг резко развернулся от окна и прошел к ней, предложил ей руку и помог ей подняться с места.

— Комиссия нынче же получит распоряжение пересмотреть вынесенный приговор. Смертная казнь будет отменена, — проговорил он, и Марина едва не упала, настолько велико было ее облегчение при этих словах. Она хотела прижать ладонь императора к губам, благодаря его за эту милость, но он не позволил ей сделать это, просто кивнул задумчиво.

— Я более не задерживаю вас, графиня, — с этими словами он проследил взглядом за тем, как Марина склонилась перед ним в низком реверансе, а после, когда она уже проследовала к двери, остановил ее одной короткой репликой.

— Vieilles amours et vieux tisons s'allument en toutes saisons[555], — произнес он таким тоном, что Марина замерла, положив ладонь на ручку двери. Что-то в голосе императора подсказало ей, что он знает обо всем, что происходило в ее жизни, обо всем, что она так тщательно скрывала от всех в свете — даже о Элен.

— Je l'avoue[556], — ответила она, не поворачивая головы, избегая взгляда пронзительных глаз государя. А потом тихо добавила, зная, что именно он желает услышать от нее ныне. — Но это только мой грех. Мой и ничей иной.

— Faites ainsi![557] — твердо сказал государь, и она коротко кивнула, а после с трудом отворила дверь и вышла из кабинета. Она позволила лакею прикрыть за ней створки и едва не упала, почувствовав себя так, будто из нее выжали все силы, оставив только телесную оболочку. К ней тут же шагнул Шангин, взял под руку.