Иные песни - Яцек Дукай

Θ

СТИЛЕТ

Анеис Панатакис обнажил стилет.

— Хтонитархотх, Яхветх, Эулама, теперь он обладает душой. Прикасайся только к рукояти, лезвие убивает. Мне пришлось найти действительно безумного демиурга, кузнеца воды, последние дни разложения, тело разливается во вс стороны в черный мор; один он был в состоянии вморфировать яд в металл. Ирга, из жала мантикоры, убивает все живое — прикосновение сжигает кожу, чуть-чуть царапнешь, и яд входит в кровь; если вонзишь глубоко — не выдержит даже кратистос. Избегай воды и ржавчины, эстлос. Держи его на холоде в темноте.

Стилет обладал халдайским лезвием — узкий язык светлого металла, искривленный будто лист хевои, будто язык огня, будто атакующая змея — что однозначно указывало на его предназначение: это было оружие против Формы, но не Материи. Понятное дело, ни в какую магическую чушь пан Бербелек не верил, он с трудом сохранил безразличное выражение на лице, когда Панатакис несколько минут бормотал варварские имена — но даже он должен был признать, что оружие было красивым. Когда он взвешивал его в ладони, по спине прошла дрожь, холодная элегантность вписанной в предмет смерти делала из стилета своеобразное произведение искусства. Демиург не воспользовался какими-либо благородными металлами, драгоценными камнями, он не стал забавляться гравировкой или орнаментами: гладкая сталь, узкий клинок, простая рукоять, круглая головка. Ножны были выполнены из крокодильей кожи. К стилету прилагались три ремня с защелкивающимися пряжками; протянув ремешки сквозь симметричные отверстия ножен, оружие можно было закрепить на поясе, на ноге, на руке. Четвертый ремешок служил безопасности от самого стилета; случайное прикосновение к клинку грозило, самое малое, заражением кожи.

Понятное дело, пан Бербелек не сообщил Панатакису, зачем ему нужно столь смертоносное оружие. Впрочем, он в этом и не нуждался: к купцу он пришел (на сей раз, к нему домой) на следующий же день после приема у эстле Лотте, а вся Александрия говорила исключительно про покушение на Изидора Вула.

— Тихо, говорю Вам, тихо и без свидетелей! — качал головой Анеис, подливая Иерониму вино на травах, оптовыми поставками которого в Хердон он пытался заинтересовать одного из хозяев НИБ. Они сидели на покрытом множеством ковров полу широкого балкона, на высоте пяти этажей над главной улицей Картака, нового индийского квартала. — Вот как убивать следует. А это? Тьфу, полный пшик и оскорбление богов!

— Вул не выходит из дому ни на шаг; теперь нужно настоящий штурм организовывать.

— Ха! Опять же, вопрос: откуда им стало известно, что он вообще появится у эстле Лотте? Причем, с таким опережением, что удалось организовать гамантропов! Не хотел бы я теперь быть в шкуре домашних Вула, уж он теперь не удовлетворится простыми клятвами.

— Говорят, ты вел с ним какие-то дела.

— Больше десятка лет, правда. Я даже надеялся, что он женится на Майе. Может оно и лучше, что ничего из этого не вышло…

— И вс же, это был весьма умный ход, — заметил пан Бербелек, — с этими гампатропами: только они могли проникнуть на участок Лотте без того, чтобы сразу же встревожить ее гампартов. У Лаэтитии их несколько дюжин, уникальная родовая морфа, тут же чувствуют любого чужака. Это было хорошо спланированное покушение; оно просто должно было стать удачным.

— А с другой стороны, сколько в Эгипте текнитесов фауны, способных вывести таких сигоморфов человека и животного? Три? Четыре? А Гипатия никогда не простит нападения на дом своей родственницы.

— Даже если какой-то текнитес и признается, так что? Разводить ему разрешено. А кто покупал у него? Посредник посредника другого посредника. Кто-то из них давно уже попал крокодилам на ужин — и тут след прерывается. Если бы у Изидора был только один враг — дело было бы понятное — но, как я слышал, врагов этих у него столько, что они бесконечно могут перебрасывать подозрения один на другого.

— Святая правда, святая правда, я бы и сам не мог перечислить тех, готовых на убийство за доступ в Кривые Страны; доходы они могут ожидать просто сказочные, хотя, говоря честно, даже и не скажу, на каком основании. Будут и другие убийства, это точно. Но оно всегда так, когда появляется новый рынок, новый товар. Так что, эстлос, как оно вам на вкус?

— Ммм, наверняка привыкнуть можно. Анеис, думаю, мне стоит прикупить какое-нибудь оружие.

— Кераунет?

— Да нет, что-нибудь небольшое, на всякий случай, но что бы с одного удара повалить и бегемота. Стилет… пускай будет стилет.

— Понимаю, понимаю, — закивал головой Панатакис.

И уже через неделю он вручил его Иерониму на том же самом балконе. Договоры, подписанные с Африканской Компанией, обещали Панатакису настолько громадные прибыли, что безопасность пана Бербелека внезапно сделалось для старого фактора более важным, чем безопасность его внучат: человек глядит другому человеку в лицо, человек пожимает другому человеку руку, в то время, как Купеческий Дом не обладает волей, честью, морфой — после смерти эстлоса Бербелека с эстлосом Ануджабаром нужно будет начинать все сначала.

Что же касается первой просьбы Иеронима, тут дела продвигались значительно медленнее. Панатакис высылал пану Бербелеку через своих людей письма с последовательно получаемыми сведениями; правда, их не было много.

«В Александрии проживала в 1174–1176, 1178–1181 годах, в 1184 и, с перерывами, с 1187 года. Жила она у эстле Лаэтии Лотте, у эстлоса Дамиена Шарда, которого считали ее любовником (потерялся в океаносе в 1186 году) и в арендованном ею дворце в Старом Канопийском Квартале. Якобы, в частном порядке ее принимала предыдущая Гипатия. Кредитные письма на крупные суммы от банков в Бизантионе и в Земле Гаудата».

«Участвовала в не менее, чем трех джурджах, в 1192 и 1193 годах».

«В 1176 году, когда раскопали катакомбы Пифагорейских Повстанцев, она выкупила, опередив Библиотеку, три лучше всего сохранившихся свитка».

«Ее видели в Хердоне».

«Более десятка лет назад ходили слухи, что она участвовала в черной олимпиаде; но оказалось, что картина, на которую ссылались, изображала триумфаторов XXV черной олимпиады, проходившей в 964 году ПУР».

Пан Бербелек выслал письменный запрос, в каком бы виде спорта мог выступить двойник эстле Амитасе.

«В Сотне Бестий».

«Якобы, она участвовала в паломничестве к Камню».

«Никакие родственники не известны. Сама же она упоминала о матери, которая «правит на востоке. Ни о каких мужьях, детях ничего не известно.

«Скупала работы Ваика Аксумейца; ее публично обвинили в намерении заново отстроить его автоматон, обвинителя она публично вызвала на поединок. Сообщения свидетелей довольно неясные. Вызванный (мелкий аристократ из Второго Васет) погиб на месте».

Стилет был легким, прохладным в прикосновении, убийственно красивым. Иероним закрепил его под левым предплечьем, поближе к локтю, рукав кируффы прятал оружие без следа. По ночам, в тишине собственной спальни во дворце Лотте, пан Бербелек тренировал движение правой руки — раз, пальцы в рукаве, два, большой палец под ремнем, три, стиснуть рукоятку, четыре, плавно вывести клинок, пять, укол без замаха, шесть, конец — чтобы тело помнило, даже если разум поддастся.

* * *

Необходимо было выполнить строго определенные условия места и времени. Никаких свидетелей — то есть, только они двое в четырех стенах или в абсолютно пустом месте. Не дать ей времени на защиту — то есть, без длительной подготовки, не вступая в разговоры, в противном случае, она бы сразу все поняла. И самому уйти живым — то есть, удар наносить со стопроцентной уверенностью, что нигде поблизости нет Зуэи.

Это третье условие было самым сложным к исполнению. Зуэя и так редко отходила от своей госпожи дальше, чем на несколько шагов, в соседнее помещение; теперь же, после покушения на Изидора Вула, разделить их было практически невозможно. Пан Бербелек начал было носиться с мыслью об опережающем нападении на невольницу-ареса либо о призыве на помощь Зайдара, который, что ни говори, был нимродом. Но инстинкт стратегоса подсказывал ему, что план не следует без надобности усложнять.

Тем временем, приближался эгипетский Новый Год, не забытый в народных ритуалах и древних культах, несмотря на более чем тысячелетнее владычество римского календаря. Астрологи из Мемфиса предсказывали начало разлива Нила на третью неделю Юниуса. День рождения Изиды выпал на девятое Юниуса. Это был день начала новой жизни, новой любви, день чудесных излечений и неожиданных оплодотворений. На рассвете в меноутийском святилище Изиды воскреснет Озирис, в полдень на Рынке Мира произойдет ежегодная Свадьба Гипатии, в два часа дня в окне своей башни в Меноуте покажется Навуходоносор Золотой, вечером жрецы и жрицы Изиды будут драться на улицах с жрецами и жрицами Манат, а на самом закате на Нил, на каналы, озера и приливы выплывут десятки тысяч «колыбелей Озириса» — узких лодочек с подвешенными на носу зелеными фонариками.