Дэниэл молчит - Марти Леймбах

Воображение ювелира мое кольцо не поразило. Он вынул из глаза свою линзу, пожевал губами и назвал сумму, на которую я вынуждена была согласиться. За все утро лучшего предложения мне никто не сделал, а я исходила улицу вдоль и поперек. Но я все равно разозлилась. На себя — за то, что не сообразила привезти заодно и жемчужное ожерелье.

Дело было сделано. Я возвращалась домой — обзванивать врачей, записываться на прием. Продолжать жить.

Снова пятница, день занятий с Энди.

— Пива у вас, конечно, нет? — просипел изнемогший к четырем часам Энди.

Он совершенно выбился из сил, пытаясь научить моих детей вместе играть в прятки. Мы с Эмили прятались, а Энди показывал Дэниэлу, как нас нужно искать. Обнаружив нас, Дэниэл получал от меня или от Эмили приз — непременно без сахара, молока и клейковины, купленный в одном из специализированных магазинов, по которым я за последнее время стала докой. Мне известно три торговые точки в полумиле от дома, где можно купить такое диетическое лакомство.

Я мотнула головой:

— На пиво денег не хватает. К тому же от пива толстеют.

— Вам это не грозит, миссис Марш. А насчет денег… Я заметил, что из дома постоянно исчезают вещи. — Энди обвел комнату красноречивым взглядом. На месте любимого кресла Стивена теперь подсыхал новый стул из папье-маше, нашего с Эмили производства.

— Вы бы здорово облегчили мне жизнь, если бы принимали кредитки, — призналась я. — Он еще не аннулировал «Визу», за счет чего мы пока и едим. Полагаю, Стивен решил загнать меня в нищету, чтобы я сама подала на развод. Не иначе, какой-нибудь умник-адвокат посоветовал. Подав на развод, я буду вынуждена договариваться с ним, идти на компромиссы — к примеру, в письменном виде признать его права на встречи с детьми. На данный-то момент у него нет никаких прав, вот в чем дело.

— А у вас нет денег… — Энди поднял мою левую руку, где на безымянном пальце вместо обручального кольца белела полоска кожи. — Похоже, он у вас ловкач, — добавил он с улыбкой, не выпуская мою ладонь. — Почему бы вам не сделать из него честного человека?

— Что? Дать развод? — расхохоталась я. Только так я и справлялась с ситуацией: переводила все в шутку. — С чего бы это мне оказывать ему такую любезность?

— О да, нрав у вас крутой. — Палец Энди был нацелен на меня. — А я, признаться, обожаю женщин с характером.

В следующую пятницу Энди явился с тремя пакетами продуктов, электронной «говорящей» книжкой для детей и упаковкой бутылочного «Гиннесса».

— Не смейте все это выкладывать, Энди. Мне ничего не нужно!

— В самом деле, что это я, миссис Марш? Вы ж у нас упакованы по самую макушку. Гляньтека, какой подсвечник на камине! Его запросто можно переплавить. А решетка вокруг камина? Да ее в утильсырье с руками оторвут. Не упустите из виду и дверные ручки. Медь нынче в цене, пару-тройку шиллингов как пить дать выручите.

О черт, до чего я дошла… А Энди, пожалуй, прав… подсвечник-то, скорее всего, серебряный.

Я шагнула к столу, куда Энди выкладывал покупки, что-то напевая себе под нос. Выглядел он при этом так естественно, словно всю жизнь прожил в моем доме. Тем не менее я схватила его за руку и замотала головой: нет!

— Ни под каким соусом, Энди! Таскать мне продукты я не позволю. Исключено.

Он наклонил голову к плечу, скосил глаза на мои пальцы, обхватившие его запястье, — и ухмыльнулся, нахал.

— Между прочим, пиво-то — высший сорт, миссис Марш. Глоток вам, уж простите за наглость, не помешает, чтобы расслабиться.

— Хватит талдычить это ваше «миссис Марш, миссис Марш»!

Я цеплялась за злость как за спасательный круг, пытаясь не утонуть в великодушии Энди. Своей добротой он выбивал почву у меня из-под ног. Я была благодарна, но в глубине души и оскорблена — нет, сконфужена — тем, что превратилась в объект благотворительности.

— Знаете, что вам нужно, миссис Марш? — Энди остановился совсем рядом, взял меня за подбородок. — Знаете, что вам действительно нужно, — кроме мужа, конечно? Хороший друг. А лучше — два. Согласны?

Я не ответила. Просто опустила глаза.

— Скажете, я что-то сделал не так? Напрасно принес вам что-то вкусненькое?

Не напрасно. Меня тянуло к этому парню с вечно всклокоченными волосами, в выцветшем, протертом на локтях свитере. Закупая для меня продукты, сам он наверняка остался без обеда. Мы с ним вроде бы ровесники, а на вид ему не дашь больше двадцати. Он говорит, что хочет быть моим другом, только мое сердце вроде как занято. И он ничем меня не обидел, нет.

— Энди, вы мне нравитесь. Но не будьте же балдой!

«Балда» — любимое словечко Энди — в его исполнении звучало очень нежно. И я постаралась скопировать его тон. Ирландские корни давали о себе знать в отдельных выражениях и привычках — например, делать самокрутки. Он курил их у нас в саду, на скамейке у прудика, закованного в проволоку и потому бесполезного для птиц.

— Вы позволили бы мне поцеловать вас, Мелани? — протянул он будто фразу из песни, не сводя с меня мягкого, мглистого взгляда. — Если б я осмелился — вы позволили бы?

Мне хотелось этого больше всего на свете. Слова были сказаны, и желаемое обрело реальные очертания.

— Только не на глазах у детей, — ответила я шепотом.

Глава шестнадцатая

Дэниэлу уже три с половиной, и местный совет по образованию рекомендовал — а точнее, требовал — записать его в детскую группу спецшколы, чтобы к четырем годам он не оказался без места. Я не могла отделаться от мысли, что за этим стоит Стивен.

— Вам это тоже необходимо: вы сможете освободить время для себя, — сказала моя гостья.

Очки немолодой дамы висели на цепочке, мешковатая шерстяная кофта топорщилась на опавшей груди, коротковатые рукава не скрывали запястий с выпирающими артритными суставами. Эту милую, по-матерински сердечную женщину прислали погладить меня по головке за успехи с Дэниэлом, но заодно и убедить в том, что мой сын не сможет привыкнуть к школе, если я не буду подпускать его к другим детям в критический момент его развития.

— Все мы думаем лишь о его благе, — продолжала она. — Мы желаем Дэниэлу только добра.

А я вот не желала отдавать его ни в школу, ни в дошкольную группу. Школа не сотворит чуда с моим сыном. Чем ему поможет общение с такими же, как он сам, детьми? Можно подумать, эти дети при знакомстве говорят друг другу: «О-о, привет! У нас, похоже, одинаковые проблемы. Давай дружить!» Я шесть месяцев потратила на то, чтобы научить его повторять слова и жесты, а теперь ему в качестве образца для подражания предлагали детей, не способных учиться в нормальной школе!

— Вот увидите, в эту группу ходят и дети более развитые, чем Дэниэл, — не прекращала свою агитацию дама из совета. Голос ее звучал негромко, бережно, словно она обращалась к напуганному щенку: «Ну же, давай, иди ко мне; вот так, умница!»

— Нет, — сказала я. Имею я, в конце концов, право дать своему сыну шанс стать нормальным человеком?

— Миссис Марш, вы ведь понимаете, что ему нужны сейчас — и будут нужны всегда — высококвалифицированные медицинские работники?

— Нет.

— Мы готовы соблюдать оговоренную вами диету. При желании вы будете приносить ему козье молоко.

— Нет.

— Вы делаете ошибку, миссис Марш, — произнесла она с укором, но очень мягко, давая понять, что я причиняю ей боль своим решением — нелогичным решением, губительным как для моего сына, так и для меня самой. — У нас работают замечательные специалисты. Вам не придется обращаться к платному логопеду, у нас есть свой врач.

— Нет.

Знаю я их специалистов, у всех побывала. Видела невропатологов и педиатров, хирургов и ортопедов, офтальмологов и гастроэнтерологов, логопедов и гомеопатов, специалистов по музыкальной и краниосакральной терапии. Плюс ни одного чокнутого знатока альтернативной медицины без внимания не оставила, а в Лондоне, доложу я вам, таких хоть отбавляй. Некоторые пытались помочь, от большинства не было никакого толку. И никто не верил, что мой сын когда-нибудь сможет учиться в обычной школе или вести жизнь обычного человека.

Никто, кроме Энди О'Коннора. Энди, с его таблицами и графиками успехов моего сына. Энди, который теперь занимался с Дэниэлом бесплатно. Наотрез отказался брать с меня деньги. Я постепенно выудила из него, что так чаще всего и бывает: если клиенты больше не могут платить, он продолжает заниматься больными детьми за символические деньги. В Астоне, в крошечной квартирке, живет отец-одиночка. У ребенка тяжелая форма аутизма, жена сбежала. Энди даже за первое занятие не взял ни гроша, не говоря уж о сто первом. Зато клиенты из Холланд-парк раскошеливались по полной. Такая вот скользящая шкала оплаты, фирменный знак Энди О'Коннора.

— Как только продам коттедж, тут же расплачусь, — пообещала я.