Смертельный номер. Гиляровский и Дуров - Андрей Добров

Он посмотрел на меня с интересом.

– Не буду давить на вас. Я ведь и в прошлый раз не давил – помните, там, у меня в кабинете. Но, как и тогда, попрошу – как только у вас будет достаточно информации о мерзавце, пожалуйста, поставьте меня в известность.

– Обещаю, – кивнул я.

– Очень хорошо.

22

Буфетчик

Я пошел в буфет перекусить. Буфетчик Рыжиков снова был на месте, но, как и в прошлый раз, не обратил на меня никакого внимания – протирал кофейные чашки. Мне даже подумалось – а точно ли он тут ни при чем? Пока ничто не указывало на буфетчика, но его явное невнимание к моей персоне могло быть и нарочитым – что, если он тоже как-то замазан в этом деле и старается даже не встречаться со мной взглядом, чтобы лишний раз не выдать себя? Да полно, что-то я стал подозревать всякого, кто попадется мне на глаза! Это уже мания какая-то… А все-таки?

Я подошел к буфетной стойке и постучал по ней. Рыжиков метнул на меня косой взгляд. Его тонкогубый рот как будто на мгновение искривился. «Если это и был рефлекс, то что он обозначал? – подумал я. – Страх? Или просто лень? Неудовольствие, что его потревожили, отрывая от занятия?»

– Любезный, – позвал я, – подайте мне чаю за тот столик!

Рыжиков точным аккуратным движением поставил чашку на поднос в идеальный ряд таких же чашек и как-то боком слегка поклонился.

– Сию минуту-с, вам какого чаю? Черного-с или зеленого? Лянсину свежего могу подать, если желаете…

– Нет, – сказал я. – Зима! Какие зеленые чаи? Их пусть дамы пьют. Подай мне чашку черного, да покрепче.

– А вот, не желаете новиночки? – спросил Рыжиков, споласкивая кипятком чайник. – Английский сорт, недавно поступил к нам от Кузнецова. Черный чай под названием «Липтон». Продают дешево, потому как марка еще неизвестная.

– Не надо. Дай мне самого обычного, какой сам пьешь!

Буфетчик кивнул. Я вернулся за столик и осмотрелся – вокруг было пусто, только за стойкой гардероба виднелся краешек газеты и голова гардеробщика, сидевшего на стуле.

Рыжиков принес на подносе небольшой фарфоровый чайник с заваркой, чашку с блюдцем – простые, без затей. На том же подносе у него стояла сахарница с мелко колотым сахаром, а рядом – мельхиоровая ложечка.

– Прошу-с!

– Постой-ка!

– Да-с?

– Ведь твоя фамилия Рыжиков?

– Что-с?

– Твоя фамилия Рыжиков, – утвердительно сказал я, показывая, что знаю, о чем говорю, – и работаешь ты здесь уже шестой год. Так?

Я увидел, что буфетчик занервничал. Он схватился обеими руками за поднос и закрылся им как будто щитом.

– Простите-с… Не знаю, что сказать… Так точно, моя фамилия Рыжиков. Федор Рыжиков. А… что-с?

Я не спеша налил себе чай в чашку и бросил в нее же пару кусочков сахара.

– А скажите мне, Федор… как по батюшке?

– Степаныч… – побледнев, сказал буфетчик.

– Скажите мне, Федор Степанович, где вы работали до того, как поступили на службу в цирк?

Буфетчик сжал поднос так, что пальцы его побелели.

– В каком это смысле-с?

– А в прямом!

– В «Лондоне» старшим половым… А до того… А… позвольте спросить, с какой целью интересуетесь?

– Да вот, – ответил я, пристально вглядываясь в лицо Рыжикова, – ищу, кто у вас тут артистов убивает.

То, что произошло с лицом буфетчика в этот момент, меня крайне удивило. Услышав, что именно меня интересует, Рыжиков вдруг… расслабился.

– А-а-а… Это… Бог в помощь вам, господин хороший. Страсть-то какая! Может, вам вареньица подать? Есть с апельсиновыми корочками? Или сливового конфитюру? Или повидла яблочного? Есть свежайшее-с…

Я молча продолжал рассматривать его лицо. Это, вероятно, смутило Рыжикова – он поджал и без того тонкие губы – так что они почти исчезли.

– А может-с… пирожного? – неуверенно спросил он.

– Не надо. Спасибо.

Буфетчик кивнул и быстро ушел. Встав за стойку, он продолжил протирать кофейные чашки, время от времени тревожно поглядывая на меня. Но я уже перестал обращать внимание на Рыжикова. Я вновь корил себя за излишнюю подозрительность.

Со стороны манежа подошел Архипов.

– Владимир Алексеевич, вот вы где! Чай пьете?

– Да.

– Пойдемте, госпожа директор собрала всех новеньких как бы на лекцию о правилах пожарной безопасности. Давайте посмотрим.

Я встал, расплатился за чай, и мы пошли в манеж.

Лина стояла точно в его центре и громко говорила:

– Еще раз повторяю! Курение в этом зале строго запрещено! Равно как в зверинце и на конюшне. И обратите внимание – везде расставлены ящики с песком. Они выкрашены красным – специально на случай пожара. Увидели, где дымится – открываете ящик и закидываете песком. Если же огонь сильный – сразу сообщайте своему старшему – он знает, что делать. Понятно? Кому не понятно?

– Понятно! – загудели люди, сидевшие на первом ряду. Их было около двадцати человек. – Чего не понять? Все понятно!

– Кто из вас умеет обращаться с пожарным рукавом? – спросила Лина. Поднялось несколько рук.

– Смотрите, – прошептал мне в ухо Архипов, – вдруг узнаете кого из притона?

Я всматривался в лица сидевших. Впрочем, нужное мне лицо я заметил довольно скоро.

– Вон там, – сказал я, кивнув в нужную сторону, – как вы его назвали? Шнеерсон? Вон он, Левка Американец.

Это действительно был субъект из банды Тихого – он даже не постарался изменить свою внешность.

– Хорошо, – кивнул Архипов, – Давайте так. Мы с Линой договорились, что закончит она через минут десять. А потом распустит всех по делам. Вы останетесь здесь, а я пойду туда, – он указал на главный вход с противоположной стороны. – Там у меня два помощника стоят. Этот типчик наверняка двинется в том же направлении, так что мы его спокойно приберем. А если он двинется в вашу сторону, то вы уж его задержите. Я полагаю, вам для этого и помощники не понадобятся.

– Хорошо, – улыбнулся я.

Архипов ушел.

– …Все! Расходитесь по местам и помните – любое нарушение порядка обернется штрафом! – сказала Лина и жестом отпустила собравшихся, но сама осталась стоять на своем месте в центре манежа.

Люди встали и начали разбредаться. Левка все продолжал сидеть, вертя головой. Потом тоже поднялся и направился в ту сторону, где его уже поджидали Архипов со своими людьми. Я вышел из своего укрытия и пошел вслед за ним.

Вдруг спина Левки под коричневой рабочей курткой напряглась – он будто бы почувствовал меня. На секунду он запнулся, и я подумал – а не сиганет ли наш Американец сейчас, как заяц от погони? Но это был миг – Левка снова зашагал в сторону Архипова, засунув руки в карманы широких серых штанов. У самой кулисы я прибавил шаг, отрезая ему путь к бегству. Тут Левка снова притормозил и быстро оглянулся. Потом покрутил головой и пошел прямо в западню. Когда он вошел в центральный проход, с боков его схватили за руки два агента в штатском. И тут же объявился Архипов.

– Ну! – сказал он бодро. – Господин Шнеерсон! Ба! Какими судьбами?

Левка снова обернулся, вывернув шею – прямо на меня. Я обошел агентов и встал рядом с Архиповым.

– Где-то я тебя видел, дядя! – улыбнувшись, прищурился на меня Левка, потом он повернулся к агентам. – Да пустите, архаровцы, не сбегу. Что я? Я ничего не сделал, ни в чем не провинился. Я тут работаю, ребята.

– Ну-ну, Шнеерсон, – сказал Архипов, – работаете, значит, да?

– Значит! – бросил Левка. – Монтировщиком. Опыт есть у меня, понимаешь! Для воздушников аппарат монтирую. Под куполом, кстати, дядя.

Проходившие мимо униформисты и те самые новые рабочие, которые только что прослушали короткую и очень увлекательную лекцию госпожи Шварц, начали собираться кучкой в отдалении, переговариваясь.

– А пойдемте-ка куда-нибудь, – предложил я. – А то тут скоро публика наберется – еще и бисировать заставят!

– Может, сразу к нам? – спросил Архипов. – В Малый Гнездниковский? У нас тихо, никто не потревожит. И нумера близко – есть даже прямо в здании. В подвале. Как?

– А никак, дядя, – хладнокровно встрял Левка. – Не за что меня в ваши нумера вести. Я ничего не сделал.

– Ну, это мы посмотрим, что ты сделал, а чего не сделал, – ответил Архипов. – Мы пороемся в наших документах, с тобой по душам поговорим… Может быть, и найдем общий язык. А, Шнеерсон?

– Вона свидетелей сколько, – сказал Левка, указывая головой на кучку зрителей разговора.

– Ну и что?

– Я ничего не делал. Не по закону ты меня, дядя, держишь. Я, может, новую жизнь захотел начать – на работу нанялся. А ты меня – под белы руки!

Я все это время молчал, разглядывая Левку Американца.

– Что уставился, дядя? – скосился он на меня. – За погляд платить надо.

– А ведь и правда, – обратился я к Архипову, не обращая внимания на Американца, – арестовывать его сейчас не за что. С поличным он не пойман. Ничего такого не сделал. Может, отпустим его, Захар Борисович?

Архипов опешил.

– Как отпустим? Не понимаю я вас, Владимир Алексеевич.