Спираль - Андрей Лазарчук

Где тут может быть подвал?

Под лестницей. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Не подобраться незаметно. Накроет огнём из отобранного автомата, или подбросит и перевернёт, или огреет каким-нибудь кирпичом.

Как быть?

Доли секунды, чтобы решиться на что-нибудь… отвлечь бы его, гада…

Почему дом подпрыгивает? Нюрка?..

Ловкой кошкой Юра вскочил на ноги, присел у окна. Высунулся поверх подоконника, как поверх бруствера — и примерно с тем же ощущением. Полная темнота. Он надвинул ПНВ…

Огромное безбровое лицо смотрело на него чуть сверху. Огромное лицо, за которым угадывалось массивное тело. Тело стояло на двух мускулистых лапах — одной выпрямленной и одной поджатой, касающейся земли лишь кончиками длиннющих пальцев.

Гигант. Ой, бля.

Да что им тут, мёдом намазано?..

Руки всё сделали сами.

Юра потом много раз прокручивал в памяти случившееся и никак не мог понять: почему сделал так, а не иначе? Сказались тренировки? Нет, вряд ли. Чисто по наитию. Не проходили такого. А что жив остался… будем считать, что повезло.

Первый выстрел — в глаз гиганту. Стелющийся прыжок к лестнице. Присел, оглянулся. Гусь в оторопи. Не знает, что делать. Сигнал ему: ко мне.

За окном чудовищный вопль — будто на крупнозубой циркулярке кто-то решил распились железную бочку. Только громче. Раз в сто. Пашу этим воплем сдувает к стене, он падает. Юра ссыпается по лестнице.

Успев, однако, выдернуть из разгрузки магазин с гранатами.

Поменял. Передёрнул. Поставил на «удар». Дальше что?

Дом содрогнулся, как будто в него врезался «КамАЗ». Что-то рухнуло сверху. И сразу стало плохо видно — поднялась пыль.

Где этот люк? Где этот долбаный люк?

Вот он. И приподнят.

И новый удар, сильнее первого. Кажется, наверху что-то рушится всерьёз. Выстрелы — едва слышно. Но много и часто.

Не видно ни черта.

Включилась ИК-подсветка. И в тот же миг люк подлетел — словно под ним что-то взорвалось.

Юра видит… нет, неправильно: ему показывают (он понимает это задним числом, но реагирует мгновенно, не размышляя, — и эта мгновенность его потом терзала) десяток — нет, больше — одинаковых запрокинутых плоских лиц с блестящими глазами и тёмными провалами пустых беззубых ртов, и белые пухлые, как будто надутые резиновые перчатки, руки, и в этих руках одинаковые запелёнутые в тряпьё младенцы, и среди всех этих лиц одно мужское, бородатое по самые глаза, какой-то нелепый обсосанный треух на голове… Он потом поймёт, как, каким образом, определил, что всё это фальшак, наваждение: очень просто: картинка была чёрно-белая, а не чёрно-зелёно-красная, как в ПНВ; то есть и настоящую картинку он видел, но вторым планом, размытым фоном, а эта, первая, была из его давних кошмаров — уже, казалось бы, прочно забытых. Но руки сами сделали всё куда раньше, чем он что-то понял, чем осознал увиденное, проанализировал, сопоставил, вспомнил, — руки вскинули ружьё, и первая же граната ударила в бородатое лицо, и тут всё заволокло дымом, и что-то сильно толкнуло Юру в грудь, но он устоял и выстрелил ещё два раза, теперь уже наугад, ничего не видя в дыму.

И тут дом содрогнулся в третий раз — и лестница рухнула, придавив собой вход в подвал и едва не раздавив Юре выставленную вперёд ногу. Он отшатнулся, потом бросился вперёд, к немцам. Они стояли у заложенных окон и, чуть отодвинув железные листы, вовсю лупили из автоматов наружу. Юра занял позицию позади одного из солдат, похлопал его по плечу, чтобы потом не испугать, и сосредоточился на том, что происходит снаружи.

Гигант стоял к дому боком — видимо, рой жалящих пуль раздражал его, отвлекая от задуманного: отойти, разбежаться и на этот раз развалить проклятую коробку. Юра поймал в прицел коленный сустав и выстрелил дважды. Почему-то гранаты кончились. Он вставил очередной магазин, но гиганта за окном уже не было. Всё, подумал Юра, сейчас он нас завалит. «Аус! Аус!» — закричал он, но его никто не слышал, все куда-то палили. Юра подбежал к двери, встал в проёме. Гигант высился метрах в двадцати — и шатался. Он снова, как и в тот первый момент, когда Юра его увидел, пытался подобрать одну ногу, но сейчас явно не мог выбрать какую.

Блин, куда же в него стрелять? С этого ракурса… пожалуй, только в глаз. Жалко, что сразу за глазами нет никакого мозга, и вообще с мозгами у гигантов одновременно и недостаточно, и избыточно: они маленькие, но их шесть.

Ну, в глаз так в глаз.

Грохнуло гулко — но, что характерно, глаз не лопнул, а чудовищно выпучился и замер неподвижно, как заклиненный. Вот теперь гигант был слеп — или почти слеп, потому что Юра не был уверен в том, что картечь полностью вывела из строя настолько прочный орган зрения.

Не дожидаясь, когда гигант как-то прореагирует на произошедшие изменения, Юра выпустил оставшиеся в магазине гранаты по опорной ноге, целясь в колено и голень. Да, болевой порог твари был выше, чем у бревна, а кости твёрдостью и прочностью превосходили чугун — но всё же!..

Гигант наконец принял решение. Он опустил вторую лапу, как бы присел — и, наверное, хотел прыгнуть, чтобы теперь-то покончить на хрен с этой жалкой кирпичной коробкой. И вдруг замер точно так же, как замирает человек, который наклонился — и неожиданно для себя понимает, что в спину вступило; боли ещё нет, но разогнуться уже невозможно. Так и у гиганта: пока сигнал прошёл по нервам, пока был обработан всеми шестью мозгами — причём не одновременно, а последовательно…

— Аус! — закричал Юра назад и замахал руками. — Аус, аус унд фойер!

На этот раз его услышали.

Он вогнал в горловину последний магазин с гранатами. Немцы плотной группкой стояли рядом, мокрые, оружие наготове.

— Ахтунг! — сказал Юра и потряс ружьём. — Я делаю марк. Вы — фойер ин марк.

Он развернулся и выстрелил твари в напряжённо согнутое левое колено. И тут же, всё поняв, немцы в пять стволов сосредоточенно рубанули туда, в кость.

Тварь попыталась отойти. Но всё: нога подломилась, и огромная плотная туша — тонн десять каменных мышц и железных костей — медленно завалилась на бок и уже лёжа засучила уцелевшей лапой и забила толстым конусообразным хвостом.

Чёрт, что теперь? Юра судорожно перебирает в уме методички — как добить гиганта? Заряд взрывчатки, ручные гранаты… не годится, их просто нет. У немцев тоже нет. Спасатели, мать вашу, гранат не взяли… какие вы спасатели без гранат… Бронебойной пулей, извините, под хвост, в анальное отверстие: при удачном попадании разрушается крестообразное нервное сплетение, и тогда всё отказывает: ноги, лёгкие, сердце… вернее, сердца — их, как и мозгов, тоже шесть. Но, поскольку тварюга лежит головой к нам, а задницей в противоположную сторону, это надо туда, к нему, идти да ещё обходить — нет, стрёмно. Нехорошая сейчас ночь, неправильная.

И тут Юра вспоминает про химические гранаты. Они с перцовой вытяжкой и ещё какой-то едкой дрянью. Попробовать вогнать ему несколько штук в глотку? Авось возникнет спазм дыхательной мускулатуры… а потом немцы настучат в Гринпис. Нечеловечески жестокое обращение с дикими экзотическими животными.

Ну и пусть стучат.

Он чувствовал, что уже на пределе.

Где у нас тут химия?..

И потом, когда всё кончилось и гигант неожиданно обмяк и расплылся, как чудовищных размеров мешок с дерьмом, Юра вдруг понял каким-то не своим пониманием, что больше этой ночью ничего не произойдёт. У ночи вышел завод. Кончились патроны. Всё. Баста.

Так. А что у нас?

Один раненый, один ушибленный: на Пашу свалилась часть потолка, кости вроде бы целы, но встать пока не может. Фингал на ползадницы и полспины. С немцем хуже: две пули в бедро, одна в низ живота. Хорошо, что малокалиберные бронебойные пульки от МР7, спокойно прошивая броню, не разворачивают в полный уж хлам то, что за бронёй; в общем, просто повезло, что бюрер отобрал именно пистолет-пулемёт, а не С36 — вот тут ловить уже было бы нечего. У двоих немцев был МР7, у гауптмана и этого, раненого, у остальных — оружие помощнее в разы. Так что шансы на сносный исход были меньше половины. Теперь бы и их не упустить…

Кровотечение есть, довольно сильное, но не из артерии. Кто у вас медик? Доктор, фельдшер? Ты? Ну давай, парень, работай, если надо — я помогу. Что у вас там в аптечках? Это противошоковое? Всё, уже понял, да тут и неграмотный поймёт — картинки. Ну да, ну да — внутривенно. Я сделаю, ты пока бинтуй.

Есть три вещи, которыми не устаёшь любоваться: как горит огонь, как течёт вода и как санитар перевязывает раненного, блин, в самое неудобное для перевязки место…

Я держу, а ты под него протаскивай. Понял, да? Молоток.

Все три навылет, что не может не радовать. Но крови потерял парень много, и совсем мы её не остановим, и что делать? Молиться, конечно.

Ну всё уже, всё. Оставь пару бинтов, нам ещё идти и идти.

Очнулся? Хе, ребята, он очнулся. Хорошие у вас противошоковые.