Гостиница Четыре стихии - Ольга Золотухина

- Самая прекрасная? - невольно переглянулись фея-крёстная и Золушка.

- Вот, моя дорогая, Список Жильцов, - тётушка взмахнула палочкой, и перед носом новой Хозяйки повис длинный свиток. Шелестя пергаментом, он развернулся до нужной длины и услужливо повернулся к госпоже. Первые три ряда постояльцев спрессовались до такой степени, что умудрились поверх плеча Золушки заглянуть в знаменитый Список. Напротив комнаты с номером 7 значилось имя, помеченное зелёным - цветом недавно заселившегося постояльца. Фея-крёстная не сумела сдержать удивлённо вскрика.

"Королева Чёрно-Белого королевства Белоснежка" - значилось на вечном пергаменте.

- В таком случае... - задумчиво протянула Золушка, странно моргнула и осыпалась под ноги тётушки золотистым листопадом.

Сказка четвёртая Морская

...Ты будешь в чёрном пиратском платке, Локоны солью пропахли и ветром, Пусть паруса помолчат вдалеке!

Мой капитан! Ты покинул край света!..

Караванный путь через Семь Пустынь За два дня до описываемых событий

62

За прошедшие пять дней - эти утомительные, изматывающие, жаркие до чёрной кожи, иссушающие до комков в горле, душные, зыбучие, противно скрипящие на зубах при каждом порыве ветра пять дней! - Хасан возненавидел пустыню с такой силой, что её хватило бы на завоевание власти над миром. И если бы молодой колдун знал, как воспользоваться нежеланным сокровищем, он бы тут же заставил все Семь Пустынь провалиться в безграничную утробу шайтана. Эх, что говорить! Если бы у Хасана появилась возможность обменять хоть толику этой силы на способность обратиться маленькой юркой мартышкой...

Но молодому колдуну, последнему из рода могущественнейших чёрных колдунов Багдада, приходилось лишь кусать губы и бросать завистливые взгляды в сторону прекрасно устроившегося Малика.

А ещё - по ночам слушать бесконечные наставления не в меру общительного рубина ятагана аль-Рассула...

Можно было признать, что с той ночи Кошмарной Памяти всё пошло шакалам на съедение. Да, Ахмет-бей, напуганный грозным видом бледного юноши, который посреди вкушаемого сна заявился к торговцу за кровавой платой, падал в ноги Хасану и бился головой о пол, дабы вымолить прощение. Да, он с радостью согласился тайно провести сына великого Фарукха в своём "недостойном караване" (обещание пока не призывать обратно с трудом поборотую смертельную болезнь, естественно, было всего лишь небольшим приятным дополнением): "Грозному господину моему навеки придётся выполнять изредка малюю-ю-юсенькие поручения, чтобы ни один безмозглый верблюд ничего не заподозрил!.."

Как понял Хасан (правда, было уже слишком поздно), караванщик и во сне останется караванщиком и везде отыщет лазейку для собственной выгоды, даже самой незначительной. Рубин в тот день не пожалел сил для бесконечного отчёта своего молодого "хранителя": "Как!! Зачем!! Дюрак паршивый ты, э!! Своим губами сказат', что согласен жит' в один шатёр с этот бей, да! И он ещё делат' глюпий лицо и спрашиват', "а что тут такого"?! Слюшай сюда: иди снимай голова с плеч и отдавай её торговцу, пусть продаст как редкий образец, э..." Молодой колдун насупился, но не стал тщетно огрызаться с "многомудрым камнем". Сам виноват: отец такой глупости бы не допустил. Он не стал бы даже марать носок своей туфли, пинком выпроваживая зарвавшегося караванщика из шатра. Достаточно было бы темноте под рукой великого Фарукха грозно рявкнуть на Ахмет-бея, чтобы толстый торговец, пятясь на коленях и заметая след своей же бородой, бесследно исчез практически по собственному желанию.

Более того, за последние дни Хасан сотворил столько несусветных с бесконечной отцовской высоты глупостей, что одно упоминание о них должно было заставить юношу есть песок...

И всё же нашлось в пролетевшей череде событий место нескольким менее неприятным вещам. К примеру, ежедневно ухаживая за верблюдом Ахмет-бея и молча терпя тычки в свою сторону, Хасан познал унижение и небывалую ярость. А ведь только так чёрный колдун мог познать непередаваемое удовольствие предстоящей мести. Сколько раз в ночи юноша воображал себе, как нашлёт на потных толстых охранников каравана страшные кары. Потом он понял, что быстрая смерть будет недостаточным наказанием для зубоскалов, и принялся измышлять более изощрённые наказания. Темнота надолго поселилась в сердце и уме молодого колдуна. Она каждый день протягивала тонкие невидимые для других щупальца над его головой,

63

защищая от белого пустынного солнца, и подпитывала силы Хасана, по ночам соединяя его с животворящей мглой.

... ему почти не вспоминались крики погибших и ужасные лики мерзких фурий...

Хасан бежал из Багдада. Будущий могущественнейший колдун во всём мире, сын непобедимого Фарукха, хранитель ятагана аль-Рассула - со всех ног бежал из города, оставляя позади десятки умерших...

Как и грезил в детстве, слушая сказки отца о непобедимых чёрных кудесниках минувшего. Разве что Хасан никак не думал, что всё исполнится именно так...

- ... ты спиш', что ли, не, глюпий отрок?! Я кому тут вещаю о твой невероятный свершений под мой руководство, э-э? Даже твой грязный макак при звук моего голоса уронил финик из рот, да!

- А?.. Ты что-то сказал... о-о, почтенный рубин... - откровенно зевнул юноша. Взгляд его отрешённо скользнул на нечто помятое и обгрызенное, некогда бывшее "самым свежим и ароматным фиником во всех Семи Пустынях! Да за такой финик целый верблюд - уже воровство!" И это при условии, что за прошедшие пять дней на пути каравана попался один-единственный оазис. Да и в том - один наполовину пересохший колодец и пара чахлых пальм. Банановых. Зато сколько напыщенности было в надутых щеках Ахмет-бея! Будто выдавал за Хасана любимую младшую дочь,

-- не воздавал ему "долг гостеприимства". С одним повезло: Малик никогда не отказывался от угощения. Интересно всё-таки, а почему караванщик так и не посмел ни разу отравить воду своего "личного слуги"? Конечно же, у толстяка бы ничего не вышло! Однако Хасан уже с ума сходил от окружающей однообразности...

- Слышиш'? Э, опят' миня за безмозглую говорилку принимаеш', да? Глаза раскрой!

Хасан указал пальцем на истерзанный финик, и тот, подскочив как живой, закружился на месте. Малик, поражённый прыткостью безнадёжного на первый взгляд плода, наклонился вперёд и пристально уставился на него. Молодой колдун с трудом удержался от того, чтобы подтвердить разумный вывод рубина. Двинул по морде лениво двигающего челюстями верблюда Ахмет-бея, которую тот повернул в сторону "слуги". Глаза его настороженно сверкнули поверх горба лохматого чудовища, которое служило юноше укрытием от излишнего внимания, и замерли на чёрной грубой тряпке, что скрадывала железную клетку. В таких обычно перевозили строптивых рабов, не смирившихся с незавидной участью. А впрочем, что ещё уважающий себя караванщик может везти из благословенного Багдада? Только "живой товар"...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});