Слуги паука 1. Ночь Паука - Морис Делез

Он оторвался от воспоминаний и вновь взглянул на глаз Эмерика, задавшись прежним вопросом — правый или левый?

Тьфу ты, пропасть! Он вздрогнул и отвел взгляд, невольно вернувшись к прежним мыслям.

Когда вариант с колдовством отпал, он начал следить за своим приятелем. Было время, когда Фабиан частенько ловил себя на том, что изучает его внешность, когда никто не видит, но и это никак не объясняло неотразимости Эмерика в глазах женского пола. Зато он узнал нечто такое, чего не знал никто и что дружок его тщательно скрывал от всех: его левый глаз немного косил!

Обычно Эмерик следил за собой, успешно скрывая этот недостаток, к которому относился весьма болезненно, но изредка, когда перепивал или задумывался над чем-то и терял контроль над собой, левый глаз его начинал смотреть в сторону, причем иногда весьма сильно, словно пытаясь посмотреть на сидящего рядом соседа, а то и подглядеть за тем, что там делается за спиной! Правда, случалось такое редко, обычно когда веселье было в разгаре, да и везло ему необыкновенно! Так или иначе, а никто, кроме Фабиана, об этом недостатке покорителя женских сердец не знал.

«Впрочем, — осек он себя, — сейчас это уже не поможет».

Иное дело тогда! Как иногда было приятно в шумной компании, в обществе равных себе представителей золотой молодежи Шадизара — общества, куда допускались лишь избранные — отпустить тонкую шутку, невинный намек, понятный лишь им двоим, следя за реакцией приятеля. Наблюдать, как невольно бледнеет его холеное личико, как фальшиво он смеется, удивляя окружающих, как силится поддерживать прежний непринужденный разговор!

Как ненавидел его Эмерик за то, что тот раскусил эту маленькую тайну! Иногда Фабиану казалось, что еще немного, и приятель бросится на него с кулаками, и это доставляло ему немало приятных минут! И, видя это, Эмерик изводил себя бессильной ненавистью — он был готов убить его!

И тут неприятная мысль поразила Фабиана: так ведь эта одноглазая, мерзкая тварь, созданная из костей мертвецов и облеченная поганой плотью его старого приятеля, пыталась убить его! Его! Фабиана! Своего лучшего друга! И она сделала бы это, если бы не Конан, отогнавший тварь!

Его бросило в жар: он вспомнил, что только что едва не Умер!

Он не смог побороть искушение и вновь с ненавистью посмотрел на глаз.

Зрачок злобно уставился на него, пристально изучая. Фабиан зябко поежился. Злость моментально испарилась, навалился страх. Его бросило в жар, мысли лихорадочно закружились.

Что тебе нужно от меня? Ведь ты умер! Я убил тебя! Какое право ты имеешь лежать здесь и недобро коситься на меня?!

Руки его затряслись. И вдруг он почувствовал, что злоба во взгляде валявшегося в пыли одинокого глаза неожиданно сменилась немым укором. Ему даже почудилось, что он слышит голос Эмерика, отвечающий ему: «Зачем ты убил меня? Я не сделал тебе ничего дурного! Я, как и ты, был молод и мог бы жить еще долгие годы! Но ты убил меня! Я отплачу тебе тем же! — Око вновь яростно сверкнуло нескрываемой злобой. — Смотри же на меня!»

Это было невыносимо! Он стиснул зубы и едва сумел подавить стон. Однако остальные, почувствовав неладное, а скорее всего что-то услышав, обернулись.

Фабиан полулежал на диване с побелевшим лицом и выпученными от страха глазами смотрел куда-то на пол перед дверью. Конан слегка поморщился: похоже, этот бравый вояка доставит им больше хлопот, чем пользы. Однако Зита насторожилась.

— Что случилось, Фабиан?

Она подошла к безвольно распластавшемуся в кресле великану и тронула его за плечо. Тот вздрогнул и, посмотрев на нее безумными глазами, указал дрожащей рукой в угол комнаты.

— Он смотрит на меня, — медленно прошептали его по белевшие губы, — следит за нами своим левым глазом. Он всегда делал это, если никто не видел.

Мелия переводила взгляд с него на сестру, не понимая, о чем они говорят. Кто смотрит? На кого? Она перевела взгляд на Конана — тот оставался спокоен. Он просто стоял и ждал, когда Зита успокоит своего слабонервного кавалера и можно будет продолжить прерванный разговор.

Зита проследила за взглядом Фабиана, наклонилась к полу и пошла к двери.

— Что там, сестра? — Мелия хотела подойти к ней, но колдунья подняла руку, жестом останавливая ее.

— Здесь глаз Эмерика.

— Так что ж? — Конан пожал плечами.

— Его нужно убрать отсюда. — Она значительно посмотрела на Конана, желая показать, что, возможно, Фабиана терзают вовсе не пустые страхи. — Между ними могла остаться связь.

— Ну так в чем дело? — Он недоуменно посмотрел на девушку, искренне не понимая ее непонятной озабоченности подобной безделицей. — Выброси эту дрянь, и дело с концом!

— Его нельзя трогать руками, — она покачала головой, — да и девать его некуда — из комнаты нам не выйти. Ты забыл?

Конан шагнул к ней. Его уже начал нервировать этот нелепый разговор.

— Нергалово отродье! Трогать его нельзя! Выйти нельзя! — В раздражении он вынул из-за пояса кинжал и, несмотря на протесты Зиты, наколол на него глаз и бросил в камин. — Больше разговоров!

Покачав головой, Зита заметила:

— Ты храбр, конечно, и сейчас оказался прав, но прошу тебя — не делай больше таких вещей, пока я не позволю! Обещаешь?

Конан посмотрел на нее изучающим взглядом — молодая ведьма нравилась ему, но вовсе не настолько, чтобы потерять голову и давать подобные безрассудные обещания — и неожиданно улыбнулся.

— Обещаю действовать по-своему, но лишь после того, как выслушаю тебя.

И Зита улыбнулась ему в ответ, молчаливо согласившись на предложенный вариант, понимая, что большего от такого человека, как Конан, ей добиться вряд ли удастся, а Фабиан, как ни расстроен был страхом его ум, скрипнул от злости зубами, увидев, что Зита — его Зита! — улыбается варвару так, как имеет право улыбаться только ему.

Тварь замахала руками, пытаясь защитить лицо, но острая сталь вонзилась в глаз. Она схватилась за свой одноглазый лоб, словно это в него угодил нож Конана, и замерла, но через несколько мгновений закорчилась и заизвивалась всем телом, когда пламя очага, гудевшего высоко над головой, коснулось ее плоти, пытаясь пробраться внутрь головы, выжечь мозг, уничтожить.

Тварь каталась по полу от терзавшей ее невыносимой боли и заходилась отвратительным, скрипучим визгом, непохожим на голос ни одного из существ, когда-либо ходивших по земле.

Черное облако застыло неподалеку, не обращая внимания на боль своего создания, на время полностью убравшись из ее сознания, чтобы боль не мешала думать. Пусть эта боль станет ей наказанием за трусость!

Незримый любил боль. Не свою, конечно, но любил, когда ее испытывали другие. Любил доставлять страдания и обожал наблюдать за жертвами. Особенно за теми, кто служил ему. Их он частенько ввергал в муки просто для удовольствия и видел в этом большой смысл: боль заставляла ненавидеть, делала сильнее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});