Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы) - Ирина Борисова

А утром художник уже ждал их и, заметив, взъерошил седые прядки, и Марья Степановна улыбнулась, но пропустила вперед поздороваться Асю. Они опять шли мимо байдарок, мимо понаехавших вчера, заполнивших всю базу гребцов, и Ася высматривала своих, а Марья Степановна шла, держа ее под руку.

Они сидели до обеда, и вечер был особенно хорош - закатное солнце золотило ствол липы, Марья Степановна жмурилась, но теплые лучи светили и сквозь закрытые веки, маленькими пузырьками плыли в яркой желтизне. Кругом был гомон, вскрики, плеск весел, мерные команды тренеров, рассыпанные по зеленому полю яркие костюмы, и Марья Степановна думала, что вот так век бы сидел, смотрел на все, радовался и никуда не уходил. Художник шутил и улыбался, говорил, что холмы на том берегу такие же теплые и круглые, как булки, которые дают с кефиром. Он говорил, что никогда не думал, что ему будет здесь так хорошо работаться. Глаза его блестели, волосы растрепались, и он казался Марье Степановне молодым и красивым. Она разглядывала готовый уже почти портрет и думала, что вот теперь знает, как пишутся картины, и можно считать, в этом деле немного разбирается. На портрете Ася была похожа, но казалась бледнее и прозрачнее, и Марья Степановна решила, что хорошие, яркие краски трудно достать в магазине.

Марья Степановна думала, что на свете есть еще много вещей, которых она не знает и не понимает, но которые еще есть время понять. И когда художник сказал, что хорошо, наверное, жить в дальних домиках на том берегу, Марья Степановна горячо поддержала: "Да, благодать - там у них тишина, вкусная, свежая сметана". И ей хотелось слушать и откликаться и понимать все, что он говорит, и она чувствовала себя готовой и ждала, что он еще что-нибудь скажет. Но Ася вдруг воскликнула: "Смотрите-ка!", и они посмотрели туда, куда смотрела она, на причалившую моторку перевозчика - из нее выгружалась парни и девушки с сумками и чемоданами. Марья Степановна примерилась загородиться от солнца ладонью, но вдруг лежащая на мольберте кисточка полетела вниз, мольберт зашатался, Марья Степановна подхватила его, а Ася с визгом: "Приехали!" уже мчалась вперед. В группе на берегу обернулись, от нее вдруг отделился долговязый парень и бросился Асе навстречу. Ася чуть не сбила его с ног, подпрыгнув повисла на шее а потом, сдернув с него спортивную шапочку, торжествуя, подбросила ее вверх.

Марья Степановна и художник застыли, неотрывно глядя на берег. Там звонко выкрикивали что-то, смеялись, потом похватали сумки и пошли - Ася с парнем в центре. Они приблизились, парень обнимал длинной рукой Асино плечо, оживленно и громко что-то ей говорил, а она, сияя, улыбалась и ему, и всем и, обернувшись, радостно улыбнулась Марье Степановне и художнику.

Марья Степановна взглянула на художника. Он внимательно смотрел вслед уходящим, и Марья Степановна посмотрела тоже еще раз и сказала: "Дождалась". "Да-да", - кивнул художник и, постояв еще, принялся собирать кисти и краски. Марья Степановна подобрала кисточку и протянула ему, он поблагодарил. Он укладывал свои ящички, и Марье Степановне вдруг стало неловко молча сидеть и, посмотрев на часы, она сказала: "Ужин-то пропустили, теперь только кефир..." "Кефир..." - с невеселой усмешкой повторил художник, вздохнул и, собрав ящики, в замешательстве посмотрел на нее и когда она быстро сказала: "Вы идите, я еще посижу", сразу попрощался и, вскинув ящики на плечо, пошел по набережной ярко сверкая ботинками.

Кора липы уже совсем остыла, когда Марья Степановна поднялась и тоже пошла к корпусу. Ветер стих, солнце уже село, но еще было не совсем темно, из камышей вылетели, шлепнулись на воду, поплыли селезень и утка, и исчезли, слились с серыми сумерками. Марья Степановна оперлась о парапет, стояла и думала, что теперь Ася, конечно, будет целыми днями пропадать на базе, хорошо, что художник закончил портрет, а то ему было бы обидно. Она думала, что скучно будет ей теперь ходить по дорожкам, но что еще в ее возрасте делать? Прошло ее время понимать всякие неизвестные вещи, в самую пору теперь заняться покупками, давно пора позвонить домой.

И все сразу стало привычно и обыкновенно, она прокрутила в голове оставшиеся десять дней, поездку домой, начало работы, мысли были спокойные, твердые, трезвые, и странно было даже вспомнить то, что она думала вчера. "Все уже теперь, теперь все", - думала Марья Степановна, вглядываясь в темноту, но в этих мыслях не было горечи - она улыбалась, вспоминая эти ставшие уже далекими необыкновенные две недели. И, посмотрев на часы, она потихоньку пошла в палату.

Запах жареной печенки

Она опять выглянула на лестницу, захлопнула дверь и вернулась в комнату.

- Его, конечно, увезли, и думать нечего - увезли, - сказала она мужу, и тот, перелистнув страницу, переспросил: "Увезли?", и, нахмурившись, перекинул ту же страницу назад, видно, пропустив что-то важное на предыдущей.

- Заманили в машину и увезли, - сказала она, подойдя к окну и укрывшись ладонями от света, приникла к стеклу, но видела лишь глупо сверкающий в мокрое окно фонарь, а под ним плещущуюся под дождем, широко разлившуюся лужу.

- Если хоть бы он не лаял - не было бы у него этой дурацкой манеры лаять, - сказала она, остановившись против мужа.

- Убежал куда-нибудь, - сказал муж, и она покачала головой.

- Ладно, перестань расстраиваться, - обняв ее за талию, проговорил муж. - Им было почему-то ужасно весело позавчера - она строго спрашивала: "Будешь кушать курицу?" Он с комической важностью говорил: "Да!" и, положив по куску мужу и себе, она скормила псу куриные потроха, и пес сожрал их в один момент, а потом залился писклявым каким-то лаем, и она стала его угомонять, а он, подпрыгнув, лизнул ее прямо в глаз и перепачкал ей халат и, вжавшись в угол и умильно прижав уши, замолотил по полу своим пушистым кренделем.

- Зачем же ему убегать? - спросила она и снова пошла на лестницу. Соседние двери были наглухо закрыты, ее старая куртка валялась на месте, вся в рыжей шерсти. Она не могла оставлять пса на целый день в квартире - они уходили рано на работу, а потом, до позднего вечера - в институт, пес ночевал у них, а на день она выносила куртку на лестницу, чтоб он мог спать на ней, если надоест гулять во дворе. Она вспомнила, что вчера, когда они уходили на работу, пес не хотел идти из квартиры и на секунду замялся на пороге, и ей пришлось его легонько подтолкнуть. Вечером, когда они пришли из института, он ждал их на куртке, а сегодня утром выбежал из квартиры сам и затрусил вперед по лестнице и проводил ее до поворота и побежал гулять во двор, а вечером его уже на куртке не было.

- А кормиться мы сегодня будем? - вздохнув, перевернул еще страницу муж. - Нет, нет - это я просто так спрашиваю, ты же знаешь, я никогда не хочу! - улыбнулся он.

Она пошла на кухню и достала из холодильника печенку и, отлепляя приставшую клочочками бумагу, подумала, что надо будет еще что-то делать с почками, приложенными к печенке в нагрузку, которые она планировала отдать псу. Она бросила печенку на сковородку, налила воды, чтобы замочить почки и сказала вслух: "Нашелся добрый человек!" Она вспомнила, как пес зашел к ним впервые месяц назад, очень похожий на лисицу, подогнув хвост, извиваясь длинным телом, прямо стелясь по земле. "Нашелся! Нашелся!" - со злобным удовольствием повторила она, не замечая яростно шипящей печенки, потом спохватилась, убавила огонь и пошла в комнату.

- И кому понадобилось? - спросила она, глядя в упор на мужа, и муж захлопнул книжку, наморщил лоб и, глядя в одну точку, задумался.

- Мне все-таки кажется - сам убежал! - наконец, сказал он, и, досадливо махнув рукой, она возвратилась на кухню

- Ладно, ну то же теперь? - усевшись на табуретку, подумала она, обстоятельно огляделась вокруг и придвинула вазочку с лежащими в ней бусинами. Старая нитка перетерлась, и вчера она начала надевать бусины на новую, но не закончила, и теперь послюнила нитку и принялась просовывать ее в узкие дырочки. "Я сегодня видела материал в елочку на костюм, как раз, какой ты хотел", - объявила он вошедшему за ней мужу, он спросил, что за материал, сколько стоит, и где можно сшить. "Договоримся с Нелли", пообещала она, но ей показалось, что за нее говорит кто-то другой, и складывать слова во фразы было также тошно, как нанизывать бусины на лохматившуюся нитку. Муж сказал: "Я тебе советую намылить - будет удобнее", и она кивнула и, прибавив: "Ты иди, почитай еще - я позову", стала переворачивать на сковородке печенку.

- Ну что же это в самом деле? - думала она, вспомнив пустой коридор, запертые двери, и их старая лестница показалась ей незнакомой и неприятной. Она подумала, что, как ни в чем ни бывало, жарит сейчас печенку, потому что все покупали ее, идя с работы, в угловой кулинарии, - в двухстах пятидесяти шести квартирах весело жарят печенку, и никто ничего не знает - она вспомнила, как на ее звонок открыла соседка слева, массажистка, и, овеянная запахом печенки, в недоумении покачала головой. Она вспомнила, как в детстве после сказки, в которой по дворцу бродило невидимое чудовище, она боялась выйти в коридор, и, поежившись, ощутила что-то похожее и сейчас при мысли, что надо вынести мусор на эту пропитанную печеночным ароматом лестницу, с которой неизвестно куда делся пес, и никогда она не узнает, что же все-таки такое с псом случилось. И ей захотелось плакать от проникающего в душу запаха печенки, а потом ее царапнула мысль, что через месяц-то точно, даже через неделю, а, может, и через день, и она тоже, все позабыв, будет, смеясь, болтать чепуху. "Позабудется и пройдет?" - растерянно спросила себя она, и вдруг подумала, что, если все равно пройдет, то пусть проходит скорее. И, уже желая избавиться, махнув рукой, она рванулась из кухни к мужу и налетела на него - он поворачивал из коридора, говоря с интонациями услышанной в воскресенье по радио эстрадной миниатюры: "У! Запах специфический!" Он удивленно отпрянул, засмеялся: "Что такое?", и она побежала назад, разложила печенку по тарелкам и, только теперь почувствовав, как голодна, жадно втянула острый, чудесный запах, и, энергично взявшись за вилку и нож, ответила: "Ничего".