Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов - Иоанн Киннам

14. Так шли там дела. Услышав об этом, царь пришел в справедливое и тем сильнейшее негодование, что это случилось после стольких предшествовавших успехов. Неудача, следующая за славой, хотя и отклоняет бесчестие, зато обыкновенно тем более опечаливает, что губит все, тогда как немного уже оставалось до успешного окончания дела. Впрочем, сколь ни сильно царь скорбел об этом, скорбь не победила его. Облекши тогда Алексея в сан протостратора, он послал его в Анкону, чтобы отсюда, как из средоточия, Алексей снова начал завоевание Италии. Жители этого города еще прежде дали царю клятву в том, что хотя по своей воле они и не начнут войны с королем алеманским, однако же деньги царские и римлян, которых он пришлет, будут беречь как самих себя. А почему царь пришел к этому намерению, я объясню сейчас. Еще во время корцирской войны заметил он неприязнь и упрямство венетов и с тех пор много думал о том, как бы, овладев Анконою, смирить великую их гордость и через то легче вести войны {185} в Италии. Для этой цели Алексей прибыл в Анкону с большими деньгами; потом из Анконы послал в Италию Константина Отта и итальянского градоправителя Андрея1*, человека отважного в боях и знаменитого мужеством, и, собрав через них значительное союзное войско, покорил римлянам весьма много городов. Между тем римский архиерей2**, заключивший уже с Вильгельмом дружественный союз, узнав, что те два человека ходят по подвластным Риму городам, строжайшим образом запретил им это. Однако же некоторые знатные люди, еще прежде обещавшиеся благоприятствовать римлянам (у царя Мануила всегда был обычай водить дружбу со многими из тамошних жителей), восстановив против него народ, приняли царское знамя с подобающей честью и дозволили Контостефану нанимать воинов, сколько он хочет. Разгневанный этим, архиерей обратился к единственному оружию, какое имел,- подверг народ отлучению, говоря, что между новым и древним Римом, которые так давно расторглись, нет ничего общего, что скорее должно помочь владетелю Сицилии, ибо нечестиво не подать помощи члену одного с ними тела, и притом тяжко пострадавшему в борьбе с врагом, ко-{186}торый гораздо сильнее его. Устрашенный этим отлучением, один из приверженцев царя уже отстал было от своих сообщников и изменнически перешел на сторону архиерея; но люди, благоприятствовавшие римлянам, употребив особенное усилие, не допустили его до этого. А чтобы огласить его неверность, они воспользовались каким-то варварским и почти непристойным средством: подняли его оружие и коня на одно дерево3*** и потом, отняв веревки, сбросили и первое, и последнего на землю; затем, явно уже восстав против архиерея, принудили его вопреки своей воле снять с людей отлучение. С того времени римляне снова начали действовать смелее. Теперь они взяли с боя город, носивший имя святого Германа, и покорили царю около трехсот других городов. Кто желает знать, какое каждый из них имел название, тот может прочитать их имена во дворце1****, который воздвигнут этому царю на месте старого дома государствен-{187}ного совета, что на южной стороне города. Там этих имен написано было, конечно, слишком много, но то произошло от какой-то безмерной лести и рабского чувства тех, которые не обращают внимания на дела и каковых людей всегда бывает много. Я слышал, что некогда и сам царь негодовал на это. Изглажены ли они теперь или нет, утверждать не могу.

______________

* 1 То есть Андрея, князя Руписканины, который, быв лишен своих владений, пришел в Константинополь. См. Tyr. и Chronicon Ceccan. А. 1161. Об Андрее говорят также Falcandus, р. 650 и Otho Frising. L. 2. de Gest. Frid. с. 28, 29.

** 2 О мире папы Адриана с Вильгельмом подробно говорит Бароний in Actis Adriani.

*** 3 Этот способ наказания был в употреблении у западных римлян и древних галлов и прилагался особенно к военным людям. Дерево, на которое поднимали виновных, нынешние французы называют estrapade, а итальянцы strapata, от корня "estraper" - "вырвать из корня", как бы, то есть, человек, которого таким образом наказывали, исторгался из земли, терял право на жизнь. Замечательно, что в том случае, о котором говорит Киннам, виновный получает наказание не лично, а в своем коне и оружии,- черта христианского милосердия и людскости. В язычестве подобных наказаний отыскать почти невозможно. Carol du Fresne ad h. I.

**** 1 То есть во влахернском дворце, в котором Мануил с особенным искусством изображал воинские свои подвиги. Об этом говорит также Никита (L. 7, n. 3) и Beniaminus Tudel в Itiner. p. 26.

15. Таким образом, и опять немногого недоставало, чтобы вся итальянская земля подчинилась римлянам. Но Алексей Комнин, Дука и другие римские полководцы попались в плен владетелю Сицилии и снова испортили дело. Они уже клятвенно обещали сицилийцам многое, на что царь прежде не соглашался, и таким образом отняли у римлян плоды величайших и прекрасных дел. Да и чего не пообещает кто бы то ни был, когда держат его в цепях и стерегут в подземных тайниках? Сицилийцы домогались этого с той целью, чтобы находившиеся в их руках люди в ожидании примирения царя с Вильгельмом поспешили, как видно, прежде времени отступиться от занятых римлянами городов. Услышав об этом, царь понял ход дел и, посылая в Сицилию письма, находившимся в темнице римлянам писал следующее: "Мне пришлось удивляться, как это вы, мужи, в таких делах всегда обнаруживаете малодушие. И прежде, таким же образом потеряв те славные победы, вы сами себе приготовили настоящую участь, которой подверглись; и теперь, когда другие, с Божьей помощью, стара-{188}ются поправить то, что вами уже испорчено, вы противостоите тому. Неужели вам не приходило на ум, что сицилийцы придумали это, имея в виду остановить дальнейшие наши успехи? Найдется ли кто из итальянцев, который, слыша, что мы отдали Вильгельму уже находившуюся в нашей власти страну, не оставил бы нас в ту же минуту и не перешел бы без всякого замедления на сторону Вильгельма? Без сомнения, не найдется никого, кроме разве человека бесчестного и глупого, каких, впрочем, бывает много. Спрашиваю,- скажите ради Бога,- когда отечеству было бы приятнее увидеть вас: тогда ли, как, покорив нам всю Италию и остров Сицилию, вы, мужи сами по себе славные, были бы славно освобождены оттуда единоплеменниками и, явившись в Византию благородными римскими героями, представили бы сладостное зрелище людям с вами равночестным, или тогда, как мы вызвали бы вас оттуда, по смыслу вашей клятвы, не дав и не взяв ничего?" Это писал он римлянам, а Вильгельму послал письмо такого содержания: "Не думай, благородный муж, что от нас укроется намерение, с которым это сделано вами,- не думай, будто необходимость заставит согласиться с насилием. Нет, вовсе не принесет тебе пользы то, в чем поклялись эти заключенные в узы и темницу люди, потому что римляне дотоле не перестанут воевать с Италией, пока и ее, и весь остров по-прежнему не покорят под нашу власть". Получив это письмо, сановники {189} Вильгельма отвечали так: "Если тебе угодно наказать нас за прежние преступления против твоей державы, державнейший царь, то ты уже отомстил Италии более, чем было должно, потому что покорил себе среди нее не менее трехсот городов,- дело, какого прежние времена Римского царства не представляют; и слава, какой после древнего римского самодержца Юстиниана не имел никто, кроме твоего самодержавия. Сравни же, просим тебя, нашу ошибку (говорю о нападении на твои области Коринф и Эвбею) с победами римлян в Италии,- римлян, которые уже столько времени увозят и уносят к себе здешнее богатство, которые пролили на этой земле втрое и больше, чем втрое, здешней крови, нежели сколько мы - тамошней, и которые не только разграбили столь много городов, но и покорили их. То ли, или это кажется тебе выше? Если же ты не хочешь в этом сравнивать себя с нами, которые много ниже твоей державы, то обратись мыслью к прежним царям и взгляни на древнейшие подвиги римлян - разве тогда никто не нападал на Римское царство? Совсем напротив,нападали многие народы: и персы, и гунны, и, чтобы не возбудить неудовольствия в твоем державстве, тот Роберт, который, приплыв из Италии в Эпидамн, боролся там с твоим дедом в великих битвах. Но твой дед был рад и тому, что едва кое-как изгнал Роберта из римской земли, а ты почти овладел и всей нашей. Итак, если твое предприятие имело целью отомстить нам, то тебе довольно тро-{190}феев, ты уже достаточно наказал нас, и теперь, попирая нашу землю, тебе нисколько не бесчестно, если только не весьма славно, принять мир. Тогда немедленно получишь ты и римлян - тех столь знаменитых мужей, которых случай доставил нам возможность взять в плен. И за них несправедливо тебе гневаться на нас, потому что человек, ведущий войну, не заслуживает порицания, когда противодействует врагам. Вообще выходит, что ты имеешь право вести с нами войну только за наше преступление относительно Эвбеи, за что, однако же, наказание простерто уже тобой, как мы сказали, далее надлежащего. Итак, если ты предположил наказать нас, имея в виду зло, какое сделано нами твоей стране, то в этом мы перед твоим державством оправдались; а когда тебе хочется только быть во всегдашней войне с нашим родом, то пора подумать, не будет ли это намерение выходить за пределы человеческих законов. Ведь людям свойственно соразмерять войны с причинами; выходить же за этот предел свойственно животным, сказал бы кто другой, а нам говорить это не следует. Итак, просим тебя - окончи настоящую войну миром". Перечитав это послание много раз, царь согласился с тем, что в нем говорилось, и, взяв пленников, увезши, какую имел, военную добычу и получив от Вильгельма уверение1* {191} в том, что он будет его союзником в войнах с Западом, прекратил войну. Потом, спустя немного, царь почтил его титулом короля2**, которого он прежде не имел, и сохранял к нему такое благорасположение, что, когда он окончил жизнь и явился к нему его брат3*** с просьбой о помощи для приобретения власти над сицилийцами, он вовсе не принял его.