Все или ничего - Айра Левин

Брайони уставилась на него, и ее вдруг поразила мысль, что в Гранте Гудмане живут как бы два человека: один — тот, которого она любит, который не только нравится ей как мужчина, но и делает счастливым каждый прожитый ею день, а другой — такой же непредсказуемый, загадочный, как гора Крейдл… Сейчас она имеет дело именно с этим вторым человеком и в борьбе против этого, второго человека, подумала Брайони, у нее есть только одно оружие.

— А ты… — голос ее дрогнул, но Брайони заставила себя продолжить, — ты по-прежнему считаешь, что щенок может заменить мне возможность иметь от тебя детей, Грант? Ты что, собираешься дарить мне по щенку каждые два года?

Грант вдруг побледнел, а она напряглась, потому что впервые почувствовала, что боится его, но то, что он сказал, явилось для нее полной неожиданностью…

— Ты знаешь, Брайони, что значат для Лизы ее дети? Это трудно сравнить с отношением к карьере. По сути, пока они были маленькими, они не значили для нее ничего — они с таким же успехом могли быть щенками; теперь же, когда, как она выражается, они перестали быть маленькими разбойниками, она не прочь ими похвастаться…

— Перестань, — прошептала Брайони, — я не Лиза.

— Тогда тебе лучше подыскать себе человека, от которого ты будешь иметь детей. Очень может быть, что, когда ты удовлетворишь свое желание, мы сможем договориться.

Это невероятно… пролетело у Брайони в голове. Я знала, что он жестокий человек, но до такой степени… Боже, что же делать?

Брайони вспомнила о матери, которая в течение многих лет с трудом поднимала двоих дочерей, отказываясь для их блага повторно выйти замуж, хотя это значительно облегчило бы ей жизнь, и подумала, что не сможет жить в ладу с самой собой и уж лучше ей выйти из игры, чем окончательно истерзать свою душу…

— Грант, — прошептала она, — если ты испытываешь ко мне хоть какое-то чувство, отпусти меня. Ничего у нас не получится, я не могу жить так, как ты предлагаешь.

— Так, а что ты предлагаешь? — отрывисто спросил Грант. — Что ты по-прежнему будешь на меня работать?

Она закусила губу, сдерживая навертывающиеся на глаза слезы.

— Будем как начальник и подчиненный? — спросил он с едким сарказмом. — Это не так просто, как тебе кажется, Брайони. Например, сможешь ли ты забыть, как тебе нравилось, когда я, — он вновь расстегнул молнию на ее спине, — раздевал тебя вот так, медленно? — Он положил руки ей на плечи и легким движением сбросил с них платье. — Забудешь, что чувствовала, когда спала со мной? — спросил он едва слышно. — Поверь мне, работать под моим началом будет совсем не так приятно. — Его взгляд задержался на ее груди, а затем он посмотрел ей прямо в глаза — выражение его глаз было дерзким и насмешливым.

У Брайони вся кровь отхлынула от лица, но это лишь подчеркнуло синеву ее глаз.

— Ты считаешь, я не смогу? — глухо спросила она. — Посмотрим, Грант Гудман. — И с этими словами она высвободилась из его рук.

Грант не стал ее удерживать, но деланно удивленно смотрел на нее, когда она, сев на кровати, стала стягивать с себя колготки; его взгляд задержался на ее длинных ногах, но на сей раз в нем были веселые искорки.

— Ты что, собираешься устроить передо мной стриптиз, Брайони? Нет, я, конечно, не против, — нарочито медленно, растягивая слова, протянул он.

Брайони стиснула зубы и, решительно поднявшись, направилась туда, где лежала ее сумка. Она достала оттуда спортивный костюм и пару теплых носков. Быстро натянув все это на себя, Брайони подошла к вешалке, сгребла свои вещи в охапку и, вернувшись к сумке, бросила туда.

— Брайони, ты ведешь себя глупо, — сухо сказал Грант.

— Вовсе нет, — парировала Брайони, и ее туалетные принадлежности полетели вслед за вещами. Она огляделась вокруг, подобрала туфли и запихнула их туда же, а затем взяла в руки сумочку и куртку. Наконец она остановилась и с вызовом посмотрела на Гранта. — Возможно, ты в чем-то прав, что касается меня, и у тебя, видимо, есть причины вести себя так, как ты себя ведешь, но я знаю одно — уйти от такого человека, как ты, не глупо, а, наоборот, благоразумно. Более того, я не буду на тебя работать теперь, когда пришла в себя, и только посмей коснуться меня хоть пальцем!

Грант задумчиво смотрел на нее и, что рассердило Брайони еще больше, нисколько не казался смущенным. Он и не подумал застегнуть рубашку, волосы его по-прежнему были растрепаны, и, когда он стоял вот так, засунув руки в карманы брюк, и смотрел на нее, нетрудно было понять, почему этот человек вытащил когда-то свое ранчо из гиблой ситуации. В нем чувствовалась железная воля и властность, в нем чувствовался мужчина, который привык подчинять себе все и вся… Но не меня, подумала Брайони, а вслух сказала:

— Пока, Грант, я уверена…

— Минутку, Брайони, — холодно оборвал ее он. — Я знаю, что ты любишь демонстрировать свой характер, но это смешно. Что ты докажешь, если в ярости поедешь обратно в Хит-Хаус? К тому же идет дождь — дорога небезопасна.

— Твоя забота трогательна, — иронично ответила Брайони, — но тем не менее я собираюсь…

— Врезаться куда-нибудь? Моя дорогая Брайони, вот как раз этого я не стою.

Она бросила на него разъяренный взгляд.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. — Она стиснула зубы. — Я… просто уезжаю.

— Ты к тому же плачешь, — заметил он.

— Я никогда не плачу долго, Грант. — Она высоко подняла голову, не обращая внимания на слезы, которые текли у нее по щекам. — И потом я не считаю, что ты заслуживаешь моих слез. Счастливо оставаться! — С этими словами она подхватила вещи и вышла.

К счастью, когда она вернулась в Хит-Хаус, никто не попался ей навстречу, поэтому ей удалось проскользнуть к себе незамеченной. Она заперлась в номере, прислонилась к двери и, к своему ужасу, обнаружила, что все еще плачет молчаливыми слезами. Чтобы успокоиться, она выпила немного бренди, села перед камином и принялась думать о том, как справиться с возникшей ситуацией. Каким образом она сможет продолжать работать на Гранта Гудмана?

Я, наверное, сошла с ума, рассуждала Брайони сама с собой. То мне кажется, что я его безумно люблю, то вдруг отчаянно ненавижу. Что же делать?

Все решилось само собой на следующее утро, когда Брайони обнаружила, что Линда слегла с бронхитом, одна горничная вывихнула лодыжку, а одна официантка вдруг решительно возненавидела все вокруг и, как она сама выразилась, "вернулась обратно в цивилизацию". Брайони нашла обслуживающий персонал в разброде и шатании, и, когда она появилась, все с облегчением вздохнули, а поскольку проблем хватало, никому не пришло в голову раздумывать над тем, почему она приехала на день раньше. Оливер радостно приветствовал ее, и Брайони с неудовольствием отметила, что на глаза у нее вновь навернулись слезы — уж очень часто в последнее время это стало случаться; к счастью, Линда по причине плохого самочувствия этого не заметила.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});