Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона - Уильям Сароян

— Может, он и был замечательный, — заметил Маркус.

— Надеюсь, — сказал Тоби. — Понимаешь, я ведь не знал, что у детей бывают матери и отцы, пока не пошел в школу и не услышал, как о них рассказывают другие дети.

Тоби застенчиво ухмыльнулся.

— Сперва я не понимал. Мне казалось, что каждый человек на свете одинок, вроде меня, и вступает в жизнь в одиночку. А когда понял, мне очень долго было не по себе. Я вдруг почувствовал одиночество. Вернее говоря, я почувствовал его еще больше. Вот почему, наверно, я люблю петь. Песня разгоняет одиночество.

Потом он спросил, стесняясь, даже робко:

— А Бесс, она какая?

Маркус понимал, что друг смущается, и не хотел его смущать.

— Да ты не стесняйся, — сказал он. — Ничего нет плохого, если ты и спросишь меня о сестре. Все равно я хочу, чтобы вы познакомились. Ты ей, наверно, понравишься.

— Я? — удивился Тоби.

— Да. Мне почему-то кажется, что ты ей очень понравишься. Я хочу привезти тебя к нам, поживи с нами. Если вы друг другу понравитесь… а по-моему, лучше Бесс… хоть она мне и сестра… в общем, я думаю, ты ей очень понравишься!

Потом Маркус произнес очень быстро — он хоть и знал, что о таких вещах не говорят, но понимал, что сказать о них необходимо. Поэтому ему хотелось проговорить слова как можно быстрее, чтобы смысл их поскорее дошел и неловкость длилась как можно меньше.

— Женись на ней и живи в Итаке, — сказал он. — У нас хороший город. Ты будешь там счастлив. Вот, возьми ее карточку, насовсем.

Он передал Тоби маленькую фотографию своей сестры Бесс.

— Положи ее в свое удостоверение личности, я там держу фотографию Мэри. Видишь?

Тоби Джордж взял фотографию сестры своего друга и долго ее разглядывал, а Маркус глядел на него. Наконец Тоби сказал:

— Ничего не скажешь, она красивая. Не знаю, можно ли влюбиться в девушку, которую никогда не видел, но я, кажется, могу. Скажу тебе по правде, у меня ведь на душе не сладко. Я боялся говорить с тобой о Бесс. Но теперь я подумал: вот мы едем, и неизвестно, что с нами будет… может, ты и не обидишься. Мне кажется, что я хуже других, но разве я виноват?.. Понимаешь, парень, которому дали имя не отец с матерью, а в сиротском приюте… который даже не знает, кто были его родители… не знает их национальности и своей национальности… Одни говорят, будто я помесь испанца с французом, другие — что я не то итальянец, не то грек, а третьи — будто я наполовину англичанин, наполовину ирландец. Все по-разному.

— Ты американец, — сказал Маркус. — Вот и все. Это всякому видно.

— Ну да, — сказал Тоби. — Это правда. Я, конечно, американец. Но хотел бы я знать, из каких именно американцев.

— Ты просто американец, которого зовут Тоби Джордж, — сказал Маркус. — До остального никому нет дела. Спрячь эту карточку. Мы вернемся в Итаку, у тебя будет семья, и у меня будет семья, мы будем ходить друг к другу в гости, слушать музыку и петь песни… будем жить по-человечески.

— Знаешь, Маркус, — сказал Тоби. — Я тебе верю. Клянусь богом, я тебе верю. Ты ведь так говоришь не просто потому, что мы подружились и едем вместе. Я тебе верю и больше всего на свете хочу вернуться с тобой в Итаку. Хочу там жить и хочу, чтобы все было так, как ты говоришь.

Он помолчал, соображая, что может этому помешать.

— Если я и не понравлюсь Бесс… если она влюбится в кого-нибудь другого… если, когда мы вернемся, она будет уже замужем… я все равно поселюсь в Итаке. Не знаю почему, но Итака кажется мне теперь родным городом. Первый раз в жизни я чувствую, что у меня есть дом и — надеюсь, ты не рассердишься, — что семья Маколеев — это моя семья — вот такую семью я бы выбрал, если бы мог выбирать. Я, ей-богу, надеюсь, что понравлюсь Бесс и она не полюбит другого. Я-то знаю, что она мне нравится.

Он говорил теперь совсем тихо, и, хотя в поезде стоял страшный шум, Маркус слышал каждое слово.

— Может, Бесс этого и не подозревает, она все равно моя. И теперь я сделаю все, чтобы остаться жить и вернуться в Итаку, к ней. Итака — мой дом. Там я хочу жить. Там я хочу умереть… если мне это удастся.

— Мы вернемся, — сказал Маркус. — Когда-нибудь мы будем в Итаке все вместе: Бесс и ты, Мэри и я, и мать, и Гомер, и Улисс. Вот увидишь.

Друзья долго молчали. Их окликали другие парни, ехавшие с ними в поезде, и они даже спели вместе со всеми песню собственного сочинения, песню об уличных женщинах и о том, чего они стоят. Распевая эту песню, Тоби спросил так просто, словно вопрос его был как нельзя более кстати:

— Ты молишься богу?

И Маркус поторопился ответить:

— Ясное дело, молюсь…

— В приюте, — сказал Тоби, — нас заставляли молиться. Там было такое правило. Хочешь не хочешь — приходилось молиться.

— Да не такое уж это плохое правило, — сказал Маркус. — Но молиться силком не заставишь. Тогда это уж не молитва.

— Вот именно, — сказал Тоби. — Поэтому я и бросил молиться, когда вышел из приюта. С тринадцати лет не читал ни одной молитвы. А вот теперь начну опять… сию же минуту.

И, не закрывая глаз, не преклоняя головы, не сложив рук, произнес слова, которые, несомненно, были словами молитвы.

— Дай мне вернуться в Итаку, — сказал он, — если можешь. Делай что хочешь, но, если можешь, дай мне вернуться в Итаку. Дай мне вернуться домой. Будь всем защитой. Огради всех от горя. Дай приют бездомным. Повели вернуться домой странствующим, а мне — в Итаку.

Потом он снова стал подпевать словам непристойной песни. Но вдруг закричал:

— Аминь!

— Хорошая молитва, — сказал Маркус. — Надеюсь, она будет услышана.

Но Тоби показалось, что он позабыл помолиться о чем-то очень важном. И он продолжал:

— Храни город мой. Дай мне походить по его улицам. Храни Бесс, пусть она узнает, что я ее люблю. Храни Маркуса и Мэри. Храни мать Маркуса, и его брата Гомера, и его брата Улисса. Храни их дом и пустырь рядом с ним. Храни арфу, и пианино, и песни. Храни железную дорогу, чтобы я мог видеть проходящие поезда. Храни ту землю, на которой все это стоит, и дай мне вернуться туда, куда я хочу… в Итаку. Дай мне вернуться в Итаку… если можешь. Теперь все.

И он снова закричал:

— Аминь!

Солдаты запели другую песню собственного сочинения. Она была посвящена тленности всего сущего и, в частности, непостоянству женской любви, и парни наслаждались циничной мудростью сложенной ими песни. Тоби и Маркус подтягивали им. Тоби вдруг перестал петь и, спросил:

— А ты о чем молишься, Маркус?

Маркус тоже бросил петь и сказал:

— Я молюсь о том же самом, что и ты… о том же самом.

И друзья снова подхватили песню, полную немудреного цинизма.

Когда песня кончилась, весь поезд притих. Молчать не было особых причин, однако все солдаты почему-то присмирели, и на миг воцарилась какая-то особая торжественность. Наконец солдат по имени Джо Хиггинс подошел к Маркусу и Тоби и спросил:

— В чем дело, с чего это все притихли? Как насчет того, чтобы спеть, Тоби? Не сыграешь ли ты нам на аккордеоне, Маркус?

— А что вам сыграть, Джо? — спросил Маркус.

— Не знаю, — ответил Джо. — Все похабные песни мы уже перепели, может, спеть какую-нибудь старинную, хорошую… Не спеть ли нам старый псалом?.. Все мы их помним с детства.

— Почему бы и нет? — сказал Маркус. — Ты какой псалом любишь?

— Ну, — сказал Джо, — только не смейтесь надо мной, ребята… хотелось бы мне послушать про твердыню. Знаете — «Простираю к тебе руки мои…»

Маркус обратился к Тоби.

— Помнишь слова? — спросил он. — Если не помнишь, я тебе подскажу.

— Еще бы мне не помнить, — сказал Тоби. — Небось пел этот псалом чуть не каждое воскресенье целых десять лет подряд…

— Тогда ладно, — сказал Маркус, — давай споем. Ты, Джо, если хочешь, подпевай, а не умеешь — неважно. Подтягивай, и все тут.

— Идет, — сказал Джо, — за мной дело не станет

Маркус заиграл старый псалом, и Тоби запел:

Только ты — твердыня моя и спасение мое,Ты крепкая защита от врага.Да живу я вечно в жилище твоемИ покоюсь под кровом крыл твоих.

Сильным и приятным голосом, хоть и не в тон, Джо принялся подтягивать Тоби, и скоро все в вагоне стали к ним прислушиваться. Постепенно солдаты собрались вокруг Маркуса, Тоби и Джо, чтобы лучше слышать музыку и слова старого-старого псалма. Джо и Тоби пели:

Простираю к тебе руки мои;Душа моя тянется к тебе, как жаждущая земля…

И теперь уже все, кто стоял вокруг певцов, пели вместе с ними.

Глава 33

ПИСЬМО МАРКУСА БРАТУ ГОМЕРУ

Эта суббота была одним из самых долгих и богатых событиями дней в жизни Гомера Маколея. Даже незначительные обстоятельства стали приобретать новое значение и понятный ему теперь смысл. Тревожный, скорбный сон прошлой ночи прочно вошел в его сознание. Он старался изо всех сил уберечь от Вестника Смерти Итаку и ее жителей. Ему это снилось, но теперь сон стал явью.