Сувенир - Нина Шевчук

и радостно рассмеялся.

— А на хрена тебе это? — спросил Кирилл, угрюмо глядя на товарища.

— Ты что, гонишь, что ли? Я же в последние несколько месяцев член свой только с зеркальцем видел! Тебе легко говорить, ты всегда — кожа да кости. Сытый голодного не поймет.

— Это уж точно! — злорадно хмыкнул Кирилл. — В нашем случае, голодный сытого. Ничего, через полгода опять нажрешь центнер. Ты же питаешься, как поросенок.

— А он тогда снова туда пойдет, да, Леха? — ободрил Никифор.

— Нет. Бабка Витьку сказала, что можно только один раз. Если попросишь еще чего, то накликаешь страшную беду.

— А с первого раза не накликаешь?

— Кирилл, ты задолбал своей чернухой. Настало время веселиться. Давайте сейчас опять в клуб, а утром проводите меня в Турцию. Вспомним молодость, а?

Молодость вспоминали до состояния почти полного забытья. Музыка, женщины, выпивка — все слилось в один крепкий коктейль, пролитый на гладкую беспечную поверхность праздничного стола.

Из раскрытого окна в комнату врывался беспокойный прохладный ветер. Он вздымал жесткую от пыли тюль, покачивал люстру, еле слышно гудел в щелях дверей, ведущих в коридор. Старые выцветшие обои в сизых вечерних сумерках походили на облупленную изгородь древнего особняка.

В дверь позвонили. Никифор, дремавший в кресле у балконной двери, очнулся. Под ногами валялся пустой коньячный бокал. Запахнув полы серо — синего махрового халата и включив свет, он прошел в прихожую и открыл дверь.

На лестничной площадке стояла женщина средних лет. Телосложение она имела довольно плотное, но плавные очертания под красно-белым шелковым платьем свидетельствовали о весьма красивых формах, оставшихся в ранней молодости. Волосы женщины были окрашены в неестественно-белый цвет и явно старили ее еще довольно свежее лицо. Замечательными были глаза. Большие, слегка раскосые, ярко-серого цвета с четко очерченной линией вокруг радужки. Женщина долго смотрела Никифору прямо в лицо, будто хотела сказать что-то очень важное и болезненное, по ее щеке вдруг поползла слеза.

— Ник? Как же трудно было тебя найти.

— Алена, — еле вымолвил он дрожащим голосом.

Сколько раз Никифор мечтал об этом моменте. Каждая новая весть о женщине, в которую он без памяти влюбился на втором курсе, делала возможность их новой встречи все более нереальной. Вышла замуж, уехала жить в другой город, родила сына, родила дочь. Время от времени удавалось забыться, бросившись в очередные отношения, которые изначально были обречены. Затем все возвращалось вновь. Воспоминания о первой любви не давали жить дальше. Каждая новая избранница проигрывала в сравнении с Аленой Савиной. Даже если всем окружающим казалось, что она в сто раз лучше, красивее и умнее, это был лишь вопрос времени. Через месяц, максимум, год, обязательно обнаруживалось, что она не смотрит, как Лена, не говорит, как Лена, не целует, как Лена. И все снова рушилось. Время не лечит, оно лишь превращает острую боль в хроническую.

— Можно мне войти?

— Конечно, конечно. Я, дурак, держу тебя здесь, проходи.

Никифор бегал, будто обожженный, рассовывая по шкафам хлам, валявшийся на полу.

— Да ты сядь, Ник. Давай поговорим.

— Давай, — на лбу выступили крупные капли пота.

— Послушай, я знаю, что прошло много лет. Мы уже совсем не те, и я… Я тогда очень обидела тебя.

Она глотнула, пытаясь сдержать подступившие слезы. — Мне в последнее время это не дает покоя.

— Так ты пришла, чтобы извиниться передо мной? — Никифор машинально встал с дивана и присел на корточки перед самыми ее коленями.

— Нет. Я пришла, чтобы узнать. Ник, это… Пусть это глупо, но… — она нервно прикусила фалангу указательного пальца. — Ты меня забыл? Ты больше ничего ко мне не чувствуешь?

Никифор ничего не ответил. Он обхватил белые колени обеими руками, уткнулся в них лицом и зарыдал. Ее кожа изменилась, но излучала тот же нежный особенный запах, что и двадцать лет назад. Ему хотелось, чтобы все ее тело перестало быть твердым, материальным и превратилось в субстанцию, которую он мог бы вдохнуть или выпить.

— Что же мы теперь будем делать? — решился спросить Никифор уже под утро, лежа рядом с Аленой и рассматривая нежный белый живот рожавшей женщины.

— Я не знаю. И не хочу знать. Я просто останусь здесь.

Никифор вздохнул и, наконец, погрузился в глубокий, безмятежный сон.

— Пупсик, я иду в бассейн, ты со мной?

— Нет, Иза, я хочу немного перекусить. Ты иди, девочка, я позже подтянусь.

Сочная шлюха Изабелла кинула через плечо похотливый рабочий взгляд и удалилась из номера, вульгарно виляя бедрами. Кроме звучного псевдонима, в ней не было больше ничего испанского. Разве что, острое желание обосноваться в стране корриды и высокого ВВП.

Сразу же после ее ухода в дверь тактично постучали, и миниатюрный турок в зеленой форме ввез серебристую тележку с обедом. К тонкому запаху дорогого освежителя прибавился сладковатый аромат свежеприготовленных деликатесов.

Алексей медленно и нехотя отсчитал чаевые, без которых турок, похоже, не собирался уходить. Не дашь ему на чай, так и будет стоять с туповатой улыбкой и смотреть, как ты поглощаешь трюфели в белом соусе и попиваешь Шабли. Аккуратно взяв зеленую купюру, турок благодарно закивал и слегка поклонился. Лицо Алексея приняло выражение, которое появлялось у него всегда при обращении с обслуживающим персоналом и подчиненными. Оно походило на гримасу капризного мальчугана, которого всей семьей в течение часа уговаривают съесть тарелку супа, и он, наконец, снизошел до нескольких ложек. Засранец уже и сам изрядно проголодался, но осознание собственной значимости не позволяет ему приступить к еде без предварительных уговоров. В итоге он поедает гороховый суп с величественным видом английской королевы под восторженные возгласы мамы, бабушки и прочей домашней «челяди».

Прежде, чем взяться за идеально круглые белые шарики грибов, Алексей снова остановился перед зеркалом, покрывавшим все правую стену номера. Превращение произошло неделю назад, но он сам до конца не мог поверить в случившееся. Не раз он мучил себя предположениями о том, побывали ли его друзья в склепе. Что каждый из них мог попросить для себя? Кирилл, определенно, должен был загадать что-то для улучшения своего материально положения. С Никифором было сложнее. Этот мало думал о деньгах. Всю жизнь только и делал, что пытался залезть под юбку очередной красотке. Не удивительно, если бы он попросил ночь с Моникой Белуччи.

А сам Алексей, не продешевил ли он с желанием? Если бы знать заранее, что склеп так безотказно действует, можно было попросить что-то глобальное, значительное и сделать липосакцию.

Не переставая терзаться сомнениями, Морин машинально жевал трюфели, выстроенные на блюде в пирамиду внушительных размеров.

Из