Мой Рагнарёк - Макс Фрай

Я поднялся на ноги — они были ватными и дрожали — противное ощущение. И вообще я чувствовал себя как на третий день гриппа, когда самое худшее вроде бы уже позади, но вам все еще чертовски паршиво, и — что особенно ужасно — кажется, что теперь так будет всегда!

— А твоего могущества хватит, чтобы привести меня в порядок? — С надеждой спросил я.

К моему изумлению, Джинн печально покачал головой.

— Если бы ты был болен, я бы тебя вылечил. Но ты не болен. Просто потерял слишком много сил, когда призывал к себе свое воинство. А я не хранитель твоей силы, Владыка.

Поэтому…

— Какое свинство! — Вздохнул я. И поспешно добавил:

— Я не тебя имею в виду, дружище.

Очевидно, я сам дурак. И на кой мне вообще сдалось кого-то там к себе призывать…

Ладно, чего зря ныть! Ну хоть чашечка кофе у тебя найдется, надеюсь?

— Разумеется. — С облегчением заулыбался Джинн. — Самого наилучшего!

Я уселся на траве, скрестив ноги и с удовольствием попробовал содержимое маленькой фарфоровой чашки, которую Джинн торжественно извлек из ниоткуда отработанным жестом провинциального фокусника.

— А, собственно, на кой я им сдался, этим «пахнущим смертью»? — Устало спросил я. — Вроде бы, мы с Мухаммедом договорились, что величайшим полководцем всех времен и народов у нас будет он, а я — так, серый кардинал на полставки… Где он, кстати?

Опять в ванной с гуриями — так, что ли?

— О, ты настоящий провидец, Владыка! — В интонациях Джинна присутствовала увесистая порция самого доброкачественного ехидства.

— Возмутительно! — Фыркнул я. — А работать кто будет?

— Может быть, когда прийдет время выступать в поход, Мухаммед действительно возглавит твое войско, Владыка. — С заметным сомнением сказал Джинн. — Но сейчас он тебе ничем не поможет. Ты вернул этих людей к жизни, ты их призвал, и они должны увидеть тебя, чтобы принять свою судьбу.

— Какой ты мудрый! — Вздохнул я. — Мне даже крыть нечем… Если я скажу, что не собирался возвращать их к жизни и вообще ничего не собирался делать, это ничего не изменит, правда? Все равно все уже почему-то случилось!

— Беседуя с тобой, я, кажется, начинаю постигать логику таинственной силы, которая движет всем во Вселенной. — Улыбнулся Джинн. — Если бы эта сила пожелала вступить с нами в беседу, она бы тоже наверняка сказала, что «не собиралась ничего делать», но все, тем не менее, «почему-то случилось».

— Уверен, что так оно и есть! — Усмехнулся я. — Ох, подожди! А как же я буду с ними разговаривать, с этими ребятами? Я знаю-то всего пару языков, да и то неважно…

Может быть, ты сможешь быть переводчиком?

— Это не понадобится, Владыка. И языки, которые ты успел изучить, тебе не понадобятся, так что не старайся воскресить в своей памяти как можно больше чужих слов. — Успокоил меня Джинн. — Собственно говоря, человеческих языков больше нет.

Они иссякли, как солнечный свет.

— Но мы же как-то говорим! — Растерянно возразил я.

— Да, разумеется, мы по-прежнему можем вести беседу. — Кивнул он. — Вернее, тебе кажется, что я говорю на твоем родном языке, в то время, как мои уста вообще сомкнуты. А мне кажется, что я просто читаю в твоем сердце, когда я вижу, как движутся твои губы… Одним словом, между нами что-то происходит, и мы прекрасно понимаем друг друга. И когда ты обращаешься к Мухаммеду, он понимает тебя, хотя вряд ли ты удосужился употребить в беседе хоть одно арабское слово. То же самое будет, если ты захочешь поговорить с людьми, которые тебя ожидают. Я понятно изъясняюсь?

— Честно? Боюсь, что я так ничего и не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! Ладно, если так, пойду погляжу на свое грозное воинство. Составишь мне компанию? — Весело спросил я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. — А то вдруг они начнут хулиганить, эти мои покойнички… — Я легкомысленно хихикнул. Мое самочувствие как-то незаметно пришло в норму и настроение, соответственно, тоже. Даже мысль о сладострастном бездельнике Мухаммеде, снова засевшем в ванной с дежурной бригадой гурий, теперь вызывала у меня не раздражение, а только снисходительную улыбку, как и положено. Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то, я не любитель толкать речь перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная…

Впрочем, мне не пришлось «толкать речь». Когда я увидел неподвижное человеческое море, окружившее мою резиденцию, я неожиданно успокоился.

Остановился на самом краю сада, огляделся. Снег уже прекратился, но еще не растаял. Там, за невидимой оградой, было чертовски холодно, какие уж раскаленные пески! Я пытался вглядеться в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоявших поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели жутковатые, абсолютно пустые глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула — дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось — только увидеть меня, убедиться, что их одинокие блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось — или, по крайней мере, начало случаться… Теперь лица, которые я мог видеть, внезапно ожили. Через несколько секунд я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь лица счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом — вполне живые. Они начали рассматривать друг друга, переговариваться, кажется кто-то знакомился со своими случайными соседями. В пустыне стало совсем светло — странно, ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как мутным пятном белела в синеватой темноте фарфоровая чашка с кофе, а теперь сумерки закончились, хотя никакого солнца на небе по-прежнему не было. Мое сердце сжалось от какого-то тревожного чувства, а через секунду я понял, что нам нельзя здесь больше оставаться.

Обещанные Аллахом мертвецы нашли меня, мое войско было в сборе, кто-то всемогущий с любопытством открыл книгу судеб на последней странице, и теперь промедление было подобно смерти. Я обернулся к Джинну.

— Скажи Мухаммеду, пусть поцелует на прощание своих гурий и вылезает из ванной.

Райский период его жизни закончился, полагаю, что навсегда… И приведи Синдбада.

Пора ехать.

— Удачи тебе, Владыка. — Серьезно сказал Джинн.

— Спасибо, — улыбнулся я, — она мне пригодится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});