В оковах страсти - Дагмар Тродлер

У меня раскалывалась голова. Мне показалось, что в зале невыносимо жарко, я чуть не задохнулась и неверными шагами побрела прочь. Опустившись на скамью у колодца, я глубоко вздохнула.

Они были мертвы, Ганс и оруженосец. Мертвы. Отец убил сразу двух зайцев: получил разведданные сведения и освободился от ненавистного пленника, не запятнав свою репутацию убийством. Я, пытаясь успокоиться, стала всматриваться в темноту колодца.

Ганс был мертв. К моему удивлению, меня глубоко задело это, даже несмотря на то что мы поссорились. Я привыкла к нему. Были моменты, когда я даже могла сказать, что он мне нравится. Располагала его манера спокойно относиться ко всему, даже если приходилось смирять лошадь. Редкие улыбки освещали его лицо. Мне вспомнилось непонятное бурчание, когда его что-то не устраивало. И все те сумасшедшие истории, которые он рассказывал Эмилии… О пресвятая Дева Мария, дай мне силы!

Все кончено. Великан мертв. Моя свобода, путешествия по графству — всему этому в одночасье был положен конец. И нам уже никогда не узнать, кем он являлся на самом деле. Знатным благородным человеком, сыном графа, а может, занимал более высокое положение? Подающий надежды наследник, муж и отец кучи детей… Тайком я утерла слезы в уголках глаз. Конечно, о рабе не плачут, тем более о язычнике. Ветер выл по углам и играючи забирался под одежду. Будто остолбенев, я долго сидела у колодца.

— Это ты, Элеонора?! Я не узнал тебя.

Кто-то опустился рядом со мной на скамью. Габриэль, друг моего детства, которого я подозревала в том, что он тайно встречается с моей горничной Гизеллой. Много лет тому назад на деревенском озере он научил меня плавать, и когда мы оставались одни, то доверяли друг другу свои тайны. Он вытянул ноги и устало вздохнул.

— Расскажи, что произошло, — тихо попросила я. — Расскажи мне все…

Габриэль положил мне руку на плечо.

— Элеонора, твой слуга жив.

Не веря, я покрутила головой из стороны в сторону.

— Но…

— Твой отец приказал мне в случае ранения Ганса оставить его. Думаю, что он не особенно его жаловал. — Габриэль горько рассмеялся. — Элеонора, я заставил графа поверить в то, что Ганс мертв. Но ведь ты просила меня… я просто не мог бросить его там. Когда они напали на нас — их было намного больше, — Ганс сражался за десятерых, тебе стоило бы это видеть! Меч, который я тайком дал ему, так лежал в руке, будто он родился с ним. Он бился, как настоящий рыцарь! Благодаря ему мы и остались живы, хотя ему и не удалось предотвратить смерть Бердардиса…

— Но…

— Я поместил его в гостиницу, так как знаком с хозяйкой, и попросил ее позаботиться о нем. Бог даст, рана его заживет. — Габриэль попытался ободряюще улыбнуться. — И тогда он будет свободным.

Я не могла поверить его словам.

— Ты смог привести его в гостиницу?

Габриэль кивнул.

— Было тяжело нести его, но втроем мы справились. Сейчас он в гостинице кожевницы, что на большой улице под Триром. Оттуда ему легче скрыться, как только он поправится. Я дал хозяйке несколько золотых на лекарства и за уход…

Ночью, ворочаясь на кровати, я так и не сомкнула глаз. Ганс жив. Одна картина сменялась другой, обрывки воспоминаний, наполненные особым значением, далеко увели меня. Ганс с лошадьми, на охоте, у Эмилии. Его смех. Украшение, которое я носила, принадлежавшее ему, а теперь блестевшее у меня на груди, как уголек, и только драгоценные камни моего отца, холодные, как ледяные кристаллы, не давали ему прожечь меня до самых костей… Голубые глаза, которые так напряженно взирали на меня в Хаймбахе.

Все свое время я должна была посвятить подготовке к осаде, но на следующее утро никак не могла собраться с мыслями. Реальность казалась мне сном…

Вечером в сад, куда я скрылась, чтобы отдохнуть, пришел Нафтали.

— Стрелок просил меня присмотреть за тобой, — сказал он, сел рядом и, достав из мешочка корпию, начал аккуратно скатывать ее в трубочку. При осаде будут раненые, и ему было поручено заботиться о них. Я задумчиво посмотрела на его морщинистые руки. Смог ли бы он мне помочь? Что не дает тебе покоя, девочка? По твоим глазам я вижу, что ты чем-то озабочена.

— Можете себе представить… — Я набрала в легкие воздуха. — Можете себе представить, что мой слуга не умер, он жив? Габриэль сказал отцу неправду. Он ранен, но все-таки жив!

Нафтали опустил вниз связку корпий.

— А теперь ты не знаешь, что тебе следует делать, не так ли?

— Я… я не знаю. Я даже не знаю, что и думать. Отец послал его в Хаймбах со злым умыслом, чтобы избавиться от него! Он…

— Что он для тебя значит? Подумай об этом, Элеонора.

Его глаза были загадочными и бездонными, как два черных озера, со дна которых я ожидала ответа. Что он для меня значит? Я закрыла голову руками. Что он для меня значил? Мой слуга, мой конюх, моя крохотная свобода — и человек благородного звания, закованный в цепи. Передо мной вновь возникла сцена в кузнице. Железное кольцо на шее, запах паленой кожи и его жалобный взгляд в мою сторону, а также и то, что я не сделала ничего… поистине, вина моя заключалась в том, что я так ничего и не сделала. Допустить несправедливость, извлекая из нее выгоду. Пользоваться им, как лошадью, седлом. Я почувствовала себя несчастной и вздохнула. Вина, беспомощность и нерешительность… Нафтали ласково погладил меня по голове.

Что он для меня значит? Другая его рука, спокойно ожидая ответа, лежала на коленях. Взгляд мой остановился. И тут я почувствовала, будто эта рука, дотронувшись до моих метущихся мыслей, привела их в порядок и указала им путь. Что он для меня значит? Намного больше, чем я думаю.

— Несколько дней назад у меня были видения, — неожиданно сказал еврей. — Это началось, когда я высчитывал положение планет. И нашел Сатурн в восьмом доме — доме смерти. Но я также увидел Марс в союзе с Сатурном — а это несомненный знак, что предстоят времена борьбы и испытаний и что люди найдут смерть. И я был охвачен такой печалью, какой я никогда не знал. Было ощущение, будто на меня навалилась боль всего человечества, которое доставляет себе зло и само ничего не может с этим поделать.

Его костлявые руки судорожно сжались. По моей спине пробежали мурашки. Однажды его уже посещали видения, и через три месяца мать отдала Богу душу. Аббат-бенедиктинец обвинил его в колдовстве. Было ли то колдовством? Мне вспомнилась призрачная игра теней накануне. Смерть в образе скелета с косой…

— Что вы видели? — прошептала я.

Я уставилась в землю.

— Я видел много людей, и кровь стекала по их щекам. Светло-красная, она брызгала из всех отверстий, и я слышал крики умирающих…