Роман с Пельменем - Евгения Чуприна

Периодически на кухню наведывалась Леночка Самойлова и они там что-то пекли в духовке, как два алхимика в своей лаборатории. Таня это приветствовала, потому что готовили они вкусно. Интерес к алхимии начал проявлять и Джокер. Сперва он звонил и спрашивал, чем сегодня будут кормить. Потом привез целый ящик каких-то невероятных специй и взял на себя руководство процессом. Таня стала ревновать Джокера к Леночке Самойловой. Затем, она обнаружила, что сильно поправилась. Это побудило ее заявить разошедшимся алхимикам, что они должны угомониться. Но процесс оказался необратимым. Джокер предложил сменить кухню и увез Даниленко к себе. Там к банде присоединилась Наташа Раздобурдина.

Саша был очень недоволен, когда узнал о переезде Даниленко.

- Таня, вы, наверно, с ума сошли! - Причитал он. - Отпустить ребенка одного жить ко взрослому мужчине! Это непедагогично. Наконец, это аморально! Чему он его научит?! Пить, курить, ругаться, играть в азартные игры и проводить время с женщинами! К тому же, эта Самойлова...

И он рассказывал, что Леночка давно преследует его Сережу своей любовью, хочет совратить и подбирается поближе под предлогом кулинарии, а он доверчивый и принимает все за чистую монету. У него, мол, такая семья, что после нее ад раем кажется, а черт - ангелом. В смысле, у Сережи такой черный взгляд на вещи, что он добра от зла не отличает.

- Как бы то ни было, это единственный человек, который может выносить мой характер. - Заключил он вполне в духе своего зодиакального знака Рак.

Таня заверила директора, что волноваться незачем, что они там занимаются только кулинарией, а Леночку Джокер, вероятно, уже давно взял на себя, а на мальчика он патологически не способен польститься, даже если тот начнет непристойно кокетничать.

- Разумеется, начнет! - Вскричал Саша и вскочил с табуретки. - Мне ваш муж давно уже, простите, не нравится! И вообще, я бы на его месте больше следил за своей женой, потому что ходит к вам, извините, просто черти-кто.

Татьяна поняла, что надо сменить тему, поэтому она предложила Саше вынести мусор. Он взял ведро и в тапочках отправился к мусоропроводу. Но не успел он проделать, судя по времени, и половины пути, как дверь открылась и вошел Джокер. Он сразу направился к тумбе для ведра, удостоверился, что его нет на месте, еще раз изменился в лице, вернулся в коридор (место для корриды) и, пошарив на лестничной клетке, добыл Сашу, который в тапочках и с ведром прятался за изгиб мусоропровода.

- Ото допомагав вчытэльци впоратися з господарством... - Зазвучал в прихожей сашин голос. - Та я ж кажу, що благодийнисть цэ нэ мое.

- Это мои тапочки. - Отвечал ему Джокер сквозь зубы.

- Расскажи, расскажи ему, Саша, - Подключилась Таня, нельзя сказать, чтобы недовольная, - Что он должен лучше следить, кто ко мне ходит!

- А хто ходыть, я ж нэ знаю. Але мусор выносыты - то чоловича справа.

- Мусор я бы и сам вынес. - Ответил Джокер. - Незачем ему самообслуживаться. Но я не потерплю, чтобы в моей квартире, в моих тапочках из моей жены делали завуча. Именем Че Гевары, в-выметайся! - И он эффектно вытянул перед собой указательный палец.

- Саша, погоди. - Вклинилась Таня. - Джокер, чего ты без звонка. Я могла быть не одна. Ты мог застать меня в постели. Впредь всегда звони. Пожалуйста. И что за пельменные выходки?

- Ну тусик, я как муж имею право неожиданно застукать тебя с любовником. Это же так интересно для всех троих. И это никогда не приедается. Я вообще-то думал здесь заночевать, а?

- Ну гугусик, что же делать, вот Саша поссорился с мамой, он хочет, чтобы она поволновалась, где ж ему ночевать, если ты займешь раскладушку?

- Я как муж имею право и не на раскладушку. Вообще-то. Надеюсь вас, Александр, это не шокирует? Если я без очереди? Но муж - это как герой Советского Союза, и у него есть сикрет дьюти.

- Та ни, нэ трэба хвылюватысь, навищо... - Пролепетал Саша, соображая, зачем Таня говорит все это. Как она узнала, что он с мамой поссорился?

- Но мы ведь будем шуметь... - Продолжала Таня. - Может быть, лучше пусть он переночует у тебя, если это удобно?

- Но там уже Сережа... Я из педагогических соображений как бы бросил его там одного. У него мясо сгорело, а я, ты же знаешь, до этого не охотник. - На его лице предательски выступило омерзение. Джокер гордился широкими взглядами на отношения полов, он демонстративно якшался со всевозможными изгоями общества. Но для этого ему приходилось подавлять свою природу.

- Вот, Саша и возьмется за воспитание Сережи. Вы же поместитесь?

- Конечно, поместимся, вин жэ малэнькый-малэнькый! - И Саша, незаметно для себя исполнил правой ногой танец арабского скакуна. - В мэнэ з учнями добри стосункы.

Джокер минуты на две глубоко задумался, после чего на него снизошло понимание.

- Ладно, живите в мастерской, сколько хотите. А я, так и быть, на раскладушечке. И тапочки забирайте, я все равно их теперь не надену. Кофе в доме есть?

* * *

Потом пришел деловитый Пельмень. Джокер залез в диван и лежал там тихо, как мышка. Но у Тани создалось впечатление, что Женя чуял присутствие в доме соперника. Не то, что чуял, добавлю в скобках! Ближайшие два часа он провел в таком месте, откуда был отлично виден подъезд. Приход Олэксандра Мыколаевича, приезд Джокера, уход Мыколевича - все это не ускользнуло от напряженного наблюдателя. Но разыскивать по всей квартире Джокера, подобно мужу из анекдотов, Пельмень не стал.

Мужья нынче стали не в меру прогрессивными. Джокер стоически выдержал у себя над головой двадцатиминутный кошмар. Потом он впал в оцепенение. Перед глазами у него стали вертеться какие-то шестеренки, похожие на механизм огромных, неуклюже сделанных часов. А потом он уснул...

Между тем Таня отправила Женю за хлебом, открыла диван и очень возмутилась увиденным.

- Спишь? - Дрожа от страха и ненависти, спросила она своего супруга.

- Уже нет! - Ответил Джокер, приподнявшись, будто покойник из гроба.

- Ну так уходи скорей, пока не вернулся мой Женя.

Джокер быстро чмокнул Таню в щеку и выскользнул за дверь. Потом он зашел в хлебный магазин. Купил там большую банку кофе в зернах. Подождал Пельменя. Тот, естественно, увидев, что Джокер вышел из подъезда и сел в машину, смог покинуть свой пост и, как обещал, отправиться за хлебом. Джокер подошел и сказал: "Мое кольцо!". Пельмень набычился и молча отдал. Они не стали прощаться.

Да и какой смысл им было прощаться?

Нет ничего тайного, что однажды не стало бы явным. Уж поверь мне, дорогая читательница, я знаю об этом не понаслышке. Поверь мне, потому что теперь мне вполне можно верить.

А в былые времена я отличалась патологической лживостью. Мне доставляло такое удовольствие морочить людям голову, что целыми днями я, как стрелочник, переводила стрелки. При этом я была "девушкой честной", то есть всем подавала надежды, но никогда их не оправдывала. Встречаться с парнями я могла позволить себе не иначе, как собираясь за них замуж. Поэтому у меня на один месяц было назначено три свадьбы с разными претендентами. В результате, когда во время венчания батюшка спросил, не обещалась ли я кому, свидетель так рассмеялся, что чуть не уронил Лешке на голову корону. Да, слава Богу, не уронил.

Уже немало лет прошло с тех пор, как я усвоила себе славную привычку жить в открытую. То есть, не делать ничего такого, о чем нельзя было бы сообщить. И могу точно сказать - каждый скелет в шкафу отнимает у человека уйму сил, делая его уязвимым для окружающих. Именно поэтому в обществе так приветствуется ложь. Вот почему среди приятных мне людей есть такое количество патологических лгунов. В их компании я чувствую себя всесильной. Да и вообще, манипулировать людьми с помощью их собственного вранья гораздо приятней, чем с помощью своего. А вот кого я действительно не люблю, так это не в меру рьяных правдолюбов. Какого черта они нас терроризируют?!

Если уж мы с вами дорвались до правды, нельзя не отметить, правдолюбие - это самая агрессивная форма лжи. Потому, что стремление к правде базируется на остром чувстве мировой несправедливости. А вот это напрасно - мир справедлив! И в нем бы не существовало лжи, если бы... мы просто больше друг другу доверяли.

Глава 22. НОВЫЙ ГОД

У средневековых обезьян обычно рождалось по два детеныша. Одного из этих детенышей мамаша любила, а другого - ненавидела. Когда на обезьяну нападал злобный хищник, она хватала любимое чадо на руки и спасалась бегством. Нелюбимый обезьяныш, не желая дешево продать свою шкурку, цеплялся за спину жестокой мамаши и сам держался. Когда обезьяна понимала, что на двух ногах она далеко не убежит, она становилась на четвереньки, да при случае взбиралась на дерево. И при этом, естественно, одного из детей роняла. Причем, именно того, которого любила. А тот, кого она ненавидела, неизменно выживал. Эту притчу средневековые кавалеры рассказывали средневековым дамам, желая, чтобы те наконец-то вознаградили их преданность. Но если дамы соглашались, то не иначе, как при виде злобного хищника.