Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 9 - Джон Р. Фульц

O."(1896)

Рассказ в жанре ужасов. Двое учёных друзей откопали в саду древний сундук, в котором обнаружилось жуткое существо. Вскоре они поняли, что им не следовало открывать крышку, ибо существо лишь казалось мёртвым. Оригинал написан непростым языком девятнадцатого века, поэтому мой перевод — по большей части вольный пересказ. Г. Ф. Лавкрафт хвалил рассказы Уолтера де ла Мара, хотя конкретно "А-Б-О" не упоминал.

Я посмотрел поверх книги на портрет моего прадеда и с удивлением прислушался к внезапному звону дверного колокольчика. Он звенел прерывисто и настойчиво, пока, как собака, вернувшаяся в свою конуру, не замедлился и окончательно не затих. У колокольчика недружелюбный язык; это знак остроумия, вестник тревог. Даже в тишине сумерек колокольчик напоминает крик сварливой женщины. В поздний час, когда мир уютно спит в ночном колпаке, а храп — единственная гармония, колокольчик привносит дьявольский диссонанс. Я посмотрел поверх открытой книги на своего безмятежного предка, как я уже говорил, и продолжал прислушиваться даже после того, как звук стих.

По правде говоря, я был более чем склонен не обращать внимания на звон у двери, находясь в безопасности в тепле и одиночестве своей комнаты, я хотел проигнорировать столь грубое напоминание о внешнем мире. Прежде чем я успел принять решение, снова раздался звон металлического язычка, ледяного, как приказ армейского офицера. Мне пришлось подняться с кресла. Раз уж мои спокойствие инертность исчезли, было бесполезно не обращать внимания на позднего гостя. Я поклялся отомстить ему. Я наброшусь с кулаками на своего посетителя, подумал я. Я с удвоенной быстротой отправлю его обратно во тьму ночи, а если это будет какой-нибудь робкий женский организм (что, не дай Бог, конечно), то я буду грубить и кривляться, чтобы окончательно выбить его из колеи.

Я осторожно проскользнул в тапочках к запертой входной двери. Там я остановился, чтобы взобраться на стул в попытке через фрамугу разглядеть ночного гостя при свете уличного фонаря, оценить его размеры, проанализировать его намерения, но, стоя там даже на цыпочках, я не мог увидеть ничего, кроме края чей-то шляпы. Я слез со стула и, после унылого лязга засовов, распахнул дверь.

На моей верхней ступеньке (восемь ступенек ведут вниз от двери в сад и ещё две на улицу) стоял какой-то мальчишка. По его ухмылке я понял, что он готовится что-то сказать. Колени его бриджей были в заплатках, что говорило о хулиганском характере этого мальчишки. Это я понял при свете фонарного столба, стоящего возле дома доктора, живущего напротив меня. Гримасничать перед этим бойким мальчишкой в красном шейном платке было бесполезно. Я смотрел на него, поджав губы.

— Мистер Пеллютер? — спросил мальчишка, глубоко засунув кулаки в карманы своей куртки.

— Кто спрашивает мистера Пеллютера? — ответил я учительским тоном.

— Я, — сказал он.

— Что тебе нужно от мистера Пеллютера в столь неподходящий час, а, маленький человечек? Что, чёрт возьми, ты имеешь в виду, когда звенишь моим колокольчиком и будишь звёзды, когда весь мир спит, и вытаскиваешь меня из тепла на ветер? Я думаю, тебя следует дёрнуть за ухо.

Такое внезапное красноречие несколько удивило пришедшего. Мне казалось, что его "мальчишество" бросило его в беде, и он определённо часто прогуливал уроки. Мальчишка отступил на несколько шагов.

— Пожалуйста, сэр, у меня есть письмо для мистера Пеллютера от одного джентльмена, но так как его здесь нет, я отнесу письмо обратно, — сказал мальчишка и отвернулся. Он соскочил со ступеньки и внизу энергично принялся насвистывать "Марсельезу".

Моё достоинство было задето, я повёл себя малодушно.

— Подойди, мой маленький человечек, — позвал я мальчишку. — Я и есть мистер Пеллютер.

"Le jour de gloire…" — просвистел он.

— Отдай мне письмо, — сказал я строгим тоном.

— Я должен передать письмо лично в руки этому джентльмену, — объяснил гость.

— Ну же, отдай мне письмо, — я попытался говорить убедительно.

— Я должен отдать письмо лично в руки джентльмена, — упрямо повторил мальчишка, — иначе вы не увидите даже уголка конверта.

— Ну, мой мальчик, вот тебе шесть пенсов.

Он подозрительно посмотрел на меня.

— Хитрите? — недоверчиво сказал он, отступая на шаг или два.

— Смотри, серебряный шестипенсовик настоящему посланнику, — заявил я.

— Честное слово? — удивился мальчишка. — Положите деньги на ступеньку и уйдите за дверь. Я возьму их и оставлю вам письмо.

— Договорились!

Я хотел увидеть письмо; я вполне доверял этому мальчишке; поэтому я положил шестипенсовик на верхнюю ступеньку и скрылся за дверью. Он был верен своему слову. С настороженным взглядом и торжествующим возгласом он совершил обмен. Сжав шестипенсовик в кулаке, мальчишка удалился в сад. Я вышел как преступник из камеры за своим письмом.

Оно было адресовано просто "Пеллютеру" и написано очень небрежным почерком, настолько небрежным, что я с трудом узнал почерк моего учёного друга Дагдейла. Забыв о посыльном, который всё ещё задерживался на моей садовой дорожке, я закрыл дверь и поспешил в свой кабинет. О его присутствии и о моей невежливости мне напомнили грохот камешков по панелям моей двери и напев "Марсельезы", заставившие вздрогнуть дальние деревья в тихом саду.

— Боже мой, боже мой, — сказал я, самым неумелым образом поправляя очки. Действительно, я был немало встревожен этим несвоевременным письмом. Ведь всего несколько часов назад мы прогуливались и курили сигары со стариной Дагдейлом в его собственном прекрасном саду, когда наступали сумерки. Ибо сумерки, кажется, успокаивают цветы в саду моего друга более нежными руками, чем в садах Соломона.

Я с трепетом вскрыл конверт, лишь немного успокоившись по поводу безопасности Дагдейла благодаря надписи, сделанной его собственным почерком. Вот что я прочёл: "Дорогой друг Пелл. Я пишу в лихорадке. Приходи немедленно — Древности! — хлам — просто каракули — Приходи немедленно, или я начну без тебя. Р.Д."

"Древности" были главным словом в этом призыве — золотое слово. Всё остальное может оказаться бессмысленным, как оно и было на самом деле. "Приходи немедленно. Древности!"

Я поспешно натянул пальто и с опасной скоростью помчался вниз по своим восьми ступенькам, прежде чем "Марсельеза" перестала отдаваться эхом от соседних домов. Одинокие прохожие, без сомнения, воображали меня доктором, занятым делом жизни и смерти. Поистине непривлекательный вид был у меня, но Дагдейлу не терпелось начать, и поспешность означала успех.

Его белый дом находился менее чем в миле отсюда, и вскоре скрип его ворот на петлях успокоил моё сердце, и я смог отдышаться. Сам Дагдейл услышал мои шаги и вышел на свою подъездную дорожку, чтобы поприветствовать меня. Он был без пальто. Под мышкой у него была неуклюже зажата лопата, его щёки раскраснелись