Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников

Мальчишки играли в войну. Раненым считался Серёжа Хрущёв, после перелома ноги ходивший в гипсе. Долгое время их внимание занимало строительство колоссального подземного убежища для генштаба и руководителей государства, куда отрядили на работу многие тысячи заключённых. Поскольку стройку засекретили и обнесли многорядной колючей проволокой, детям было невдомёк, что рабочие остаются в неволе и по ночам.

Технарь Ваня Микоян сумел вскрыть куском проволоки древний «ролс-ройс» дедушки Ленина, поставленный на прикол в дальнем углу правительственного гаража. В нём ребята устроили штаб-квартиру и склад, хотя и негодного к употреблению, но настоящего оружия. Особую гордость вызывал пулемёт, который мальчишки ухитрились снять с упавшего невдалеке немецкого бомбардировщика. Друзья подолгу купались на специально отведённом для начальства волжском пляже. По случаю, катались со Степаном Микояном на его мотоцикле — ленд-лизовском «харлее». Лёня и Серго запоем читали по вечерам и делились прочитанным с друзьями. Любимыми героями Реденса стали Остап Бендер и Швейк — он охотно цитировал их в разговорах. Оставаясь по мировосприятию ещё детьми, мальчишки внешне очень многое копировали у взрослых. Реденс рос язвой и насмешником, что-то заимствуя от кузена Василия, что-то перенимая от Остапа и Гашека. Война почти не оставляла на нём своих суровых метин.

В конце 1942 года Реденсы вернулись в Москву. Энергичная Анна Сергеевна бросилась заседать в каких-то «комитетах защиты», как активная участница общества старых большевиков, а Лёню определили в седьмой класс 175-й школы. Там он снова встретился с братьями Микоянами, но появились и новые друзья. Особенно близко Лёня сошёлся с Володей Шахуриным.

Вскоре среди одноклассников сформировалась спаянная компания, где тон задавал Шах. В обществе детей избранных Шахурин стал больше ориентироваться на избранных из избранных — Микоянов и Реденса. Именно их признание он считал наиболее важным, сделав Лёню поверенным в своих делах. Весной товарищи всё чаще оставались наедине и подолгу беседовали, прогуливаясь по Москве. Мечты Шаха о достижении власти очень мало трогали Лёню — он не понимал, почему Володя так переживает пассивность членов организации и отчего его так волнуют успехи ребят в грядущей взрослой жизни. Для Реденса эти разговоры казались пустыми, поскольку конечный результат не просматривался, но он не вступал в полемику с мечтателем и не прерывал его грёз. Более активно Лёня реагировал на любовные переживания товарища, видя, как Шах мучался неразделённой страстью к Уманской. Потом, когда девушка ответила на его влюблённость, Володю обуздали другие чувства — он посвятил её в свои планы и хотел, чтобы Нина стала его беспрекословной спутницей на пути к славе. Неизбежный отъезд посла с семьёй выводил Шаха из равновесия — он чувствовал бессилие от невозможности управлять поступками Уманской, не принимая во внимание, что далёкое путешествие предрешено высоким назначением. Реденс, напротив, хорошо это осознавал и, как мог, остужал друга. Проявляя солидарность, он собрался поговорить на безнадёжную тему с самой Ниной, но та опередила его порыв, оповестив Володю об окончательной дате отлёта в Мексику, назначенной послу на десятое июня.

С этого момента лидер «тайной организации» потерял контроль над собой. Несколько раз он обещал Лёне убить Уманскую. В душе Реденс недоверчиво ухмылялся, но внешне этого не показывал. Он жалел Шаха и далее на секунду не мог себе представить, до какой степени реальны угрозы, вызванные idea fix — не расставаться с Ниной никогда. Лёнька понимал, что с другом творится нечто необычное, но его знаний и опыта не хватало, чтобы определить, к какой трагической развязке необратимо двигался Володя.

Смерть одноклассников потрясла Реденса. Он постоянно задавался вопросом, как повернулись бы события, расскажи он взрослым о переживаниях товарища. В мыслях он даже перестал рассматривать такую ситуацию предательством, теперь уже возможным лишь в прошлом. Осознавая упущенный шанс остановить убийство, Лёня корил себя, не в силах с кем-нибудь поделиться. Такой груз давил, но шло время, и переживания мало-помалу уступали место беспечности пятнадцатилетнего возраста. Этому сильно поспобствовал Василий Сталин, снова обративший внимание на кузена.

* * *

Когда летом 1942 года широкие массы родных и близких руководителей советского государства вернулись из эвакуации, с ними возвратилась и семья Вождя. Штаб инспекции ВВС как-то сам собой прекратил активную деятельность, и Василия Иосифовича назначили на 32-й авиаполк. Возглавив часть, участвовавшую в боях, майор отбыл на фронт. Отдадим должное — несмотря на самодурный характер, Василий Сталин был прекрасным лётчиком. И окажись он обычным смертным, его жизнь, наверное, сложилась бы совсем по-иному, но Василий родился сыном великого человека, а после гибели матери воспитывался охранниками отца, и это окончательно сломало его судьбу. После исчезновения в немецком плену старшего сына Сталина, вышестоящие начальники Василия категорически запретили ему пересекать линию фронта, фактически отлучив от участия в боевых вылетах. Вынужденное безделье комполка скрашивал бесконечными загулами, тем более что в собутыльниках и боевых подругах у него недостатка не ощущалось. Вскоре всё «на фронте» ему обрыдло, и майор передислоцировался в расположение зубаловской госдачи.

На стол Берии стали поступать донесения, что Василий Иосифович активно проводит досуг в окружении богемы из мира кино. В гости к нему приезжали известные всей стране кинорежиссёры Кармен, Ромм, Каплер. Их сопровождали жёны и красивые актрисы. Наполненные заграничной музыкой и фильмами, шампанским и крепкими напитками проходили шумные вечера. Госбезопасность собирала материал, но доложить Вождю не решалась. Разрядил обстановку дед, Сергей Яковлевич — единственный непричастный к ночным забавам житель дачи. Поскольку внук не обращал внимания на увещевания прекратить загулы, старый большевик пошёл к Иосифу Виссарионовичу. Узнав о поведении сына, Сталин задохнулся от гнева и, не пожелав встретиться с опозорившим его отроком, отправил того на гауптвахту, откуда через 15 суток Василия снова отправили на фронт в полк приписки. Опала длилась долго — отец допустил Василия на очную встречу лишь через несколько лет, во время подписания Потсдамского соглашения. Нечего и говорить, что, прогнав сына с дачи, Иосиф Виссарионович запретил появляться там и юной Светлане, почти не имевшей отношения к шумным вечеринкам брата. Произошло это в январе сорок третьего.

Снова попав в действующую армию, Василий обнаружил сохранившийся статус-кво: летать не пускали, а в загулах не ограничивали. Его отсутствие в Москве продолжалось почти полгода, а возвращение красноречиво говорило — насмешки в Куйбышеве над Степаном Микояном были преждевременными. На фронте Василию самому довелось почувствовать, что такое «быть подбитым своими». Погнавшись за большим уловом, зампотех полка подорвал в воде реактивный снаряд, но сделал это крайне неловко. В итоге офицер погиб, а его командира, Василия Сталина, задело осколком — он получил ранение в пятку.