Мёртвое - Том Пиччирилли

движением запустила руку парню в штаны, Лиза скользнула к камину, но так и не нашла ничего увесистого или сколько-нибудь летального. Ей вспомнились все те разы, когда отец предлагал купить ей пистолет, а она все отнекивалась. Похоже, стоило-таки послушать старого перца.

– Мы тебя не смущаем? – Джозеф, прервав дикие ласки, окликнул ее, и сердце мигом ушло в пятки.

– Нет-нет, ребята, – пролепетала она. – Вы такие крутые… продолжайте.

– Ты выглядишь слегка усталой. – Джозеф нахмурился. – Уже поздно. Не будем тебя задерживать.

Рейчел пронзительно уставилась на нее, и лишь сейчас Лиза заметила, как глаза этой девицы напоминают глаза Джейкоба. Парадоксальная схожесть.

– А может, задержим ее? – выразительно проговорила она. – Давай же, ну.

Когда Лиза боялась, она либо убегала, либо сражалась. Иногда бывало и так, что на бегство сердце указывало как на единственный верный путь, – и сейчас был как раз такой случай. Поэтому, решив, что с нее довольно, Лиза развернулась и побежала.

И налетела прямо на инвалидное кресло.

Они опрокинулись вместе, и левым виском Лиза сильно ударилась о подлокотник без мягкого покрытия. Сиденье обрушилось ей на спину под самым скверным из доступных углов, и горячая игла боли прострочила поясницу. Выставив зад и раскинув руки, подтянув колено к груди и уткнувшись саднящим, обтесанным подбородком в пол, она сплюнула кое-как заполнившую рот кровь из прикушенного языка. Попыталась пошевелиться – и не смогла; язык болезненного пламени лизнул спину. И это было еще не самое плохое.

Хуже было то, что она услышала крик – но не свой собственный. Она снова не могла понять, откуда, из какой части дома он несется к ней, но это определенно была Кэти. И, как бы отвечая на этот далекий отчаянный призыв, Лиза застонала, роняя алые капли с губ.

Джозеф и Рейчел обступили ее, распластанную на полу, с двух сторон. Вся одежда с них куда-то делась – причем, насколько Лиза могла видеть, она не лежала где-то на полу, а, похоже, испарилась с их тел. Чего, конечно, быть не могло, но думать о таких пустяковых, второстепенных странностях сейчас явно не стоило – двое голых и явно дурно настроенных людей смотрели на нее сверху вниз, как на жука, опрокинутого кверху лапками… смотрели, но ничего пока не предпринимали.

Кровь продолжала стекать по зубам Лизы, скапливаясь вокруг подбородка. Рейчел опустилась на колени и обхватила лодыжки Джозефа, потянувшись, чтобы коснуться его эрекции, жадно лобзая его достоинство; ее язык скользил вверх и вниз по его ногам, и он явно получал от этого самый настоящий кайф. Лиза снова попыталась пошевелиться – снова потерпев неудачу, изо всех сил пытаясь двигаться – и едва ползя.

Кэти продолжала кричать. Джейкоб, должно быть, гоняется за ней с топором. Лиза попыталась перевернуться на спину и зашипела, когда боль проползла от поясницы через лопатки на шею. Ей отчаянно требовалось сейчас взять себя в руки, но вместо этого она расплакалась.

– Ой, – сказал Джозеф.

Рейчел хихикнула, все еще трудясь над ним руками и ртом.

Лиза заметила движение в углу комнаты, у входной двери, и понадеялась, что, взяв отцовское ружье, Джейкоб явился спасти положение. Может, он вовсе не являлся психом, а просто выжидал удобного момента, чтобы ворваться сюда и разобраться с непрошеными гостями. Он не стал бы тратить время на разговоры, пытаясь понять происходящее. Он увидит портреты в камине, и это будет значить для него больше, чем Лиза, пускающая кровавые слюни и плачущая у подножия инвалидного кресла. Он спустит курок вмиг, и…

Черепаха, ползущая по полу, уставилась на нее.

Джозеф, опустившись, присел рядом с Лизой и провел пальцами по ее волосам. Подтянул их к своему лицу, зарылся в рыжие локоны, закусил концы зубами, жуя и посасывая их. Его руки крепко сдавили ее груди, и одним грубым движением он разорвал на ней блузку. Лифчик с нее он стягивать не стал – просто оттянул чашечки вниз, где они больно впились в ее кожу, будто не зная, как обращаться с этаким диковинным предметом одежды.

Уставившись ей в глаза, он вынес приговор:

– Какая ты теплая.

Резво двигаясь на четвереньках, словно такой способ был для нее предпочтительнее даже прямохождения, Рейчел поравнялась с Лизой и насела на нее сверху.

Пальцами она скользнула внутрь нее, когда черепаха подкралась ближе.

Глава 19

Коль скоро Кэти кричала, может быть, пришло время подумать о дедушке.

А может, и нет – она не могла сказать что-либо наверняка под пристальным взглядом тающего лица мертвой женщины.

Если подумать, топор – такое непрактичное оружие: нужны обе руки, чтобы с ним управиться, да и у жертвы всегда есть возможность увернуться от долгого замаха. Но все же почему-то никто из Омутов не спасся.

Кэти мало думала о дедушке после госпиталя, да и в его стенах память не воскрешала его – пусть и совсем не по тем причинам, которых стоило ожидать. На соседней с ней койке сидела женщина, которая мало что делала, кроме бесконечного бормотания «Отче наш» и щелканья четками. Поначалу постоянные невнятные молитвы едва тревожили обколотую седативными средствами Кэти, но через несколько дней приглушенные напевы женщины стали сущим проклятием, звуковой инфекцией, выводящей из всякого равновесия. Слова повторялись, заканчивались – и начинались снова, и не было тому конца. Вскоре Кэти уже не могла думать ни о чем другом, даже о ребенке, очарованная способностью женщины ни на мгновение не отвлекаться на то, что привело ее сюда, от мужа и двоих детей, с которыми она ни словом не обмолвилась, когда те приходили ее навестить в часы для посещений. Ее молитвы были совершенны, но… но… но…

…она все еще не думала о дедушке.

Но она начала потихоньку припоминать его в больнице, через образ бабушки – та тоже любила четки и молитвы, в конце концов. Каждые несколько месяцев Кэти ночевала в доме своих бабушки и дедушки в Ред-Хук, просто смотрела телевизор и ждала, пока отец снова ее заберет. Иногда дед водил ее в зоопарк, завлекая в болтовню безо всякого интереса, – просто таков уж был между ними уклад. Зоопарк со временем стал настолько дежурным и постылым развлечением, что Кэти стала недоумевать, зачем он вообще нужен, почему дед таскает ее сюда, хоть явно и сам тому не рад, и как со всем этим быть.

Ростом он был едва ли пять футов пять дюймов, немного коренастый, с улыбкой, придававшей ему безмятежный вид, – улыбкой непростой, со множеством каверзных узлов; развяжи один – и звезды