Упрямое время - Игорь Вереснев

Кодовый замок на двери подъезда заурчал, щёлкнул. Лейтенант Ковалевский вышел из дому, и я тут же заступил ему дорогу. Поговорим!

– Добрый день.

– Здравствуйте.

Он улыбнулся, посмотрел на меня вопросительно. Именно таким я его и помнил. Молодой, белобрысый, с добродушным открытым лицом, в кроссовках, джинсах, тенниске. Тенниска почти как на мне, только бурого пятна на кармане нет. И не скажешь, что мент. Обычный хороший парнишка…

Через час этот хороший парнишка убьёт Ксюшу. Уже убил. Четыре раза убил, на моих глазах. Просто он пока не знает об этом. Да мне-то что от его незнания?!

Кулаки сжались сами собой. И разжались. Да, это было самое тяжкое испытание. Все остальные знали, что имею я полное право им отплатить. А с этим как?!

Передо мной стоял убийца моей дочери. Не существует вины страшнее. Но я могу его остановить – сейчас, – и Ксюша жива останется. И это будет правильно по любым законам, и по понятиям, и по совести. Потому как дочь спасти – святое. А за него я уже отсидел. Пускай по другой статье – нет разницы, каким именем ад называют. Имел я право сделать с этим «хорошим парнишкой» всё, что угодно. По людским законам.

А по божьим? Неужели и этому простить? Отпустить его, чтобы он Ксюшу шёл убивать?! Да он даже не поймёт, что я его прощаю! Даже если рассказать попытаюсь, не поверит, потому что его дорога с Ксюшиной пока не пересеклась. Подумает, что сумасшедший или пьяный. Сбежит.

И убьёт.

Так по каким же законам мне сейчас действовать, по божеским или по человеческим? Будь проклят Радик вместе с браслетом своим, который прошлое и будущее перемешал! Поманил надеждой исправить то, что произошло уже, а исправить, остановить не получается…

– Вы что-то хотели? – поторопил меня Ковалевский.

Он продолжал улыбаться, не ждал подвоха. Никакой опасности для себя не чувствовал. У него было отличное настроение. Ещё бы! Впереди – выходной день, свидание с девушкой. Убийство.

А почему, собственно, не получается остановить? Остановлю. Ещё и как остановлю!

– Слушай, друг, у тебя монтировки в багажнике случайно нет?

Теперь он смотрел на меня удивлённо.

– Есть.

– Займи на пару минут.

Ковалевский досадливо повёл плечом.

– Знаешь, я вообще-то спешу.

– На пару минут всего!

Он вздохнул. Полез в машину, открыл багажник. Ты смотри, молодец! Другой послал бы подальше.

Ковалевский порылся в багажнике, протянул мне монтировку. Хорошая штука, увесистая. Шваркнуть его по темечку, и все проблемы решатся. Некому будет мою Ксюшу давить.

– Только быстрее, хорошо?

– Да не беспокойся, я мигом!

Я обошёл вокруг машины, и с размаху – хрясь по лобовому стеклу! Качественное, сволочь! С первого удара только трещинки пошли. Ничего, я и ещё ударю. И ещё!

Ковалевский застыл, что твой истукан. Рот раззявил, глаза на лоб полезли.

– Ты… ты что творишь?! – другой на его месте драться кинулся бы, а у этого слёзы в глазах. – Она же новая, я кредит не выплатил…

Я даже плюнул с досады.

– Да не ной ты! На эстэо новое стекло поставят. А денег нет – у друга своего попроси, у майора Мазура. У него много! Шалавы ему исправно отстёгивают.

– Какие шалавы?

Обалдел совсем или, вправду, о майорском «бизнесе» не знает? Да мне какое дело? Плюнул я ещё раз, бросил монтировку ему под ноги, развернулся и пошёл. И абсолютно не боялся, что схватит пацан железяку и вдогонку кинется. Не тот человек. Он и когда Ксюшу сбил, также себя вёл – стоял и сопли пускал, пока дружбаны-менты не приехали. А теперь над машиной пусть поплачет!

Вот так я сделал. И по божеским законам правильно, и по человеческим. Пальцем не тронул, грубым словом не обидел. А кататься с ветерком сегодня у него не получится. Пока на СТО поедет, пока стекло поменяют – мои успеют в цирк сходить и вернуться. Первое июля больше не будет чёрным днём, Ксюша проживёт долгую счастливую жизнь. И я, я-другой, проживу.

К цирку я всё же поехал – взглянуть на дочь последний разок. Что буду делать дальше, я не знал. Не думал об этом.

Они вышли из автобуса радостные, будто чувствовали, что ничего страшного в их жизни не случится. Оксана вытребовала деньги, побежала к переходу. Прилежно стояла, ждала, когда загорится зелёный. И ни одна дрянь не неслась по проспекту, уповая проскочить раньше всех, пока она переходила дорогу. И назад шла также спокойно, разворачивая на ходу эскимо. И все машины пропускали её, замерев на стоп-полосе…

…Откуда он взялся? Я не заметил даже. Стоял где-то у обочины, незаметный, невзрачный, поджидал своего часа.

Зелёная, видавшая виды «пятёрка» с криво присобаченной блямбой «такси» над кабиной резко вывернула на проспект. Да что у него, в мозгах переклинило?! Почему пешеходов не пропустил? Оксана слишком увлеклась мороженым, не заметила этого дурака. Вздрогнула, лишь когда тормоза рядом взвизгнули. Отскочить попыталась, споткнулась, упала. Исчезла под колёсами. Идиот за рулём испугался, ударил по газам, рванул с места. Да ведь нечего страшного не случилось, скорости-то не было у него никакой! Ну, толкнул девочку, ну, упала. Несколько ссадин, ребро треснуло – в самом худшем случае. А так…

Под задним колесом страшно хрустнуло. «Пятёрка» умчалась, а Ксюша осталась лежать, растянувшись поперёк «зебры». И вокруг изуродованной, страшно расплющенной головы её расплывалось алое пятно… За что?!

– Мужчина, вам плохо?

Церковь, о которой рассказывал Мишаня, я нашёл быстро. «Свято-Георгиевский Храм» – сообщала бронзовая табличка рядом с кованой ажурной калиткой. Белые стены с высокими окнами, крест на золочённом куполе, просторный двор, выложенный серой фигурной плиткой с квадратными проплешинами клумб. Слева, за добротными хозяйственными постройками, расположились огороды и виноградники, а в самом дальнем углу двора высовывал из гаража бело-синее рыло «зилок». Видать, крепко стояли на земле божьи служители.

Церковный двор был пуст, но калитка открыта, будто приглашала войти всех жаждущих утешения. Я и вошёл. Пересёк двор, поднялся по ступеням к массивным двустворчатым дверям. Прежде непременно перекрестился бы перед тем, как войти. Не из потребности душевной, а потому что – положено. Обычай, не мною заведённый, не мне его нарушать. Но сегодня у меня были слишком серьёзные счёты к Господу, чтобы обычаи соблюдать.

Внутри церкви тоже оказалось малолюдно. Пара-тройка не то женщин, не то бабок в тёмном. Совершенно незаметные, прячутся по углам. Я прошёл в центр, под самый купол, поднял глаза к небу. Я должен был сказать Ему всё, что я о Нём думаю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});