Властелин рек - Виктор Александрович Иутин

быть твердыми в надежде и терпении! Ежели кто не рад войне, так это я сам, ибо давно хотел бы положить конец своим трудам и подумать о себе! И я буду рад своему покою, ибо мне пора уже это сделать! Ежели я опять захочу воевать, могу иметь случай, сидя дома, так как родился в тех краях, где подобные дела нетрудны! Думаю, следует ожидать гонца иезуита и потом решать, что надлежит делать.

Баторий кивнул, соглашаясь со своим верным советником.

А тем временем в своем шатре, в полумраке, Поссевино, согревая руки дыханием, дописывал свое послание шведскому королю, в котором он призывал Юхана начать переговоры с Иоанном, обещая при этом, что и Стефан на справедливых условиях готов будет заключить со Швецией мирные соглашения. Как и в прочих посланиях, иезуит выставлял все в таком ключе, словно вся внешняя политика трех государств зависит от него одного…

Отложив грамоту для короля Юхана, он принялся перечитывать выдержки из второго письма для папы Григория (первое письмо, в коем он докладывал о своей поездке в Московию, иезуит отправил в Рим еще до приезда в польский лагерь под Псковом).

Подобно шпиону, он указывал в послании все, что мог запечатлеть о Русском государстве — перечислил наиболее важные города, описал, как и из чего московиты сооружают крепостные укрепления, рассказал о войнах Иоанна с татарами, чем предположил, что русский царь охотно вступит в союз против гурок-мусульман. Поссевино писал также о том, что Московия — важное место для распространения католичества, ибо отсюда удобно будет посылать миссионеров прямиком в Азию, сердце мусульманского мира…

Кроме того, Поссевино в послании упомянул о том, что крестьяне платят подати своим господам и отдельно — самому Иоанну, потому народ едва справляется со своей непосильной работой. Зато пошлины относительно невелики, потому так много иностранных купцов стремится продавать свои товары в Московии…

Послание это иезуит будет дописывать снова и снова, постоянно дополняя его. И в планах пока — описать детали будущего большого посольства в Москву, дабы обратить эту несчастную страну в католичество: сколько следует отправить послов, как им одеваться, какие подарки и книги следует с собой везти…

Поссевино отложил письменные принадлежности и потер онемевшие от холода руки. Какая морозная ночь! Быстрее бы, быстрее уехать отсюда…

Но дел было еще довольно много. Польский и русский государи упрямились, как ослы, оттягивая решение о начале мирных переговоров. Впрочем, иезуит настаивал, дабы Баторий не отступал ни на пядь, твердо стоял на своих условиях, и чем большее разорение он принесет державе Иоанна, тем на более выгодные для Польши условия пойдет великий князь. Тем не менее Баторий и его советники не доверяли Поссевино, даже сторонились его. Ничего! Антоний знал, что рано или поздно он добьется своего.

ГЛАВА 9

Из Александровской слободы, куда, по обыкновению, осенью уезжал государев двор, потянулись в Москву боярские поезда. Ноябрьские дни уже были коротки, и когда мутное солнце, ненадолго появляясь, вновь пряталось за горизонт, наступала непроглядная мрачная тьма с утробно завывающими в ней злыми ветрами. Никита Романович Захарьин много повидал на своем веку, но даже сейчас ему было не по себе. Он, укрытый бобровым опашнем, задумчиво глядел в темноту через мутное оконце возка. Сидя напротив, опершись на плечо рядом сидящего брата, дремал его сын Михаил. Другой сын, Федор, не спал, с тревогой глядел на изможденного отца. Видно было, что такие поездки все труднее даются пожилому боярину. К тому же пол года назад произошло то, что очень подкосило здоровье Никиты Романовича — умерла его супруга Евдокия Александровна.

С ее смертью разом потишел и помрачнел большой дом Захарьиных. Княгиня скончалась без мучений, просто однажды не проснувшись утром. Причащали и соборовали ее уже мертвой. У гроба новопреставленной стояли ее многочисленные дети, коих она сама выносила, родила, воспитала. Они утешают друг друга и со слезами глядят на мать, пурпурносерую, так не похожую на себя — в последние годы Евдокия Александровна огрузнела, а теперь, в гробу, казалось, распухла еще сильнее, что едва помещалась в него. Ни свечи, ни густой дым ладана не могли перебить уже отчетливо ощутимый сладковатый запах тлена. У изголовья стоял, опустив голову, осунувшийся Никита Романович, с болью и любовью глядя на искаженное смертью одутловатое лицо дорогой ему супруги.

Хоть и держался он с достоинством, но боль утраты скрыть он не мог никак. Он даже опасно заболел, слег надолго, и все боялись, что умрет, не выдержит. Сыновья сумели взять на себя обширное хозяйство, дочери хлопотали по дому и вокруг больного отца. Но Никита Романович заставил себя встать на ноги раньше, чем выздоровел, — не мог он отдаться болезни и необходимому ему отдыху, когда страна была уже на пороге своей гибели.

Вести были печальные — после утраты Нарвы, обеспечивающей выход к Балтийскому морю, шведы осадили Ивангород, крепость, строенную на ливонских рубежах Иваном Великим. Говорят, гарнизон сдался едва ли не сразу из-за своей малочисленности. Потерять цитадель своего великого деда для Иоанна было особенно унизительно. И вместе с тем событие это было особенно страшным — шведам открывалась прямая дорога на Новгород. Именно о помощи сему городу говорили нынче бояре с государем и наследником, прибыв в слободу. Кроме того, обсуждали вести из-под Пскова, за коими сейчас судорожно следила вся страна.

Обсуждали и переговоры Поссевино с Баторием. Бояр интересовал ответ Батория на предложение Иоанна о встрече их послов в Ям-Заполье (переданное в недавнем письме государя иезуиту), и царь велел дьяку зачитать пришедшее из-под Пскова послание иезуита:

«…Король Стефан ничего не захотел отвечать на твое предложение, говоря, что оно делается для того, чтобы оттянуть время, <…> но если бы ты согласился на справедливые условия мира, то он сам соизволил бы одобрить прочный и надежный мир — и никакой другой. Но в то время как я вёл об этом переговоры, в наш лагерь прибыли новые солдаты и были привезены новые запасы пороха и орудийных ядер, потому что раньше было принято решение во второй раз осуществить решительную попытку штурма самого города Пскова. Я постарался уговорить его не делать этого до настоящего времени, во-первых, ссылаясь на авторитет вели-кого первосвященника, во-вторых, выступая как бы поручителем перед королем Стефаном