Чудовище во мне - Марго Эрванд

в глазницах в отчаянной попытке рассмотреть знакомый интерьер и, наконец, унять растущую внутри панику. Но я совсем не узнаю это место. Снова закрываю глаза, пытаясь заставить себя поверить, будто все это сон.

Я все еще сплю. Я дома. Где еще я могу быть?

Открываю глаза и снова вижу комнату, погруженную во тьму. Единственный источник света – это узкая полоса, образующаяся каждый раз, как ткань колыхнется от порыва ветра. Этого оказывается достаточным, чтобы разглядеть чужой диван, на котором я лежу, гору пушистых подушек повсюду и какие-то странные щиты, которыми заставлены почти все стены этого пространства. Темные квадраты и прямоугольники, словно большие окна, через которые кто-то пристально следит за мной.

– Кто здесь? – спрашиваю я, резко садясь на диване, притягивая к себе колени.

В ответ все та же гнетущая тишина, нарушаемая моим частым свистящим дыханием. Выждав несколько секунд и успев досчитать до пяти, я медленно опускаю ноги на пол, после чего резко бегу раздвигать занавески. За окном пасмурно и темно, и только где-то вдалеке сквозь нависшие грозовые тучи пробивается робкий луч восходящего солнца. Это несмелое начало дня развеивает мою временную растерянность. Вчера после двух бутылок вина и пары коктейлей у барной стойки паба нам с Джесс все же удалось каким-то чудом добраться до ее квартиры. Вглядываюсь в пугающие меня прежде черные ширмы, развешанные вокруг, и теперь вижу, что с каждой из них на меня смотрят выразительные красивые глаза. Фотографии Джесс обступают меня со всех сторон, напоминая о том, какой жизнерадостной, счастливой и целостной она была. И какой надломленной она стала теперь…

Окончательно успокоившись и, наконец, утолив на кухне свою жажду, я почти на ощупь пробираюсь к спальне Джесс. Стараясь не шуметь, я тихонько открываю дверь, заглядывая внутрь. Последний раз, когда я была у нее в гостях, спальня выглядела не так впечатляюще, сейчас же я осознаю, что уже несколько секунд таращусь на мерцающий в свете ночной лампы балдахин кукольного розового цвета, украшенный тонкими цепочками, бахромой и разнокалиберными бусинами. Нечто подобное мама пыталась навязать мне еще в подростковом возрасте, но уже тогда я четко понимала, что это слишком. Слишком для человека, твердо стоящего на ногах, чувствующего себя в полной безопасности и не испытывающего дефицита в любви. Очевидно, душевное состояние Джесс даже хуже, чем я думала.

Прикрываю дверь и возвращаюсь в гостиную. В теле все еще чувствуется противная слабость, и тупая головная боль напоминает о себе каждый раз, когда я пытаюсь резко повернуться, но в остальном я чувствую себя бодрой и отдохнувшей. Возвращаюсь на диван, подняв с пола все разбросанные подушки, и теперь рядом со мной в рост взрослого человека стоит пестрая гора.

Интересно, а что бы по этому поводу сказал профессор Лимерман? С балдахином Джесс все просто: хотя бы в своей спальне ей хочется чувствовать себя хрупкой и слабой девочкой. Розовые рюши, бусинки, цветочки – все это попытка залатать детские травмы: долюбить, дозаботиться.

Изучающим взглядом окидываю свою гору подушек, закусывая щеку изнутри.

А вот это… это, очевидно, желание выстроить стену между мной и остальным миром… а может быть, это желание встретить кого-то, кто сможет дать мне ощущение безопасности и силы… а может быть…

Я бью кулаком в центральную часть мягкой башни, и подушки снова оказываются на полу.

– А может быть, это ничего не значит. Просто гора подушек.

Откидываюсь на спинку дивана и, запрокинув голову, закрываю глаза, мысленно прогуливаясь по событиям прошлого дня. В основном это обрывки нашей болтовни с Джесс: смех и слезы радости, когда мы вспомнили школьные годы и первую ссору из-за парня, философские рассуждения о том, как все мы изменились, и снова детские мечты и надежды, которые каждая из нас питала, заканчивая школу, и, наконец, первое поражение, первая потеря… а еще много слов о том, кем мы в итоге стали. Она – известная актриса Бродвея, а я… психолог-криминалист, зарывающий свой талант в лохмотьях медиума.

Открываю глаза и вытаскиваю из-под груды каких-то театральных буклетов свой мобильный телефон. На экране высвечивается дата и время – 13 октября, 7:23 утра. Из спальни Джесс доносится громкий и хриплый храп, очевидно, она проснется еще не скоро. По привычке открываю форум «Не в одиночку» и бегло просматриваю новые сообщения в интересующих меня чатах. Ничего. Я не планировала заниматься этим вне дома, но, похоже, это единственное, что может скрасить мне часы одинокого ожидания в этих стенах. Не раздумывая больше ни секунды, я включаю на телефоне следующее видео из комнаты для допросов. И на этот раз в кадре – Джейкоб Моррис.

– Джейк, я могу вас так называть? – слышу я голос Клаттерстоуна, когда на экране появляется лохматый мужчина с впалыми глазами и темными синяками под ними, кожа лица в рытвинах.

– Валяйте. Зачем я здесь? Это ведь не я перегрыз ему горло, а пес, вот с ним беседы и ведите, – огрызается Джейкоб, наматывая рукав своего свитера на кулак. Съемка была сделана в июле, но я вижу, как его знобит.

– Считаешь себя остроумным? Твоего приемного брата загрызла его же собака, по-твоему, это смешно?

– Нет.

– Почему тебя не было на приеме в тот день?

– А кто бы меня пустил туда? Я только два дня назад вышел из клиники. На похороны зато сходил… жуть.

– Что именно?

– А все! Жизнь – вообще говно! Не знали?

– Ты это скажи тем, кто живет на улице, кто ест из помойки.

– А-а, – с кривой ухмылкой на лице тянет Джейкоб. – Думаешь, богатые предки – это круто… а ты поживи в моей шкуре… И дня бы не выдержал.

– Ну Пол же справлялся, хоть и не был родным. Тебя, наверное, это злило, да?

– Что именно? Что его отец с помойки привел? – спрашивает Джейкоб, откидываясь на спинку своего стула. – Да нет, не особо. Мне тогда до него дела не было… А вообще Пол был мудаком… а им все гордились…

– Ты, наверное, завидовал ему, ведь у тебя тоже был талант к музыке, верно?

– Ну если сыграть ламбаду – это талант, то да… я талант. Нет у меня никакого таланта.

– Почему тогда ты считал Пола мудаком? Вы не ладили?

– Я думал, мы друзья… а он… он кусок говна… мы с ним поругались…

– Когда это было?

– За день или два… он собирался в заключительный тур по городам Африки, кажется… в общем, перед тем, как он уехал.

– Почему?

– Не впервой. Правда, тогда я был уверен, что и не в последний… ошибся, – Джейкоб истерически хихикает, глядя в камеру. – Я часто ошибаюсь… но на его счет впервые… Да поругались. Он сам виноват. Он лжец и предатель… но мне жаль… его смерть – это ужасно… чертов пес, не нужно его выпускать из клетки… А Пол – предатель… Я так Эду и сказал… он не поверил… Пол умел нравиться людям, я нет… меня никто не любит… я неудачник…

– Как именно Пол предал тебя?

– …я случайно узнал… услышал… У него были деньги, много денег. Он так и сказал, сказал, что, наконец, сможет избавиться от отца… я просил его поддержать меня… я хотел открыть книжный магазин… я же читаю, много читаю… это единственное, что я по-настоящему люблю. Книги, а не медицину… чертовы врачи… Он обещал помочь, обещал дать денег… но это все вранье. Он собирался все бросить… собирался сбежать… Поэтому так легко все и всем обещал… Он врал… обманывал… а все ему верили, любили. Эди верил, что выйдет с ним на сцену, Гвен – что откроет свою пекарню… даже отца он сумел обдурить… срубил столько бабла, а отец и не заметил… – Джейкоб снова заходится истерическим смехом. – Пол не был тем, кем его считали… Он обманщик, предатель… он трус!

– Что это ты слушаешь? – широко зевая, спрашивает меня Джесс, появляясь в дверях своей комнаты. Я так увлекалась, что даже не заметила,