Семья Тибо (Том 1) - Роже Гар

Он не отрывал взгляда от брата, стараясь отыскать на этом новом лице прежние черты. Те же волосы, рыжие, правда чуть потемневшие, с каштановым отливом, но по-прежнему жесткие и по-прежнему закрывающие лоб; тот же нос, тонкий и некрасивый; те же потрескавшиеся губы, затененные теперь едва заметным светлым пушком; та же нижняя челюсть, тяжелая, раздавшаяся еще больше; наконец, те же оттопыренные уши, которые, казалось, растягивают и без того широкий рот. Но ничто не напоминало больше вчерашнего ребенка. "Темперамент - и тот у него словно переменился, - подумал Антуан. - Всегда такой подвижный, неугомонный - и на тебе, застывшее, сонное лицо... Был такой нервный, а теперь лимфатик..."

- Встань-ка на минутку!

С учтивой улыбкой, которая не затрагивала глаз, Жак дал себя осмотреть. Его зрачки были словно подернуты изморозью.

Антуан ощупывал его руки, ноги.

- Но как же ты вырос! Утомления от быстрого роста не ощущаешь?

Жак покачал головой. Взяв брата за запястье, Антуан поставил его прямо перед собой. Он заметил бледность густо усеянной веснушками кожи, увидел синеватые тени под нижними веками.

- Цвет лица неважный, - продолжал Антуан более серьезно; он нахмурил брови, собираясь еще что-то сказать, но промолчал.

Однако покорная, ничего не выражающая физиономия брата вдруг напомнила ему о тех подозрениях, что мелькнули у него, когда Жак появился во дворе.

- Тебя предупредили, что я жду тебя после мессы? - спросил он без обиняков.

Жак смотрел на него, не понимая.

- Когда ты выходил из часовни, - настаивал Антуан, - ты знал, что я тебя жду?

- Да нет. Откуда?

Он улыбался с наивным удивлением.

Антуану пришлось идти на попятный; он пробормотал:

- А я решил было... Здесь можно курить? - поспешил он переменить тему.

Жак глянул на него с беспокойством и, когда Антуан протянул ему портсигар, ответил:

- Нет. Я не буду.

Он помрачнел.

Антуан не знал, о чем еще с ним говорить. И, как это всегда бывает, когда пытаешься продолжить беседу с человеком, который едва отвечает тебе, он мучительно выдавливал из себя все новые вопросы:

- Так что, ты в самом деле ни в чем не нуждаешься? У тебя здесь есть все необходимое?

- Конечно.

- Спать-то тебе удобно? Одеял достаточно?

- О да, мне даже слишком жарко.

- А учитель? Он с тобой вежлив?

- Очень.

- Ты не скучаешь, занимаясь с утра до вечера, один, без друзей?

- Нет.

- А вечерами?

- Я ложусь после ужина, в восемь часов.

- А встаешь?

- В половине седьмого, по звонку.

- Капеллан к тебе когда-нибудь заходит?

- Да.

- Он хороший?

Жак поднял на Антуана затуманенный взгляд. Он не понял вопроса и не ответил.

- Директор тоже заходит?

- Да, часто.

- Он приятно держится. Его любят?

- Не знаю. Наверно, любят.

- Ты никогда не встречаешься с... другими?

- Никогда.

Жак сидел потупясь и при каждом вопросе чуть заметно вздрагивал, словно ему было трудно всякий раз перескакивать на новый предмет.

- А поэзия? Ты все еще пишешь стихи? - спросил Антуан игривым тоном.

- О нет!

- Почему?

Жак покачал головой, потом кротко улыбнулся, и улыбка довольно долго держалась у него на губах. Он улыбнулся бы точно так же, если б Антуан спросил, играет ли он еще в обруч.

Окончательно выдохшись, Антуан решился заговорить о Даниэле. Этого Жак не ожидал - у него слегка порозовели щеки.

- Откуда же мне о нем знать? - ответил он. - Писем ведь здесь не получают.

- Но ты-то, - продолжал Антуан, - разве ему не пишешь?

Он не спускал с брата глаз. Тот улыбнулся точно так же, как минуту назад, когда Антуан заговорил о поэзии. Потом слегка пожал плечами.

- Все это старая история... Не будем больше об этом.

Что он хотел этим сказать? Ответь он: "Нет, я ни разу ему не писал", Антуан мог бы его оборвать, пристыдить - и сделал бы это даже с тайным удовольствием, потому что вялость брата начинала его раздражать. Но Жак ушел от ответа, и его тон, решительный и грустный, парализовал Антуана. Тут ему вдруг показалось, что Жак уставился в дверь за его спиной; к Антуану, пребывавшему в состоянии какой-то безотчетной злости, разом вернулись все его подозрения. Дверь была застеклена - наверняка для того, чтобы из коридора можно было наблюдать за всем, что происходит в комнате; над дверью было еще и маленькое слуховое окошко, зарешеченное, но не застекленное, позволявшее слышать, что говорят внутри.

- В коридоре кто-то есть? - резко спросил Антуан, понизив, однако, голос.

Жак посмотрел на него, как на сумасшедшего.

- Как в коридоре? Да, иногда... А что? Да вот, я сейчас видел, как прошел дядюшка Леон.

В дверь тут же постучались - дядюшка Леон зашел познакомиться со старшим братом. Он по-свойски присел на край стола.

- Ну, нашли его небось в добром здравии? Подрос-то как с осени, а?

Он засмеялся. У него были обвисшие усы и физиономия старого служаки; от густого смеха скулы у него покраснели, щеки покрылись мелкими лиловыми прожилками, которые, ветвясь, добежали до белков глаз и замутили взгляд, по-отечески добрый, но лукавый.

- Меня в мастерские перевели, - объяснил он и поиграл плечами. - А ведь я так привык к господину Жаку! Ну да ладно, - добавил он, уходя, - жизнь есть жизнь, чего на нее жаловаться... Привет господину Тибо передайте, не в службу, а в дружбу, - скажите, от дядюшки Леона, он меня знает!

- Славный старикан, - сказал Антуан, когда тот вышел.

Ему захотелось продолжить прерванный разговор.

- Я могу, если хочешь, передать ему письмо от тебя, - сказал он. И так как Жак не понимал, о чем идет речь, добавил: - Разве ты не хотел бы черкнуть несколько слов Фонтанену?

Он упорно пытался уловить на этом невозмутимом лице хоть какой-то намек на чувство, какую-то память о прошлом, - все было напрасно. Юноша помотал головой, на этот раз без улыбки:

- Нет, спасибо. Мне нечего ему сказать. Это все быльем поросло.

Антуан больше не настаивал. Он устал. К тому же и времени оставалось мало; он вынул часы.

- Половина одиннадцатого, через пять минут мне надо идти.

Тут Жак внезапно смутился; казалось, он хочет что-то сказать. Стал спрашивать брата, как его здоровье, когда отправляется поезд, как у него дела с экзаменами. И когда Антуан встал, его поразило, как горестно Жак вздохнул:

- Уже! Посиди еще немного...

Антуан подумал, что Жака огорчает его холодность, что, может быть, приезд брата доставил малышу куда больше радости, чем это могло показаться по его виду.

- Ты рад, что я приехал? - пробормотал он смущенно.

Жак будто ушел в какие-то свои мысли; он вздохнул, удивился и ответил с вежливой улыбкой:

- Конечно, я очень рад, спасибо тебе.

- Ну ладно, я постараюсь приехать еще, до свиданья, - сказал Антуан сердито. Собрав всю свою проницательность, он еще раз посмотрел младшему брату в глаза; в нем опять пробудилась нежность.

- Я часто думаю о тебе, малыш, - отважился он. - Все время боюсь, что тебе здесь плохо...

Они были возле двери. Антуан схватил брата за руку.

- Ты мне сказал бы, правда?

У Жака сделалось смущенное лицо. Он наклонился, будто хотел в чем-то признаться. И наконец, решившись, быстро проговорил:

- Хорошо, если б ты дал что-нибудь Артюру, служителю... Он такой старательный...

И, видя, что Антуан озадачен и колеблется, добавил:

- Дашь?

- А неприятностей не будет? - спросил Антуан.

- Нет, нет. Будешь уходить, скажи ему "до свиданья", только повежливее, и сунь тихонько на чай... Сделаешь?

В голосе его звучала почти что мольба.

- Ну конечно. Но ты все-таки мне скажи, не нужно ли тебе чего. Ответь... тебе здесь не очень худо?

- Да нет же! - отозвался Жак с едва уловимой ноткой раздражения. Потом, опять понизив голос, спросил: - Сколько ты ему дашь?

- Да я не знаю. Сколько? Десяти франков хватит? Или, может, двадцать дать?

- Да, конечно, двадцать франков! - воскликнул Жак с радостным смущением. - Спасибо, Антуан.

И крепко пожал протянутую руку брата.

Выйдя из комнаты, Антуан наткнулся на проходившего мимо служителя. Тот принял чаевые без колебаний, и его открытое лицо, в котором еще было что-то детское, зарделось от удовольствия. Он проводил Антуана в кабинет директора.

- Без четверти одиннадцать, - засвидетельствовал г-н Фем. - Вы успеете, но пора отправляться.

Они прошли через вестибюль, где возвышался бюст г-на Тибо. Антуан взглянул на него уже без иронии. Он теперь понимал, что отец имел полное право гордиться этим учреждением, которое от начала до конца было его детищем; Антуан даже ощутил некоторую гордость оттого, что он сын этого человека.

Господин Фем проводил его до ворот и просил передать господину учредителю самый почтительный привет; говоря, он не переставая похохатывал, щурил глазки за золотыми очками и доверительно стискивал руку Антуана своими по-женски мягкими и пухлыми ручками. Наконец Антуан высвободился. Маленький человечек остался стоять на дороге; хотя сильно припекало, он не надевал шляпы, поднимал приветственно руки, все время смеялся и в знак дружеского расположения покачивал головой.