Петр I. Предания, легенды, сказки и анекдоты - Ирина Райкова

При первом выстреле хозяйка быстро бросилась было из погреба, но солдат предупредил ее, и, когда раздался второй выстрел, а за ним стон дочери, баба грянулась на землю.

Петр подошел к немой, взял ее за руку: она была холодна и тяжела.

— Пойдем, брат Гриша, — проговорил солдат. — Хоть и жаль немой, да ну ее: яблоко от яблони недалеко упало. Пойдем, только вот я нагребу себе золота, а потом ты нагребешь себе.

— Слушай, дядя, — сказал Петр, — ты бери себе сколько хочешь, а мне не надо, лучше уедем отсюда скорее.

— Пожалуй, поедем.

И солдат, наполнивши свои карманы, фуражку и голенища золотом, отправился с Петром из дому. Петр ехал, а солдат по-прежнему шел около его лошади.

Еще не рассвело, когда солдат с Петром выбрались на большую дорогу: они обернулись назад и над лесом увидели ужасное зарево.

— Ну, брат Гриша, — сказал солдат, — это, верно, горит наш дьявольский ночлег.

— Да, — отвечал Петр, — верно, он. Ну, дядя, прощай, ты теперь и один найдешь дорогу, не опасно.

Тут Петр, расспросив подробно солдата, где он служит, и обняв его, приказал непременно приходить во дворец и спросить охотника Гришу. Царь поехал шибче, а солдат пустился в деревню, напевая какую-то песню. Долго шел он, наконец пришел к кабаку и спросил себе вина и солянку; ему подали.

— Ну, съедят-те мухи, денег-то сколько вам за все? — спросил солдат.

— Ничего не надобно! — отвечал целовальник, низко кланяясь.

— Да у меня, съедят-те мухи, деньги-то есть!

И он бросил им несколько золотых монет и, надев фуражку, вышел из кабака.

Наконец, подошел солдат к гаупвахте. Солдаты отдали ему честь. «Ах, съедят-те мухи, уж все узнали, что у меня деньги есть!» И он бросил им две горсти золота на водку и пошел далее. Вдруг ему попались какие-то двое, и он пригласил их в кабак выпить. Пил, пил, да и напился служивый так, что и заснул, а когда проснулся, то увидел, что он лежит в великолепных покоях. Платье на нем тоже, а голова трещит с похмелья. «Значит, это не сон», — думает служивый. И начал вспоминать солдат свое вчерашнее приключение.

— Где, брат, я нахожусь? — спросил он шедшего мимо его лакея.

— Во дворце, — отвечал тот, — у твоего приятеля Гриши.

— Ах, съедят-те мухи, это хорошо. А могу ли я повидать его?

— Пойдем! — и он повел по комнатам служивого.

Солдат шел. Ему попадалось множество придворных, и все они с любопытством глядели на солдата. Когда же лакей повел его по лестнице в главный этаж дворца, мимо бравых караульных солдат, служивый испугался и говорит:

— Куда же ты ведешь меня, добрый человек?

— Изволь идти за мною, — отвечал учтиво лакей, — приведу, куда следует.

Испуганного солдата вводят в царские покои, вот и приемная, где стоят много разных генералов. Вдруг, окруженный важными особами, вышел из ближайшей комнаты государь. Солдат испугался, когда узнал в царе вчерашнего Гришу, повалился ему в ноги и тихо проговорил:

— Государь, помилуй!

— Встань, — сказал император и сам поднял служивого.

Солдат вытянулся перед Петром.

— Благодарю тебя, — продолжал император, — ты спас мне жизнь, за что и поздравляю тебя капралом Невского полка. Поезжай тотчас же с подводами и отрядом на наш ночлег, забери все, что есть, да донеси мне об оставшейся хозяйке, а если она жива, привези ее.

Солдат снова повалился императору в ноги и благодарил за милость.

Часа через четыре новый капрал с тремя подводами и отрядом выехал из леса по знакомой нам дороге на долину, где вчера ночевали, но на месте дома дымились только головни и лежали два обгоревших трупа женщин. Приказав команде собирать что было, служивый с несколькими бочонками золота возвратился вечером в Петербург и сдал их в казну.

На другой день Петр Великий пожаловал офицером нашего служивого и подарил ему полбочонка золота.

Даря золото новому офицеру, император подал ему рубль и промолвил:

— Знай пословицу: кто рубля не бережет, тот сам гроша не стоит.

Наш новопожалованный офицер вызвал жену свою с детьми из деревни и, служа верою и правдою государю Петру Алексеевичу, никогда не был им забыт.

* * *

Озлобленный такими дерзкими словами, разбойникъ, не помня себя, бросился на лѣстницу и очутился лицомъ къ лицу съ солдатомъ; началась страшная борьба. Разбойникъ старался схватить служиваго за горло, но тотъ его осилилъ.

Служивый быстро бросился къ тому мѣсту, гдѣ спалъ Петръ.

— Алеша! Вставай, братъ, скорѣй! — кричалъ служивый, толкая Петра.

Петръ открылъ глаза и изумленно посмотрѣлъ на солдата.

— Да что это, служивый, ты ужъ совсѣмъ одѣтый, неужто ужъ въ дорогу собрался? Да и голосъ-то у тебя какой-то странный. Ужъ не случилось ли что недоброе? — говорилъ Петръ.

— Ничего, ничего, — говорилъ солдатъ, — вставай поскорѣе, въ избу чай пить пойдемъ.

Петръ рѣшительно не могъ понять, что такое дѣлалось. Надѣвъ сапоги, онъ пошелъ къ слуховому окну, у котораго на стѣнкѣ было повѣшено его верхнее платье. Взявъ платье, онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ обратно отъ окна, и вдругъ его взору представилась валяющаяся на полу человѣческая голова.

— Что это значитъ? — спросилъ испуганный Петръ.

— Охъ, Алеша, чудеса показалъ сегодня надъ нами Господь! Лежали бы на этомъ мѣстѣ наши головы, если бы не помогъ намъ Царь небесный!..Слушай, я разскажу тебѣ подробно, что происходило въ то время, когда ты спалъ своимъ богатырскимъ сномъ.

И солдатъ принялся разсказывать Петру, какъ удалось ему спасти себя и его.

При разсказѣ солдата не разъ сильная дрожь пробѣгала по жиламъ Петра.

— Чего же ты не разбудилъ меня, служивый? Вѣдь вдвоемъ-то намъ было бы легче справиться? — спросилъ Петръ.

— Побоялся, Алеша, подумалъ, что ты станешь горячиться, не будешь дѣйствовать втихомолку и испортишь все дѣло. Ну, да объ этомъ ужъ теперь нечего толковать, надо только молиться и благодарить Бога за наше спасеніе.

Петръ благоговѣйно возвелъ взоръ свой къ небу, потомъ обнялъ служиваго и крѣпко поцѣловалъ его.

— Спасибо, служивый, да воздастъ тебѣ Господь за то, что ты спасъ мою жизнь, а что касается меня, то когда-нибудь отплачу тебѣ за твое добро и вѣкъ буду молиться за тебя, — говорилъ Петръ, и слезы, вызванныя глубокимъ чувствомъ благодарности, выступили на глазахъ его.

— Бери, Алеша, твой пистолетъ и пойдемъ въ избу, пора и убираться отсюда, чтобы не нажить новой бѣды.

Петръ взялъ пистолетъ, взвелъ курокъ и направился вслѣдъ за солдатомъ къ лѣстницѣ.

Старуха, находившаяся въ эту минуту въ избѣ со своею нѣмою дочкой, начинала уже приходить въ смущеніе, почему такъ долго не являются съ чердака ни мужъ ни сыновья. Заслышавъ шорохъ въ сѣняхъ, она подумала, что это являются ея сыновья съ добычей, и быстро схватила со стола горящую свѣчу и поспѣшила къ двери, чтобы встрѣтить ихъ.

— Ну, а нѣтъ ли еще съ вами по сосѣдству такихъ же молодцовъ? — спрашивалъ снова служивый.

— Нѣтъ, родимый, право слово, нѣтъ; года два тому назадъ были версты за двѣ отсюда такіе же хваты, моему товарищи, да прошлую зиму ихъ изловили и отправили куда слѣдуетъ, — отвѣтила старуха.

— Ну, теперь ты должна намъ показать все твое добро; смотри, не утаивай; коли утаишь, да я самъ найду, то плохо тебѣ будетъ.

— Все, все, родимый, покажу, всѣ сундуки отопру, потому ничего мнѣ теперь не надо, только бы пришлось душу избавить огь такого великаго грѣха.

Но каковъ же былъ ея испугъ, когда дверь отворилась, и передъ ней явились Петръ и служивый. Отчаянный крикъ вырвался изъ ея груди, и она едва не упала безъ чувствъ.

— Чего испугалась? Слышалъ я, какъ ты научала своего мужа положить наши головы, да нѣтъ, не пришлось, ошиблись вы въ расчетѣ. Я тѣ, окаянная, покажу, какъ научать злому дѣлу! — кричалъ во все горло служивый.

— Отецъ родной, помилуй, не погуби, пусти душу на покаянье, вѣкъ буду молить за тебя, — говорила старуха, валяясь въ ногахъ солдата.

— Такъ вотъ какимъ звѣринымъ ловомъ здѣсь промышляете? Говори, змѣя подколодная, кто у васъ еще здѣсь есть? Говори всю правду.

— Ни единаго человѣка больше, родимый, нѣтъ. Вотъ приходитъ мой послѣдній часъ, не буду лгать: право слово, никого больше нѣтъ. Видно, ужъ мой старикъ своими худыми дѣлами больно Господа прогнѣвилъ, что такъ наказалъ его Господь; видно, на своемъ вѣку много душъ загубилъ, что и самому пришлось умереть такою смертію. Ужъ, вѣстимо, это была Божія воля, что ты, родимый, съ пятерыми справился. Прости ты меня, старуху-грѣшницу, не губи ты мою головушку. Дамъ я тебѣ клятву предъ образомъ, что все это добро, такимъ грѣхомъ нажитое, нищимъ раздамъ, а сама пойду по святымъ мѣстамъ Богу молиться, — со слезами говорила старуха, снова кланяясь въ ноги служивому.