Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никаких капель не было. Вода падала слитной массой, и громкий гул ливня заглушил все звуки. Минут через пять я почувствовала приятное ощущение полной безопасности. Ни одна капля не просачивалась через крышу палатки; стены хотя и выгибались немного под порывами ветра и хлещущими струями дождя, но вели себя тоже превосходно. Я сидела у опущенного полотна окошка и в щелку подсматривала за буйством тихой крымской погоды.
Шум дождя немного стих, и до меня донеслись ритмичный скрип и посвистывание ветра в ветвях. Это шумел тополь. Он стоял в нескольких метрах от палатки, мертвый и высохший, как мумия. Почему его до сих пор не срубили, когда дрова на биостанции были привозные, я так и не поняла. Если ветер был южный, я совершенно спокойно смотрела, как качается и гнется, потрескивая, дряхлый ствол тополя. Если б он и свалился, то на дорогу, а не на палатку. Но при северном и северо-восточном ветрах старое дерево превращалось в дамоклов меч, который мог упасть нам на головы при любом сильном порыве. Слушая угрожающие звуки, которые издавал тополь, сгибаясь под ударами ветра, я подумала об эфемерности крыши над моей головой, и мне уже не было так уютно, как прежде. Следовало бы взглянуть, как ведет себя тополь, но в задней стенке палатки не было окна. Вылезать на проливной дождь уж очень не хотелось.
Пока я колебалась, мое внимание привлекло движение под полом палатки. Что-то ползло там, извиваясь и вздувая парусину. Низкий порог приподнялся, и я не успела ахнуть, как через него хлынула вода. Вровень с порогом несся поток. Стекая с высокого холма позади сада, вода сливалась в быстрый и бурный ручей. Посередине его русла стояла наша палатка...
Мелкий ровик, окопанный для очистки совести едва ли на глубину трех-четырех сантиметров, давно скрылся под водой. Мне, подводному спортсмену, грозила судьба княжны Таракановой. Но я не стала принимать живописной позы, хорошо знакомой по картине Флавицкого. Вместо этого я руками и зубами вцепилась в полог палатки и подняла его вместе с полом на полметра кверху. Так я спаслась от злой судьбы.
Самое замечательное было то, что хотя палатка практически плавала в воде, но внутри было совершенно сухо, если не считать просочившейся через порог небольшой лужицы. Хорошо, что наш дом был сшит в виде мешка со стенами и полом, составляющими одно целое. Убедившись, что немедленная смерть мне не грозит, я опять начала находить в своем положении даже приятные стороны. Что же касается тополя, то я здраво рассудила, что если он выдержал первый натиск бури и не упал, то, возможно, выдержит и последующие ее удары. А если ему суждено упасть, на это воля аллаха. Короче, мне очень не хотелось лезть в сырость.
Скоро дождь прекратился так же внезапно, как и начался, но грозный гул воды доносился до меня с прежней силой и даже нарастал с каждой минутой. Пришлось выждать еще полчаса, пока не иссяк ручей на нашей поляне. Тогда я вылезла из палатки. Тонкий слой грязи затянул траву, и только кое-где по ней пробивались отставшие струйки воды.
Рев потока доносился из нашего безобидного и почти пересохшего оврага за палаткой. Я не могла поверить своим глазам. Мутный Терек с водоворотами и глинистой пеной несся вровень с берегами. В нем мелькали газеты и тряпки, которые отмечали ранее место лагеря только что ушедших туристов. Потом весь этот мусор вынесло в море, а море в свою очередь выбросило большую часть на пляж биостанции. Я зашлепала по грязи обратно в палатку, думая о том, что сейчас придет мокрый и несчастный Николай и вместо отдыха мы будем сушить и палатку и землю под ней.
Николай явился совершенно сухой. Он работал в музее, когда неожиданно налетела гроза. Темные лохмотья туч еще летели над морем, а солнце уже опять припекало так, что от грязи повалил пар. Через час все высохло. Только поток еще бесновался в овраге, и под его шум удивительно приятно было спать.
К утру все стихло. Скромный ручеек журчал на дне, и только засохшая грязь на лужайке еще некоторое время напоминала нам о буре.
Дольше всего помнило о грозе море у нашего берега. Черный овраг, прорезающий холмы у подножия Карагача, вынес в море громадное количество глины. Белая муть затянула воду на расстоянии 200–300 метров от берега. Она непроницаемой молочной завесой висела в воде. Только через несколько дней море постепенно приобрело прежнюю прозрачность.
Глава 11
Между скалами прибрежной зоны, там, где песок или мелкий гравий образует небольшие гладкие площадки, мы часто находили небольших скатов-хвостоколов, морских котов. Это были совсем еще небольшие «скатята», некоторые чуть больше ладони. Но несмотря на их малый рост и кроткий вид, с ними следовало обращаться с осторожностью. На тонких хвостиках молодых скатов был такой же зазубренный кинжал, как и у взрослых, и, хотя его скорее следовало называть иглой, чем кинжалом, нанесенные этим маленьким оружием ранки были болезненны.
Эта плоская, ромбовидная рыба с напряженно вытянутым тонким и длинным, как хлыст, хвостом, на котором торчит зазубренный шип, часто встречалась вдоль побережья Карадага.
Первое время нам попадались на глаза только молодые скаты, как мы их называли «скатята».
Они были знакомы мне по Азовскому морю, где в каждом улове ставного невода всегда можно было найти несколько морских котов различных размеров. Но в то время мои отношения со скатами были чисто гастрономические. Пережаренная до золотисто-коричневого цвета печень ската очень вкусна, и по сравнению с ней печень трески или налима кажется сухой и пресной. Только следует жарить ее как можно дольше, все время сливая вытапливающийся жир, настолько богатый витамином, что его излишек может вызвать болезненные явления.
Но, встретив скатов под водой, я невольно заинтересовалась ими совсем с другой точки зрения. Наблюдать за скатами доставляло нам большое удовольствие. Если морской кот зарылся в песок или спрятался в водорослях, то он лежит в своей засаде совершенно неподвижно, надеясь на то, что он невидим для врагов. Тогда его можно не заметить и наступить на притаившееся животное. Это самое страшное, так как в момент опасности и возбуждения скат начинает хлестать вокруг себя хвостом, нанося кинжалом-шипом рваные, медленно заживающие раны. Особенно опасны эти ранения потому, что шип морского кота снабжен ядоносным аппаратом. Попадая в кровь яд вызывает иногда крайне тяжелые последствия. В литературе указываются следующие симптомы при сильном отравлении: невыносимая боль, распространяющаяся с чрезвычайной быстротой, лимфангаит, невозможность в течение долгого времени пользоваться пораженным органом, расстройство дыхания и деятельности сердца, конвульсии, а в некоторых случаях и смерть[3].
- Лесной друг - Николай Евгеньевич Гуляй - Детские приключения / Природа и животные / Детская фантастика
- Как просыпается Солнце - Леонид Фёдоров - Природа и животные
- Шимпанзе горы Ассерик - Стелла Брюер - Природа и животные
- Они живут рядом со мной - Анатолий Онегов - Природа и животные
- Чистые воды бытия - Иоланта Ариковна Сержантова - Детская образовательная литература / Природа и животные / Русская классическая проза
- Добрая пища для тела, ума, духа и души - Катя Воробьёва - Здоровье / Природа и животные
- Как разговаривать с собакой - Стэнли Корен - Природа и животные
- Живущие рядом (сборник) - Екатерина Мурашова - Природа и животные
- Душа алматинской белки. Про соломенное чудо и пушистых жителей города Алматы - Ольга Владимировна Остапенко - Природа и животные
- Острова, затерянные во льдах - Валерий Константинович Орлов - Природа и животные / Путешествия и география