Талисман цесаревича - Сергей Юрьевич Ежов

всё равно использовал для тренировок как имитатор.

Засидку устроил в красивых кустах ивы, растущих на берегу живописного овражка, по которому протекает ручеёк. За оврагом для меня открывается прекрасный вид на дорогу, по которой часто скачут охотничьи кавалькады, возглавляемые императрицей Екатериной Второй. Я уже изучил здешние порядки. Когда Екатерина изъявляет желание поохотиться, собирается группа сопровождения, одетая в охотничьи костюмы. Многие мужчины вооружены охотничьими ружьями, как и некоторые дамы. Когда кавалькада достигает охотничьих угодий, егеря, стараясь подставить под выстрел, выпускают на неё зверей — оленей, кабанов или кого там захотят убить вельможные охотники. Дорога к охотничьим угодьям пролегает именно здесь, и всегда кавалькаду возглавляет Екатерина. Как я узнал, ей изготовили особое седло, на котором можно ездить и по-женски боком, и по-мужски. Екатерина, соблюдая приличия, садится в седло по-женски, а после выезда в поле, отрывается от кавалькады и перекидывая ногу через круп коня садится уже по-мужски. Так ей больше нравится.

Я выбрал место, где Екатерина практически всегда едет в одиночку, оторвавшись от основной группы охотников метров на пятьдесят — семьдесят. Что для меня как стрелка важно: Екатерина довольно продолжительное время движется прямо на меня, и лишь у оврага поворачивает направо. Место открытое: придорожный кустарник уже вырубили, теперь потихоньку корчуют и на этом месте высаживают что-то декоративное. Впрочем, сейчас лето, жарко, потому кусты не сажают, начнут это делать осенью.

Лежу в засаде уже второй час. Екатерина с утра собиралась на охоту в обществе английского и сардинского послов, но что-то задерживается. Ничего, подожду, у меня не горит. Для всех я сейчас нахожусь на рыбалке, и желающие могут даже увидеть меня — в небольшом озерке, примыкающем к речке, стоит лодка, а в лодке чучело меня, исполненное с большим тщанием и с долей артистизма. Манекен изображает дремлющего человека. Я приучил окружающих, что беспокоить меня на рыбалке нельзя, и вот сейчас это пригодилось. Надеюсь, во время моего террористического акта никто меня не спохватится.

— Внимание, Юрий Сергеевич! — даю я сам себе команду.

Вдалеке показались всадники в ярких нарядах. Зрелище, надо признать, очень красивое, живописное, яркое. Так и просится на полотно, но полотно мне нынче заменяет прицел. Эх, жаль что ещё нет телескопического прицела, надо найти оптика и сделать ему заказ. Ну да ладно, грех жаловаться, у меня практически идеальные условия для стрельбы. Вот вперёд вырывается всадница, а остальные охотники придерживают лошадей. Вот она завозилась в седле, устраиваясь по-новому. Вот всадница что-то задорно крикнула отставшим, и поскакала прямо на меня. Я прикладываюсь к ружью, навожу на цель. Жалко лошадь, ах как жалко! Она-то бедная не при чём, а стрелять я буду именно в неё, в том и смысл моего покушения, чтобы сымитировать несчастный случай.

Так! Мишень вошла в прицел, палец плавно тянет спусковой крючок… Бум! Выстрел негромкий, дыма почти нет, он ещё заперт в глушителе. Ах, как удачно попал! Пуля попала лошади в грудь, бедная коняшка покатилась по дороге и вылетела на обочину. Тело Екатерины пролетело дальше, прямо на частокол коротко обрубленных стволов кустарника. Больше я не смотрю, убираю ружьё вместе с глушителем в тайник, я его приготовил заблаговременно. Тайник представляет собой скважину диаметром сантиметров двадцать пять, глубиной чуть меньше двух метров, так что ружьё вместе с сошками туда вошло как родное. Сверху затычка с куском дёрна по размеру скважины, плащ-накидку на себя, и бегом из этих райских мест, ставших вдруг опасными. Лежка заранее посыпана травами, отбивающими нюх у собак-ищеек, а сапоги ночь пролежали в муравейнике. По заранее разведанному маршруту ухожу к своей лодке, сажусь в неё и разбираю на детали сослуживший свою службу манекен. Достал из-за борта вершу, и погрёб к берегу. У меня есть чем залегендировать своё сегодняшнее отсутствие, и сделал я это загодя, вчера. Вечером вышел на лодочке сюда, закинул удочку — поклёвка. Подсечка, рывок и шикарный карась запрыгал по дну лодки. Второй карась, третий… пятый… На седьмом карасе как отрезало. Посидел ещё полчасика, но клёва больше не было. Эти караси пригодились сегодня.

Причалил лодку на обычное место у мостков, собрал карасей на кукан, вершу разломал и закинул в камыши, обувь сунул в тайник, теперь поднимаюсь наверх, к дороге. Встреченному по пути штабс-капитану Ливину приветливо киваю:

— Полюбуйся Павел Павлович, какой знатный улов сегодня.

— Хороши! — одобряет Ливин.

Караси воистину шикарные — семь штук килограмма по полтора.

— К обеду зажарю их в сметане, приходите, Павел Павлович, и Елену Ивановну приводите.

— Непременно! Супруга будет рада увидеть Вас.

Елене Ивановне помог мой совет: она последовала рекомендациям, и теперь на пятом месяце беременности, благодаря чему мы теперь большие друзья. Мы частенько собираемся у меня и приятно проводим время. Елена Ивановна певунья, ей нравится народные песни, а вот другой моей частой гостье, Наталье Алексеевне, больше по душе романсы, причём не классические русские романсы, а советские. Обожает песни на стихи Марины Цветаевой, и даже заставила меня записать все цветаевские стихи, что я сумел вспомнить. Но есть у этих двух дам точка соприкосновения: они обе в восторге от арии-кантилены Эйтора Вилла-Лобоса. У нас сложился недурной оркестр: я на мандолине, Павел Петрович прекрасно владеет виолончелью, гобоем и фортепиано, Павел Павлович очень удачно играет на ударных. Ещё у нас два офицера полка, прапорщики Вредль Генрих Карлович и Эрлих Осип Симонович. Они оба прекрасно играют на скрипках. Музыканты они прекрасные, да и офицеры весьма дельные. Правда, я недоверчиво отношусь к Эрлиху, утверждавшему, что он немец из Рейнской области, а я считаю, что он еврей. Нет, к евреям я отношусь совершенно спокойно, а вот к тем, кто скрывает истинную национальность — нет. В оркестр также вошли два аристократа, частенько навещающие цесаревича в его относительном уединении. Это князь Александр Борисович Куракин и граф Павел Александрович Строганов. Эти господа владеют практически любыми инструментами и могут сыграть любую мелодию с листа или даже на слух. Я в этом неоднократно убедился: напеваю Александру Борисовичу что-нибудь, а он тут же играет это на пианино, а потом бегло записывает ноты. Блестящую школу он прошел, да и талант у молодого человека немалый.

Вот и сейчас Павел Петрович с Натальей Алексеевной сидят на балконе в обществе князя Куракина, и попивают чай.

— Каков улов, Юрий Сергеевич? — весело поинтересовался Павел Петрович, подходя к балюстраде балкона.

— Великолепно! Семь карасиков больше чем по три-четыре фунта каждый. Вечером зажарю их под сметаной с дикорастущей зеленью, к обеду милости прошу всех ко мне. А потом помузицируем, я вам представлю новую мелодию.

Куракин тоже подошел к перилам

— Добрый день, Юрий Сергеевич, в газетах пишут, что Ваше «Адажио» произвело в Вене необыкновенный фурор. Мой приятель, барон Данло, он вчера приехал из Вены, привёз газеты и настоятельно добивался знакомства с Вами. Что ему передать?

— Милейший Александр Борисович! Вы же знаете, что мне попросту лень тащиться в раскалённый и весьма неароматный в это время года Петербург. Потому всем отвечайте прямо и смело: обязанности службы не позволяют капитану Булгакову покинуть Павловска. Дескать, весьма занят важнейшими, можно сказать государственными делами.

Глядя на меня, босоногого, в самодельной соломенной шляпе, простецкой рубахе и штанах, с куканом карасей в одной руке и удочкой в другой, компания просто покатилась со смеху.

— Эх! — горько-прегорько вдохнул я, разумеется, сильно переигрывая — В свете все смеются над теми, кто несёт в этот мир правду. Увы мне! Схожу я, помою ноги что ли…

Под весёлый смех, и сам, улыбаясь шире личика, я вошел в дом, отдал Тимоше рыбу на чистку, а сам отправился в душ.

В душе я, наконец, позволил себе расслабиться: что там ни говори, а убийство повергает душу в страшный стресс. Да, я убил поручика Бекетова на дуэли, но это был честный поединок, и если бы Прокошка не струсил, он имел шанс убить меня. Да, Екатерина многократно заслужила колья, на которые наделась, но я-то не судья и не палач! Да, я офицер, но моя служба проходила в спокойные годы, а когда Союз начал разваливаться, меня просто выкинули со службы, так что я не успел повоевать в многочисленных горячих точках. Миновали меня и проклятые бандитские «святые» девяностые —