Время новой погоды - Шон Мерфи

–  Я ничего не могу сделать один, – признался я Подорожнику. – Сейчас все по‑другому, и я знаю об этом не больше, чем ты. Даже, наверно, меньше. Подожди немного, может, нам удастся что‑то вспомнить, узнать.

–  Ты говорил, что вы умеете… – укоризненно и разочарованно повторил Подорожник.

После полудня мы достигли предгорья. Место представляло собой довольно ровное, засыпанное круглыми камнями плато, из которого тут и там торчали обломки скал. И чем дальше мы продвигались, тем гуще и плотнее громоздились эти обломки, становясь выше и смыкаясь в стены и лабиринты. Дорога стала петлять в узких ущельях. Вскоре мы нашли место для остановки.

По всему было видно, что погонщики облюбовали его давно. Под нависающей скалой чернело старое кострище, на камнях были разбросаны клочки перепрелой соломы, кости, обрывки конной упряжи.

–  Надо собрать дров, – сказал Свистун, в упор посмотрев на меня.

–  Я пойду с ним, – вызвался Медвежатник. – Все равно ему надо все тут показывать.

Мы пробирались между камней, обламывали сухие ветки кустарника и складывали их в кучи, чтобы на обратном пути забрать с собой. Набралось уже довольно много, но мы продолжали идти и ломать, потому что ветки были очень сухие и сгорели бы, как порох.

Шаги, перестук камней под ногами и наши голоса раздавались так гулко, что казалось, будто мы идем по пустому недостроенному зданию. К тому же из‑за игры звуков постоянно мерещилось, что где‑то рядом, за соседним камнем ходит некто посторонний. Я останавливался и прислушивался. Медвежатник постоянно меня подгонял.

Так продолжалось, пока мы не добрели до довольно широкой площадки, окруженной отвесными утесами. Камни здесь лежали белые, круглые. Растительности и сухостоя почти не было. Из‑за этого место выглядело чистеньким и опрятным, тут приятно было находиться.

–  Вон, гляди… – Медвежатник кивнул в противоположный конец площадки.

Я увидел какой‑то темный предмет, торчащий из камней. Сделал несколько шагов в его сторону и вдруг остановился. В глазах все пожелтело, будто меня шарахнули дубиной по голове.

Я резко обернулся. Скала! Плоская скала, из которой ветер и песок выдули середину. «Бублик», поставленный набок.

–  Я так и знал, что тебе будет интересно, ‑ донесся как сквозь вату голос погонщика.

–  Уйди, – тихо проговорил я. – Пожалуйста, иди куда‑нибудь. Оставь меня здесь. Я… я сейчас вернусь.

–  Да ты рехнулся?

–  Иди, – настойчиво повторил я.

Я не оборачивался, поэтому не видел, ушел он или нет. Скорее всего ушел. Я приблизился к темному предмету, сел на корточки.

Это был остов истребителя, вросший в каменистую поверхность настолько глубоко, что наружу торчала только малая его часть. Несколько ветхих, ржавых железяк, скрепленных воедино.

Более того, это был тот самый истребитель. Уже не истребитель, а памятник над могилой мальчика, который много лет назад отправился с отцом смотреть на умирающий город и встретился в пути с аэроидом. Нелепо, глупо, подло, обидно… Отец, расслабленный последним удачным вылетом, не вспомнил, что в машине уже почти нет боезапаса. Аэроид убил обоих. Сначала отца, потом, уже на земле – мальчика. Этот мальчик – я…

Но почему я все это помню? Ведь вместе с ребенком, чьи кости лежат сейчас под этими камнями, умерли и все его воспоминания. Каким образом это передалось мне, если между нами не было и нет ничего общего – ни единой кровинки, ни клеточки, ни спиральки ДНК?

Я сидел на собственной могиле. Какое, оказывается, занятное ощущение. Нет ни горечи, ни сострадания к ребенку… к самому себе. А один только ужас перед непостижимыми законами Вселенной, которая играет с людьми такие шутки. Я не должен был касаться всего этого, человеческая жизнь проста и бесконечно далека от столь сложных причуд природы. Аномалии, с которыми мне приходилось работать в Ведомстве, казались просто детскими игрушками. Потому что практически все нам удавалось не только увидеть, но и, главное, объяснить.

Я поднялся и быстро пошел обратно, заставив себя не оборачиваться. Через минуту понял, что заблудился. И скалы, и проходы между ними были почти одинаковыми, и без определенного опыта здесь очень трудно ориентироваться. Я не стал паниковать, а хладнокровно восстановил в памяти направление, по которому должен вернуться. И пошел вперед, останавливаясь и прислушиваясь. Уже скоро я заметил дым нашего костра.

Я силился вспомнить, что говорил отец сидящему рядом мальчику, когда они пролетали над городом, подвергшимся нападению аэроидов. Ведь наверняка он подробно рассказал про эти летающие чудовища, он разложил по полочкам, как они ведут себя, что делают с человеком, как можно защититься от них.

Все тщетно. Память выдавала только монотонный гул, из которого нельзя было вычленить ни слова. Остается надеяться на время. Мозг человека работает постоянно. Даже во сне он решает поставленные ранее задачи и может выдать ответ позже…

И тут я вышел к костру. Первое, что я увидел, был Подорожник, который сидел на камне и играл… моими часами.

Заметив меня, он смутился и быстро сунул часы в рукав. Однако прятать было поздно – я уже все увидел. Поэтому он принял довольно наглый и даже агрессивный вид, приготовившись, что я начну заявлять права на свою вещь.

Ничего подобного у меня и в мыслях не было.

–  Нравится? – добродушно усмехнулся я.

–  Нравится, – ответил Подорожник, которого сразу успокоил мой тон. – Да только мало ли, что мне нравится?

–  Почему? Хочешь – подарю.

–  Подаришь? – погонщик рассмеялся. – Уже без тебя «подарили». Я везу это начальнику Горной заставы. Лучистый велел обменять это на… на что‑нибудь другое.

–  Интересно, на что? – равнодушно сказал я. – Это совершенно бесполезная вещь.

К тому времени я уже выяснил, что сутки здесь короче, чем на Земле, и мои дорогостоящие многофункциональные японские часы, подаренные Ведомством по случаю двадцативосьмилетия, не имеют в этих краях ни цены, ни смысла.

–  Старые вещи тоже бывают занятными. Он выудил часы из рукава, потряс у меня перед глазами и нажал кнопку. Включился секундомер, часы при этом пискнули.

Я скрыл усмешку. Дикарям нравятся блестящие игрушки, и ничего с этим не поделаешь.

–  Ты хочешь поменять их на другую бесполезную вещь?

–  Почему бесполезную? Думаю, смогу просить за них иглострел. Лучистый так и приказал.

–  О‑о! – только и сказал я. Потом мне пришла в голову хорошая мысль, и я продолжил: – А что бы ты попросил за вещь, которая разговаривает?

–  Разговаривает? – Подорожник подался вперед, словно хотел получше расслышать.

–  Ну‑ка, дай… – я взял часы и включил голосовую функцию. Теперь они не только показывали время, но и проговаривали его при нажатии на боковую кнопку. К сожалению, на японском языке, поэтому я этим фокусом никогда не пользовался.

–  Что это?! – Подорожник едва не заплясал на месте от удивления. – Что оно говорит?

–  Это так… Древние заклинания.

Подошел Свистун, оставив костер с готовящимся обедом. Почти сразу откуда‑то взялся и Медвежатник, который воскликнул:

–  Ты здесь?! А я тебя искал…

Но он тут же замолчал, потому что часы заиграли мелодию. Потом другую. Я взглянул на погонщиков. Они были страшно возбуждены.

–  Научи! – воскликнул Подорожник. – Послушай, мы можем теперь просить за них два иглострела! И один оставим себе.

–  И еще что‑нибудь в придачу, – согласился Медвежатник, не менее очарованный новой игрушкой.

–  Ладно, научу, – безразлично пообещал я. Мне не жалко, пусть играют. Батарейки, если верить гарантии, должно хватить еще надолго.

Когда мы сели обедать, восторг погонщиков утих. Эти люди вообще были не особенно впечатлительны, и никакое событие не выбивало их из колеи надолго. Порадовались, поудивлялись – и хватит.

–  Пожалуй, ты знаешь и смысл других вещей, которые нашли у тебя? – подумал вслух Подорожник.

–  А у тебя есть еще какие‑то вещи?

–  У меня – нет. Они остались у Лучистого. Сейчас с ними разбирается один толкователь. Лучистый не жалеет на это денег.

–  Почему же он сразу не спросил у меня?

–  А кто ты такой, чтобы разбираться в старых вещах? Лжец и сумасшедший?

«Почти логично», – подумал я.

–  Могу дать совет, – сказал Медвежатник. – Когда приедем обратно – сходи к толкователю. Объясни все про свои вещи. Он передаст это Лучистому, а деньги поделите.

–  Спасибо, но зачем мне толкователь? Я могу и сам.

–  Тебе Лучистый все равно не поверит. И не заплатит, потому что ты не толкователь.

Тоже логично. Что ж, пусть придумывают свои идиотские правила, живут по ним, пусть сами над собой издеваются, если хотят. Мне от этого ни тепло, ни холодно.

Дальнейший путь проходил некоторое время под писк моего хронометра. Подорожник все жал и жал на кнопочки, заставляя хитроумный иностранный прибор проигрывать то одну мелодию, то вторую, то говорить на родном японском языке. Я не стал обучать погонщика, как пользоваться встроенными термометром, дальномером и глубиномером. Это были недоступные, да и ненужные ему категории.