Вне закона - Эрнст Саломон

Флажок саперов стоял прямо в соломенном стогу, и вымпел висел на жерди как мокрое полотенце. Ветер дул навстречу нам черные снежинки сажи. Теперь, насколько хватало взгляда, не было ни одного дома, который не горел бы. Постепенно темнело. Дождь время от времени перемежался градом. Позиция медленно расплывалась, ее можно было увидеть только при постоянном сверкании. Внезапно позади нас усилился шум нашего обстрела. Все залпы шипели над нашими головами, и разрывались там. Все более страшным был огонь. Старший лейтенант выпустил высоко в небо красную сигнальную ракету. На секунды позже на лугу перед нами разорвались снаряды нашей батареи, бросали в высоту грязь и образовывали тонкую полосу леса, который медленно валился вперед.

Сзади приближалась цепь стрелков. Солдаты тяжело ступали с широкими интервалами, наклонившись вперед. На высоких ранцах лежали поперек винтовки. По кокардам мы опознали баварцев. Это был батальон Бертольда. Едва они достигли нашей линии, как старший лейтенант показал своей плеткой вперед и вскочил. Мы с трудом выпрямились и с судорожно сжатыми, закоченевшими членами пошли вместе с баварцами.

Мои салазки пулеметного лафета с каждым шагом били меня стержнем по крестцу. Я подозвал к себе стрелка номер два, который нес сам пулемет, и хотел собрать пулемет при ближайшей возможности. Но цепь непрерывно шла вперед, и не особенно быстро. Наши ноги плескались в воде. Баварец возле меня повалился вниз, как будто ранец придавил его. Старший лейтенант, который вдруг бежал передо мной, взял плетку в правую руку. На его левой руке образовался кровавый ручеек. Марш ускорялся. Один сапер упал, завыв, как собака. Шмитц со своим пулеметом бежал вправо вперед, размахивая водяным бачком. Я смотрел, как качается земля подо мной, и прыгал, пыхтя, вперед, чтобы идти вместе с цепью. Какой-то баварец потерял свой ранец и продолжал идти, не оглядываясь. Внезапно другой остановился и печально посмотрел на землю. Потом он мягко опустился на колени.

Я больше ничего не слышал из того шипения, которое било по моим ушам. Земля поднималась вверх и становилась тверже. Темнело, но горящие дома бросали вздрагивающие огни. Мои соседи спешили, перепутываясь как черные тени. Там передо мной было проволочное заграждение. Ноги яростно рвали спутавшуюся проволоку, которая извивалась как упругий клубок змей вокруг лодыжек. Я закричал, как будто охваченный отвращением к червям. Один упал напротив моего плеча, так что я зашатался. Склон поднимался круто вверх. Я давно потерял бачки для воды. Свободными руками, неприятно скованными салазками, я полз вверх, цепляясь за пучки травы, возвышавшиеся над ярким песком. Нога соскользнула. Кто-то схватил мой каркас и потянул кверху. Я покатился наверх, лежал, запыхавшись, на склоне. Передо мной толкотня. Слева в темноте тянулось заграждение, к которому спешила плотная кучка, к бреши, которая раскрывалась прямо передо мной. Шмитц внезапно оказался возле меня со своим пулеметом. Я сбросил свои салазки и пополз к нему. Он уже установил пулемет и каблуком утрамбовывал сошник. Стрелок за пулеметом схватился за лоб и потом медленно покатился вниз со склона. Я бросился на землю за своим пулеметом и затянул рычаги. Я нажал на спуск — и вся тупость этого дня отступила прочь. Пулемет упрямился и подскакивал как рыба, я держал его крепко и нежно в руке, я зажал его дрожащие бока между коленями и расстрелял полностью одну ленту, а потом и вторую. Пар, шипя, поднимался из трубы. Я ничего не видел, но Шмитц, танцуя, крича, воя, выпрыгнул на склон, оттолкнул меня в сторону и влез на мое место.

Я схватил гранату и побежал вперед. Мы прыгнули в траншею. Я наступал на мягкие тела, которые странно поддавались, в темных пещерах, покрытые обрывками ткани; винтовки, спутанные в куче, преграждали тесную дорогу. Крик встречал нас, за земляными стенами звучал глухой взрыв ручных гранат. Вдруг Шмитц оказался надо мной, перебросил пулемет через котлован как мостик и перепрыгнул по нему. После этого я передал ему пулемет и вскарабкался вверх по стене траншеи. Тут передо мной была брешь в заграждении. Мы спотыкались о трупы. Одному я наступил на голову. За заграждением лежала вторая позиция, несколько выше первой и забетонированная.

Темно и массивно стояли на пути очертания теней группы домов. Из них сверкал огонь. Я бросился к двери, подвесил гранату за ручку и выдернул чеку. Грохот заставил каменную стенку задрожать. В темное отверстие один сапер выстрелил сигнальную ракету. Почти в то же самое мгновение дом вспыхнул. Из коридора вываливается с криком, поднимая вверх кровоточащие руки, молодой парень и падает плашмя во весь рост. Огонь лижет его и дует нам навстречу раскаленным паром. Еще один шатается из дома, за ним следуют дым и искры. Тут какая-то группа спешит со стороны дороги. Мы атакуем — один латыш поднят вверх, схвачен, брошен, он катится назад, падает в огонь, вскрикивает, языки пламени смыкаются над ним. Второй скользит на коленях, все же, когда они приближаются, он вскакивает, хватает голову руками и сам бросается в огонь.

Старший лейтенант проносится мимо меня. Я еще вижу, что тысячи тонких красноватых капелек забрызгали его лицо. Дома мерцают, освещая все ярко как днем, глухой треск разрывает один дом на части. Из огня доносится дикий треск, балки перелетают через дорогу. Старший лейтенант крутит плеткой над своей головой и зовет свою роту. Я бегу назад, чтобы найти свой пулемет. Из укрытий выползают эти парни, один размахивает светящимся котелком. Я вламываюсь в блиндаж и отталкиваю одного сапера в сторону. Куча прекрасных английских резиновых палаток привлекает мой взгляд. Я беру одну, с довольным видом раскладываю ее под скудным светом огня, она новая, и может служить также накидкой. Какой-то сапер медленно снимает ботинки с трупа. — Собраться на дороге! — кричит кто-то, я бегу дальше. Всюду грабят. Один набивает себе в рюкзак бутылки водки. Другой всеми покрытыми коркой из засохшей крови пальцами лезет в горшок желтого мармелада, жадно облизывает себе лапу, замазав лицо.

Постепенно мы добираемся до дороги. На ней царит дикая неразбериха. Дороги заполнены колоннами. Солдаты штурмуют полевые кухни. Артиллерия медленно подъезжает. Мы толпимся кучами. Повсюду командиры рот выкрикивают свои опознавательные призывы. Старший лейтенант стоит на еще тлеющей куче мусора на краю дороги и выстраивает своих. Мой расчет полностью на месте. Проходит перекличка. Командиры отделений докладывают. Старший лейтенант вполголоса считает потери. Он намотал носовой платок вокруг левой руки. У него больше нет трубки во рту. Не хватает четверти его роты. В расчете Шмитца отсутствуют два человека. Между тем за нашим фронтом батальон Бертольда в походных колоннах марширует вперед в черную ночь, говорит старший лейтенант, результаты пулеметного взвода замечательны, он за весь поход еще ни разу не испытывал такого, что в таких тяжелых условиях станковые пулеметы не только не отстали от пехоты, но даже ворвались на вражеские позиции раньше пехотинцев. Шмитц что-то бормочет о том, что ему вместо всех этих благодарностей приятнее было бы получить пачку табака.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});