Приключения доктора - Павел Саксонов

В общем, Михаил Георгиевич, пообещав Петру Васильевичу определить его к лучшим докторам, внутренне пусть и успокоился, но всё же — сравнительно: тревога не покинула его окончательно, а прогноз не вызывал у него оптимизма. Но, разумеется, ничего подобного говорить Перу Васильевичу он не стал.

Оказав управляющему посильную помощь, то бишь попросту усадив его поудобнее и на сухое место — подальше от жижи из разбавленного спирта и навоза, Михаил Георгиевич занялся свалившимися в эту же отвратительную лужу полицейскими.

С полицейскими всё оказалось намного проще: у одно обнаружился вывих запястья — бедняга стонал, был бледен, но его будущему ничто не угрожало, — у другого — растяжение связок: прямо как ранее у Анастасии Ильиничны, поскользнувшейся на проспекте и неловко упавшей на ногу. И, в отличие от брата милосердия, своими неловкими манипуляциями едва не доведшего Анастасию Ильиничну до обморока, Михаил Георгиевич выполнил работу легко и непринужденно: городовой почти ничего и не почувствовал! Более того: если Анастасия Ильинична после забот о ней брата милосердия едва могла ступать, опираясь на трость, то городовой, оказавшийся невольным пациентом Михаила Георгиевича, после «операции» самостоятельно поднялся на ноги. Он прихрамывал, но мог ходить. Он ощущал болезненные приступы, но не такие, чтобы падать и проклинать судьбу. То есть судьбу-то он, конечно, клял — куда же без этого, если только что он был совершенно здоров и вдруг — по милости какой-то сумасшедшей — оказался травмирован, но вперемешку с благодарностями ей же: этот достойный служитель закона вполне осознавал, насколько ему повезло! Ведь всё могло обернуться куда хуже!

Дальше наступила очередь самой несостоявшейся убийцы, если, разумеется, Анастасия Ильинична вообще преследовала такую цель — убить вдову.

Директриса сидела понуро и временами обмениваясь взглядами со своей противницей — Лидией Захаровной. Ей, пока доктор занимался другими, уже объяснили, что же на самом деле произошло на ферме. И теперь она ощущала неловкость вкупе со страхом неизбежности принести извинения: извиняться ей очень не хотелось, и не по вредности характера, как это было бы можно подумать, а потому что Анастасия Ильинична видела, что была не так уж и далека от истины.

Коровник — грязный, запущенный — и находившиеся в нем молочные коровы — истощенные до крайней степени — и сразу-то произвели на нее гнетущее впечатление, а после, когда появилась возможность осмотреться, это впечатление только усилилось. Да: на ферме никого не замучили насмерть и не убили. Да: Лидия Захаровна оказалась вовсе не такою злодейкой, какою она предстала в воображении. Да: у Лидии Захаровны даже обнаружились благородные черты. Но всё же дамочка эта была повинна в страданиях оказавшихся под ее опекой и властью животных, пусть она и не задавалась особенной целью эти страдания причинять. Анастасия Ильинична не видела возможности извинить вдову её неблагополучными обстоятельствами. В конце концов, во многих из этих обстоятельств она была виновата сама: нужно было больше уделять внимания предприятиям, доставшимся от покойного мужа!

Анастасия Ильинична хмурилась и переживала еще и вот за что: а ну как ее теперь арестуют? Как ни крути, а вооруженное нападение было налицо! Ответственность же за такую выходку могла оказаться весьма суровой. И если бы приговор оказался именно таким, какой, окажись она на месте судьи, влепила бы обвиняемой сама Анастасия Ильинична, на всей работе было бы можно поставить крест! Двадцать лет работы, из которых по меньшей мере десять — успешное заведывание самыми демократичными женскими курсами Петербурга! Только сейчас Анастасия Ильинична очнулась от угрызавших ее сомнений и самоощущения неудачницы. Нет! — поняла она совершенно. — Никакая она, Анастасия Ильинична, не неудачница! За ее плечами — колоссальный труд. За годы этого труда она вывела в жизнь сотни воспитанниц, открыв перед ними такие перспективы, какие никто другой не осмелился бы им дать! И то, что не со всеми из этих воспитанниц можно было поговорить об особенностях музыки Вивальди, ничуть не означало того, что они, воспитанницы эти, были в таком положении дела виновны или несли ответственность за постепенно сузившийся кругозор своей наставницы.

Анастасия Ильинична поняла: не круг ее воспитанниц, а она сама виновна в том, что ей не стало с кем поговорить.

«Господи!» — подумала Анастасия Ильинична. — «Если всё обойдется, я введу дополнительный предмет».

А далее она как-то не очень логично, но также мысленно воскликнула: «И черт меня побери, если мои выпускницы и по этой части не заткнут за пояс расфуфыренных салонных дамочек!»

— О чем задумались?

Анастасия Ильинична посмотрела на склонившегося над нею доктора и неожиданно улыбнулась:

— Кажется, дела начинают идти на лад!

Михаил Георгиевич вздернул бровь и хмыкнул.

Осмотр Анастасии Ильиничны много времени не занял: никаких новых травм она при падении не получила. А вот с прежней — с тою еще, которой занимался нерадивый студент в ипостаси брата милосердия — пришлось повозиться. Михаил Георгиевич, в душе кляня своего будущего коллегу, вслух объяснял необходимость новой обработки неудачно сложившимися случайностями. Впрочем, обмануть Анастасию Ильиничну ему не удалось: директриса, в свою очередь беспрестанно хмыкая, в подробностях рассказала о том, как брат милосердия «врачевал» ее. Рассказ снабжался такими эпитетами и подробностями, что доктор не выдержал:

— Да как вообще этот криворукий на курс поступил!

— Мужчины! — отозвалась в своей манере Анастасия Ильинична, но, что стало уже второй подряд неожиданностью, без особой в своем обвинительном утверждении уверенности.

Вряд ли, конечно, в сознании Анастасии Ильиничны произошел настолько сильный слом, чтобы она, уже пересмотрев собственное к себе отношение, заодно и всерьез пересмотрела свое отношение к мужчинам. Однако определенная подвижка была налицо: Анастасия Ильинична, начав выносить вердикт по обыкновению решительно, закончила его «чтение» как бы в раздумьях!

Заново поколдовав над травмой директрисы, Михаил Георгиевич удовлетворенно осмотрел результаты своего труда и предложил на глазах начавшей терять суровость даме попробовать встать. Анастасия Ильинична — не без помощи доктора — поднялась, а затем и вовсе случилось что-то вроде маленького чуда: она смогла не только стоять, но даже немного прошлась, уже без гримасы боли, хотя и прихрамывая!

Михаил Георгиевич кивнул:

— Неплохо, совсем неплохо!

— И долго я буду… ковылять?

— Неделю. Возможно, дней десять. Но тут уж ничего не попишешь.

Анастасия Ильинична вздохнула:

— Ну, хоть так… Хорошо еще, совсем без ноги не осталась!

Послышался смешок. Директриса и доктор обернулись на его и обнаружили, что смеялась Варвара Михайловна. В приключившейся суматохе активистка кружка не пострадала, но ее смешливость была вызвана чем-то иным.

— Что вас так развеселило? — опять нахмурившись, спросила Анастасия Ильинична.

— Я вот что подумала… — начала отвечать Варвара Михайловна, саму себя то и дело перебивая новыми смешками. — Интересно получается: прямо здесь и сейчас — и по самой при этом невероятной причине — собрались все!

— Все? — не поняла Анастасия Ильинична.

— Все! — повторила Варвара Михайловна и принялась загибать пальцы. — Вы, я… мы с вами в лавке сегодня представление устроили…

Анастасия Ильинична поджала губы.

— Инспектор… — Варвара Михайловна кивнула на стоявшего чуть поодаль чиновника. — Лидия Захаровна… Лидия Захаровна вошла с инспектором в сговор, а там уже и мы с вами к нему подключились.

Губы Анастасии Ильиничны вытянулись в нитку.

— Петр Васильевич…

— А я тут причем? — подал голос Петр Васильевич, удобно расположившись в сидячем положении подле стены.

— Ну как же! — и вновь Варвара Михайловна издала смешок. — Это же ваша ферма стала первопричиной всего!

Петр Васильевич почесал затылок.

— Околоточные, — продолжала перечислять Варвара Михайловна, — городовые… все они постоянно принимали участие в наших конфликтах…

— Минуточку! — перебил активистку околоточный. — Еще можно понять ваше удивление вашей же компанией: все вы погрязли в интригах, раздорах… но мы-то каким боком? У нас служба такая!

— Неважно! — отмахнулась Варвара Михайловна. — Принимали участие? Принимали! А теперь вы здесь!

Околоточный, как давеча Петр Васильевич, сдвинул на лоб форменную шапку и всей пятерней, затянутой в перчатку, почесал затылок.

— Константин!

— Да? — Константин, дворник домовладения Ямщиковой, даже подпрыгнул от неожиданности. — Что?

— Вы тоже здесь!