Новый путь (СИ) - Большаков Валерий Петрович

На переездах, где у шлагбаумов покорно выстраивались очереди из машин, стыли лужи. Ночной дождик добавил пейзажу резкости, а вот небо безмятежно сияло лазурью, словно умылось спозаранку.

Я вздохнул, наполняясь окружающим покоем. Езерище мы проехали, следующая станция — Невель. Вечером прикатим в Ленинград…

— Да чё вы всё пялитесь? — возмутился Изя, плюхаясь на диван. — Чё вы там не видели? Давайте лучше побалакаем!

— О чем? — невнятно спросил Жека, подпирая щеку кулаком.

— Ну-у… Об интересном чём-нибудь. О! О девочках!

— Мы все слышим! — квартетом донеслось из-за стенки.

— Ладно, — покладисто согласился Динавицер, и понизил голос: — Тогда о чем-нибудь недоступном женскому уму. О! О смысле жизни!

— А у жизни нет смысла, — сказал я невозмутимо.

— С чего ты взял? — задрал брови Изя.

— С того, что жизнь слишком коротка, — сообщил я с рассеянной скорбью.

— Траурно мыслишь! — пригвоздил меня Дюха.

— Но ведь правда, — пожал я плечами в заносе флегмы.

— У-у, да когда это еще будет! — замахал руками Изя.

Мои губы дрогнули, едва не сложившись желчной усмешкой. В «прошлой жизни» Исаак Аркадьевич и до сорока не дотянул — обкуренный араб искромсал его ножом на задворках Хайфы.

И тут будто солнышко выглянуло из-за туч, развеивая мрак воспоминаний — вошла Настенька в коротком халатике, шаркая тапочками с пушистыми помпонами.

— Приветики! — засияла она, приседая рядом и чмокая в щечку. — С добрым утром, Мишенька!

Мои соседи по купе разом заулыбались и подтянулись, а Женя вздохнул завистливо:

— Да-а… И пуркуа, спрашивается, я у мамы один?

— Не всем везет! — глубокомысленно вывела сестренка, подлащиваясь. — Да, Мишенька?

— Да, чучелко, — я любовался Настей и вспоминал ее во студенчестве — зажатую, закомплексованную девицу, чуравшуюся шумных компаний. Не я ли стал причиной искривления Настькиной судьбы? Заперся в своей «башне из эбенового дерева», обособился от близких и ближних… И не замечал, как будто, что рядом растет прехорошенькая девчонка, а надо ей от тебя лишь чуточку ласки да капельку внимания.

— Не понял, — озадачился Дюха. — А чего ты ее чучелом обзываешь?

Настя рассмеялась, запрокидывая голову. Копия — заяц из диснеевского «Бемби».

— Да нет, это еще ласково! — вступилась она за братика. — Когда Миша на меня сердится, то говорит, что я «чучела». Или «балда мелкая»…

— Ну, не такая уж и мелкая… — Взгляд Дюши трусовато соскальзывал на Настины коленки, и жар на его щеках отчаянно пламенел. — За что на тебя сердиться, не понимаю?

— Ты что?! — выплеснула Настя. — Знаешь, какая я вредная бываю?

Она не расслышала потаенного комплимента, зато его уловили за стенкой — в наше купе заглянула Зиночка Тимофеева, независимо сунув руки в карманы цветастого халата.

— Я тут у вас посижу, — напела она ласковым голосом, в упор не замечая Жукова. — Миш, можно?

— Располагайся, — гостеприимно улыбнулся я, с интересом наблюдая, как румянец с Дюшиных щек перекидывается на уши, и те возгораются красным накалом.

Торжественно совершить аутодафе Тимоше помешал новый гость — в дверях остановился Марк Аронович с пачкой газет под мышкой и с большим кульком в руке.

— Здорово, бойцы! — грянул он. — Пустите пересидеть? А то женщины меня выперли — меряют что-то…

— Заходите! — сделал Изя широкий жест. — Мы все тут — жертвы матриархата.

— Сейчас кто-то получит! — тут же прилетела ответка из-за стенки.

— О! Слышали? — горестно вздохнул Динавицер.

Посмеиваясь, Макароныч присел на краешек дивана, и выложил на столик бумажный пакет. Из него выкатилась пара блестящих, словно лакированных сушек.

— В таком разе угощаю всех чаем!

— Я схожу! — с готовностью вскочил Дюха.

С превеликой опаской он миновал подругу, боясь даже случайно соприкоснуться рукавами. Зиночка искоса мазнула взглядом по «изменщику», и на ее щеках заиграли ехидные ямочки.

— А чё, мы в гостинице жить будем? — пристал к военруку неугомонный Динавицер. — А в какой?

— «Турист».

— Н-да, — ухмыльнулся Жека, глянув на меня. — Не «Астория», мон шер Мишель!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да нормальная гостиница, — пожал плечами Марк Аронович.

— Это… м-м… которая на Севастьянова? — влез я.

— Бывал там?

— Мимо проходил, — увернулся я от четкости. — Там рядом станция метро «Электросила».

— Я ж говорю… — военрук нацепил очки в тонкой золотой оправе, и с хрустом развернул «Известия».

— А чё вы читаете? — возник Изя на горизонте событий.

— Новости. Что-то их все больше и больше становится…

— Перемены грядут, — тонко улыбнулся я.

— Давно пора, — добротно кивнул Макароныч. — Другой вопрос — на благо ли?

— Узнаем во благовремении.

Майор даже с газетой в руках не терял выправки, а форменные брюки с тонким лампасом и «военная» рубашка с галстуком защитного цвета лишь оттеняли армейскую ауру.

— А чё пишут? — вытянул шею Динавицер.

— Да вот, Минавтопром разукрупнили, теперь за Минчермет взялись, — военрук солидно сверкнул очками. — Будут у нас отдельно «Ново-Липецкий металлургический завод», отдельно «Челябинский металлургический…», «Магнитогорский…», «Запорожсталь», «Серп и Молот»… Тут целый список. Демонополизация… хм… и социалистическая конкуренция!

— А чё? Может сработать, — авторитетно заявил Изя.

— Думаешь? — Макароныч глянул поверх очков.

— А то! — фыркнул Динавицер, и развил свою мысль: — Это как с помидорами. В овощной придешь — они там дешевые. Мятые, коцаные, зеленые… А у бабки на базаре — спелые, один к одному! Но подороже. Зато выбор!

— А мой папан, — сказал Зенков с первосортным прононсом, — уже заранее радуется. Говорит, что Минобороны теперь и в позу встать может: не будем брать ваши «ЗиЛы»! Не шибко они надежные и горючки много жрут. Или сделайте нам чего получше, или мы, вон, у чехов «Татры» закупим!

— Понимаю! — хмыкнул военрук, смешливо кривя аккуратную полоску усов. — А почему заранее?

— Так это когда еще будет! — затянул Жека. — Год пройдет, как минимум. Пока разделят, пока все оформят, пока бумаг испишут тонн пять…

— Замучали уже со своей демо… моно… — капризно завела Настя, переглядываясь с Тимошей. — Давайте, развлекайте нас!

Марк Аронович мигом отложил газету, а Изя оживился:

— О! Хотите новый анекдот?

— Фу, как пошло, — надула губки моя сестричка. — Стихов хочу!

— Кому чаю? — в дверях показался раскрасневшийся Дюха. Обеими руками он выжимал поднос с жалобно позвякивавшими стаканами в подстаканниках, отливавших старым серебром. Поднос валко пошатывался, грозя пролить «полезный, хорошо утоляющий жажду напиток».

— Куда так много? — всколыхнулась Зиночка. — Десять стаканов!

— Для тебя не жалко! — пылко измолвил Жуков, выставляя поднос на столик. Затем деловито выгреб из карманов малюсенькие упаковочки по два кусочка сахара, укладывая кучкой, и продекламировал: — Пейте чай с сушками, с треском за ушками!

— Пиит! — фыркнула Тимоша с легким, но отчетливым небрежением. — С тебя стих.

— Со всех! — грозно сдвинула бровки Настя. — Ты — первый.

— Дюха, девочки соскучились по лирике, — обрисовал я ситуацию, дзинькая ложечкой в стакане. Жуков с робкой надеждой посмотрел в сторону Зиночки, оцарапался о колючий взгляд, и увял.

— А ты — второй! — мило улыбнулась мне сестричка.

— Чучела, — нежно капитулировал я.

— Называется: «Обменялись любезностями!» — хихикнула Тимофеева. Озабоченная складочка, залегшая у нее над переносицей, разгладилась. — Дю-юш…

Андрей мигом ожил, исходя нервным румянцем.

— Щас, щас! — заторопился он. — Я… это… из Маяковского. Только не до конца…

Помолчав, Дюха ломко заскандировал, спускаясь по чеканным «лесенкам»:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— «Дым табачный воздух выел. Комната — глава в крученыховском аде. Вспомни — за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил…»

Теперь настала очередь Зиночки пламенеть ушками. Девушка немного растерянно, немного нервно теребила пояс халата, пряча взгляд под вздрагивавшими ресницами.