Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

поспешно ответил Терентий.

— А где же он его взял?

Ёлкин быстро посмотрел на Зыкова, сидящего среди присяжных, так же споро отозвался:

— Дык:… С им и был, кол-то.

— И к приставу с колом ходили? — не унимался присяжный.

— Ага! — выпалил Терентий, но тут же спохватился: — То ись подобрал кол-то Анисим. А к приставу без кола ходили.

— И где же подобрал? — продолжал торопить Терентия присяжный заседатель.

— Дык у мануйловского заплота и подобрал.

— И где же он «хвать» Кунгурова?

Терентий обиженно глянул:

— Токмо с улицы в проулок свернул — и хвать.

— А может, на задах? — склонил голову набок присяжный.

— Не-а… — Терентий даже выпрямил спину. — Там прямо, за углом… Василия Христофорыча утречком там и нашли.

— Ясненько, — коротко бросил удовлетворенный заседатель и опустился на скамью. — Нет больше вопросов.

Радуясь, что угодил, Ёлкин перехватил взгляд Зыкова, прочитал в нем одобрение и заулыбался. С тем же выражением лица он повернулся к Анисиму, но, увидев опущенные плечи своего приятеля и безразличные физиономии охранявших его солдат, сразу потускнел и съежился.

— Скажите, Ёлкин, вы чистую правду рассказываете? — поднявшись, поинтересовался инженер-путеец.

Тон, каким был задан вопрос, заставил Терентия испуганно вздрогнуть. В поисках помощи он вытаращился на Зыкова, но тот демонстративно отвернулся. Ёлкин спрятал глаза, пробормотал сдавленно:

— Дык… как же иначе.

— А вот Белов рисует другую картину, — сказал путеец, не спуская с Ёлкина недоверчивого взгляда.

Терентий смущенно сжал треух, прижал к груди, грустно проговорил:

— Оно ж понятно… Тюрьма — не дом родной… Всякому туды неохота… Энто ж какому дураку надоть быть, чтоб в убивстве живого человека повиниться… Не кажный смогет…

Инженер-путеец насмешливо вздернул подбородок:

— А вот Белов смог. Только что признался. Да, говорит, убил я Кунгурова. Только место другое указывает.

— Как другое место? — ошарашенно выдохнул Ёлкин, медленно поворачиваясь к Анисиму. — Как признался?

Анисим горько усмехнулся. Пораженный новостью, Ёлкин снова уставился на инженера:

— Как признался? Ведь ён…

— Что он? — подался вперед председатель суда.

Терентий затравленно закрутил головой и несколько минут лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Потом все-таки нашелся:

— Дык… не признавался ён раньше… А ежели места касаемо, то запамятовал ён… во гневе-т и не мудрено…

Инженер хотел еще что-то спросить, но его одернул другой присяжный, колыванский прасол, до этого сонно сидевший рядом:

— Будет вам, этак мы сегодня и домой не попадем, — громким шепотом проговорил он.

— Всё же понятно, — поддержал его другой присяжный, на протяжении всего судебного разбирательства созерцавший свои ухоженные ногти. — Что вы, право…

Инженер-путеец смерил их взглядом, однако спорить не стал, а опустился на место, проговорив с горечью:

— Вам всегда всё понятно…

Председатель суда лениво потряс колокольчиком:

— Господа, господа! Объявляется перерыв для подготовки к заключительным прениям…

6

Озиридов медленно, с достоинством поднялся, обвел взглядом крестьян, притихших после речи товарища прокурора, склонил голову перед коронными судьями и, наконец, остановил взгляд на присяжных заседателях.

— Господа присяжные заседатели, — начал он, и в голосе его прозвучало искреннее уважение. — Представитель обвинения изложил перед вами доводы, говорящие о виновности подсудимого Анисима Павлова Белова. Я, представитель защиты обвиняемого, призван законом сказать свое слово в его защиту. Взгляните на него, на то, как он опустил глаза, не имея сил поднять их на вас. Ему страшно, он ждет судебного приговора, он трепещет перед вами, господа присяжные заседатели.

Озиридов вдруг смолк, уронил голову на грудь и с минуту, наверное, стоял так в полной тишине. Потом снова негромко, проникновенно заговорил, глядя теперь только на старшину присяжных:

— Подсудимый, вы это слышали, сознался. Казалось бы, что еще нужно? Но я беру на себя смелость напомнить вам старую истину: не всякая вина виновата. Не без трепета душевного, не без волнения приступаю я к этой речи. Ведь когда я впервые увидел Анисима Белова, то это произошло в тюремном замке, в мрачной зловещей камере, видевшей многих несчастных, и Анисим Белов, этот крепкий человек, плакал. Слезы взрослого — признак большого горя. Я смотрел на Белова, и мне самому хотелось заплакать. И я тогда сказал себе: твой долг, твоя святая обязанность защитить этого несчастного… — Озиридов с силой прижал руки к груди: — Убийство… Убийство всегда ужасно. Это так… До сих пор я испытываю чувство сострадания к убитому, но нельзя ведь не пожалеть и обвиняемого Белова, сидящего сейчас на этой позорной скамье. Кунгуров был крепкий еще старик, он хотел жить, хотел всех радостей жизни, но пал, пришибленный обычным березовым колом… — Озиридов плотно сжал губы, будто сам испытывал нестерпимую боль. — Ужасно? Да! Ужасно… Но вспомните, господа присяжные, что убитый Кунгуров совершил! Он похитил честь, достоинство и невинность девушки, любимой дочери Анисима Белова. Анисим Белов лелеял ее, берег, мечтал выдать замуж, дождаться внуков и, умирая, оставить своим наследникам чистое, ничем не запятнанное имя. То, что сотворил с его дочерью Кунгуров, омерзительно! Других слов нет. И могло ли все это не потрясти Анисима Белова до самой глубины его простой бесхитростной души? Вы все, господа, являетесь отцами семейств. Признайтесь самим себе, разве не потрясло бы вас такое преступление, случись оно с вами?

Озиридов говорил столь яростно и столь доходчиво, что кое-кто из присяжных опустил головы, а фельдшер, не скрываясь, промокнул носовым платком щеку.

— Я не буду говорить долго, — продолжил Озиридов. — Кто-то из вас может сказать и, наверное, непременно скажет, что Анисим Белов был пьян. И это правда. Тут нечего возразить. Но Анисим Белов был пьян не от вина. Его смертельно опьянили злоба, обида, позор, которому подверглась его семья. Не подвернись ему Кунгуров, он, наверное, с такой же яростью бился бы собственной головой об угол дома. Скоро вы уйдете в совещательную комнату, так помните же старый завет: лучше десять виновных оправдать, чем одного невинного осудить! Если вы наденете на Белова арестантский халат, Белов станет арестантом из самых несчастных, из тех, к кому всегда так сочувственно относился наш русский народ. И помните, помните, — поднял Озиридов руку с вытянутым указательным пальцем. — Мудрый законодатель, давая нам судебные уставы, сказал: «Правда и милость да царствует в суде!» Докажите же ваше милосердие оправдательным вердиктом.

Озиридов умолк и опустошенно опустился на стул.

Приглушенно всхлипывала Татьяна Белова, поскрипывало перо секретаря, были слышны даже крики детворы, доносившиеся от самой реки.

Голос председателя прозвучал в этой тишине неожиданно громко:

— Господа присяжные заседатели! При вынесении вердикта вы обязаны помнить, что заранее ни одно доказательство не имеет решающей силы. Это относится как к доказательствам в пользу обвиняемого, так и к доказательствам, свидетельствующим против него.

Председатель суда