Капище - Вячеслав Миронов

— Но с Муслимовым — правда?

— Частично. Ты хоть сам-то представляешь, что и как делать? Это же не мирная воскресная прогулка, и даже не турпоход? Да, кстати, нас могут схватить чечены, и ты снова окажешься в плену. Как тебе такой расклад? Понравилось у них? Милости просим еще в гости. Если твоя Родина способна выкатит еще миллион долларов, то моя порадуется, что удалось сэкономить на следственных, судебных и тюремных расходах. При этом можно раздуть шумиху в прессе, что злые чечены захватили бывшего участника Южного похода. Меня, может быть, наградят... посмертно. Помнишь фильм «Бриллиантовая рука»?

— Помню. Но, несмотря на то, что я был в чеченском плену, и хлебнул столько, что не снилось тебе и в кошмарном сне, то прекрасно понимаю, что именно меня — нас там ждет. Пойми, если я сейчас вернусь в Израиль, то из меня выудят эту информацию. И что дальше? Что?

— Все достанется дядям из Москвы и Тель-Авива. В Москве много евреев, они сумеют договориться со своими родственниками с исторической Родины? Но ты-то сам-то хоть веришь, что такое возможно?

— Что возможно?

— То, что где-то в горах Чечни расположено хранилище финансовых средств покойного Президента Ичкерии?

— Да, Алексей, я верю, — голос у Рабиновича был тверд, он смотрел в глаза прямо, не отворачиваясь.

— И ты отдаешь себе отчет в том, что необходимо пройти вражеской территории без оружия несколько сотен километров, совершенно без оружия, незаметно проникнуть в горно-лесистую местность, а там захватить, или же просочится мимо охраны на секретный объект, похитить там много денег, незаметно вынести их, и так же протопав много сотен километров в обратном порядке, выйти на территорию России, где нас могут схватить и лишить, как денег, так и свободы. Ты в этом отдаешь себе отчет?

— Да. Отдаю. Но пойдем мы не совсем «голые». Кое-что мы с собой прихватим!

— Пару ножей и открывашек для консервов?

— Нет. Мы заложили тайники на территории Чечни.

— Нафига?

— Я понимаю так, что групп сопротивления.

— Сопротивления кому? России? Так Чечня уже почти не входит в состав РФ.

— Нет, для оказания сопротивления чеченскому режиму.

— Ты меня за советскую власть-то не агитируй. Говори толком.

— Это все, что знаю, я-то был всего лишь грузчиком-водилой, но кое-что понял, подслушал. А местоположение тайников и способы, как их снять, я знаю.

— Археолог хренов. Что там есть?

— Много, очень много, — уклончиво ответил Андрей, всем своим видом показывая, что не расположен дальше развивать эту тему.

— Оружие?

— И оружие тоже.

— А что еще?

— Некоторые предметы носят двойное, а то и тройное назначение, все закамуфлировано под обычные предметы домашнего обихода.

— Только один хрен, не смогут они тягаться с Калашниковым и гранатометом. Я предполагаю, что данные предметы всего лишь куча взрывчатки, спрятанная во всевозможных бритвах, ручках — и прочая дребедень. Она хороша для кино, или же для точечных операций. Но для такого масштабного мероприятия, которое ты предлагаешь, этого будет явно маловато.

— А что ты предлагаешь, Лёша? Танк?

— Лучше пару танковых колонн. Первая отвлекает противника, вторая штурмует высоту. А лучше — десант на вертушках, сначала авиация обрабатывает высоточку. А потом — ВДВ. Кайф, правда? Сколько там денег?

— Не унесешь все. Можешь стать гражданином мира. Весь мир перед тобой!

— Предполагаемая охрана?

— От отделения до взвода. Вооружение — легкое, стрелковое. Возможны минно-взрывные заграждения. Плюс ловушки в самом сооружении. Бункер строился на века, так что там возможно все. Сама охрана вниз не спускается, несмотря на то, что там имеются помещения для отдыха, запасы воды, подача воздуха. Живи — не хочу.

— Почему не спускаются?

— Запрещено. Помещение опечатано. Раньше кто-то предпринимал попытки проникнуть, но приезжали инспектора, и расстреливали всю команду охраны. Расстрельщики занимали место охраны, и так два раза.

— Почти как в ЧК в 1937-39 годах. Действует безотказно, серьезные люди стоят за всем этим. Что удерживает людей в горах? Можно грабить на равнине, там ни славы, ни почета, баб там тоже нет.

— Деньги. Каждый ежемесячно получает по три тысячи долларов. Ни боев, ни риска, кормежка бесплатная. Каждый месяц одного отпускают вниз, к семье на две недели. Всех по очереди. Все знают, что если проболтаются о роде и характере службы — секим башка. Включая и тех, кому это стало известно.

— Уважаю. Серьезные ребята. Кто такие, что о них известно?

— ДГБ, плюс личная бывшая охрана Дуды.

— Департамент государственной безопасности. Для нас это был лакомый кусочек. Каждый сотрудник для нас был желанной добычей. Каждый из них — кладезь информации. Они охотились за нами, а мы — за ними. Обоюдная охота.

— Чего ты боишься, Алексей? Что ты потеряешь? У нас же будут документы прикрытия.

— Знаешь, бьют не по документам, а по морде. Это во-первых. Во— вторых. Боюсь потерять здоровье, жизнь, свободу.

— Если ты останешься в России, ты также можешь потерять жизнь, здоровье и свободу. Ты теперь — вне закона, или забыл про это? Зато, если удастся, то у тебя будет ВСЁ! Ты понимаешь? ВСЕ! Абсолютно все! Ведь ты по своей натуре зверь. Для тебя животные были дороже, чем люди. Вспомни, как ты опоздал на работу, потому что нашел подыхающего щенка и отвез в ветеринарную клинику. Там тебе сказали, что у него перебит позвоночник, и щенок крайне истощен. Врачи тебе предложили усыпить его, но ты отказался, и повез его снова на такси в часть. А по дороге щенок умер. Прямо у тебя на коленях. Ты похоронил его за казармой, у забора, и посадил цветы на его могиле. Так?

— Дальше.

— А вот убить человека для тебя — просто, без сожаления. Раз, и все. Так?

— Дальше.

— Ты — зверюга. Я еще удивляюсь, как с тобой жена столько лет вместе жила? Хотя отец ты заботливый. Сам видел, как ты возился со своей малышкой. Усталый, небритый с полигона приезжал, и только умывшись, ребенок тебе садился на шею, и ты катал ее. У тебя было педагогического терпения и навыков больше, чем у жены. Ребенка ты баловал, позволял из себя вить веревки, но для остальных окружающих ты был зверем. Вспомни, как в Приднестровье тебе попался раненый румын. Он был пленный, но он был снайпером, убившим в твоей роте двух человек. Ты просто пристрелил его. Выстрел в голову. Потом пошел и даже не обернулся. Пристрелил, как муху прихлопнул. Не знаю, что ты в Чечне вытворял, но думаю, что никто из твоих рук живым не вышел. Не зря тебя в кровники записали. Чего-то ты не договариваешь.

— Ты тоже многое скрываешь. Если я такой зверюга, которым ты меня рисуешь, так скажи мне — не боишься, что я тебя прибью, или использую, а потом предам, брошу?

— У тебя есть принципы — не предавать тех, кто с тобой в одной стае. Ты будешь биться до последнего, собой можешь пожертвовать, не бросишь и не продашь. Возвращался сам под обстрелом, чтобы двух бойцов из-под обстрела вытащить. На них ступор напал. Вытащил. Ни царапины — ни у тебя, ни у бойцов. Что ты им сделал? Ничего, только каждому по уху по разу заехал, и все. Потом выпил стакан вина и приказал всем окружающим заткнуться и не вспоминать этот эпизод никогда. Хотя, по большому счету за это надо давать «Героя»...

— Ага, посмертно! — перебил я его. -Ты к чему клонишь?

— Между нами и деньгами лишь несколько сотен километров. Есть еще масса досадных помех, но наш опыт поможет вытащить их. Если бы я не знал наверняка, что там деньги, неужели ты думаешь, что я сам бы полез туда?

— Хрен тебя, Андрей, знает. Откуда я знаю, может, тебе это пригрезилось в чеченском плену, а может, тебе дезу подсунули, и ты ее благополучно схавал? Сколько вы не дошли до места?

— Около тридцати километров.

— А счастье было так близко! — я усмехнулся, выпуская дым к потолку.

— Потеряли бдительность, — Андрей потупил взгляд.

— Вам задавали вопросы про это место?

— Нет. Они сами не знали, что к чему. Если бы знали, то просто прикончили бы нас. У них денег-то должно было быть много, и этот миллион — так, на сигареты.

— Миллион никогда лишним не бывает! — я назидательно погрозил пальцем.

— Так какое решение ты принял? — Андрей настаивал на ответе: — Я могу сам уйти, но могу оттуда уже не выйти, и ты останешься вообще без денег!

— Ой, вот только не надо на меня давить и мелко шантажировать. Не получится, и не мечтай! Сбавь обороты. Ни жалость, ни шантаж здесь не проходят. Здесь нужен трезвый расчет, очень трезвый. Я посмотрю на твою физическую форму, здесь уравнение со многими неизвестными, и как бы ты не рассчитывай, потом вмешается человеческий фактор, и все пойдет прахом.

— Почему так думаешь?

— Потому что знаю людей, от них ничего хорошего не жди, лишь только подлости.

— Ты что, в свои юные годы разочаровался в людях?

— Я слишком долго наблюдал за изнаночной стороной человеческой натуры, чтобы понять, что все люди — дерьмо.