Антиквар - Александр Бушков

Смолин замолчал, уставился на собеседника с недвусмысленным ожиданием на лице. Его чуточку беспокоило, что взгляд актера остается равнодушным и тусклым: ни капли интереса, ну буквально ни капли, чтоб его… А ведь нельзя сказать, что этот субъект, названный в честь забытого греческого героя, купается в деньгах – зарплатка в оперетте небогатая, правда, Манолис, как мимоходом вызнал Смолин, порой и в рекламе снимается, но редко, и не в столицах, в Шантарске, а это совсем другой формат. В квартире не видно бедности – но и особой зажиточности не наблюдается… Да мать твою, за такое предложение хватаются зубами и когтями, ножки целуют, благодетелем именуют со слезами на глазах…

У него упало сердце – фактурная физиономия актеришки оставалась равнодушной, скучающей, неправильной. Даже брезгливой чуточку, словно Смолин ему предложил нечто непотребное вроде устройства борделя с малолетками или, прости господи, вступления в «Яблоко»…

– Василий Яковлевич, это, конечно, интересно… – протянул Манолис с той же плохо скрываемой брезгливостью. – Это, как я уже говорил, напоминает старую пьесу… Вот только меня, простите, ваше предложение не интересует совершенно. Какие, откровенно говоря, пошлости… Торговать памятью прадедов…

– Землицей прадедов, – осторожно поправил Смолин. – А это уже другое. Не родными могилами, в конце концов…

– Все равно. Вам трудно понимать психологию людей нашего круга… как мне, безусловно, трудно проникнуть в психологию вашего. Милейший Василий Яковлевич, простите за высокие слова, но я – человек искусства, – он мимолетно оглянулся на увешанную фотографиями стену с таким самодовольным и даже где-то триумфальным видом, что Смолин внутренне передернулся. – И не намерен окунаться в эту вашу коммерческую грязь – участки, реституции, доллары…

– Десятки тысяч долларов, – сказал Смолин тихо.

– Тем более. Да, среди моих предков были… коммерсанты. Но было и немало истинных интеллигентов, ставивших духовное выше всего… этого. Вам трудно понять, конечно, но постарайтесь уж: есть люди, которые живут отнюдь не по тем жизненным ценностям, которые вы лелеете. Если бы я согласился на ваше предложение, непременно предал бы что-то высокое, благородное, неизмеримо превосходящее по ценности ваши пошлые доллары…

Он говорил, не глядя на Смолина, полузакрыв глаза, явно упиваясь собственными словесами. Самое ужасное было, что Смолин уже понимал: его собеседник говорит искренне. Ему и в самом деле ничего этого не нужно, думал Смолин, пребывая не то что в растерянности, а даже в некоторой панике. Он, изволите ли видеть, выше этаких пошлостей…

Дурак – самое страшное, что может попасться на пути делового человека. Особенно если это интеллигентный, творческий дурак, от которого, как в данном случае, зависит огромаднейшая прибыль, которую другим путем попросту не получить…

Он уже сталкивался с подобным – в девяносто втором, в Свердловске. Был там наследничек. Покойный его отец еще в тридцать восьмом занял немаленький пост в танковой промышленности – и на пенсию ушел уже при Брежневе. Так что у наследничка имелся громадный архив, в котором главным были даже не ордена и всевозможные почетные знаки, сами по себе недешевые, но добрый километр бумаг, и каких! Десятки документов с личными подписями Великого Вождя и членов Политбюро, наркомов, маршалов, генералов, собственноручные письма Берии, Курчатова, Ворошилова, Жукова. Уникальные фотографии, книги с автографами, за которые из библиофилов можно было всю кровь выпить… И много еще интересного, относившегося к временам уже хрущевским.

Вот только наследничек, интеллигентское быдло с кандидатским дипломом каких-то околовсяческих наук, оказался клиническим перестройщиком, как превеликое множество подобных ему бездарей. Все, хоть каким-то боком связанное с «проклятыми коммуняками», он на дух не переносил – а потому набил однажды три немаленьких мешка из-под картошки «сталинским дерьмом», как он сам все это охарактеризовал с нехорошим блеском в глазах и слюнями на реденькой бородушке, и отволок на свалку. И произошло это месяца за два до того, как Смолин со свердловскими коллегами на него вышли – так что бесполезно было кидаться к мусорным бакам. Сколько лет прошло, но ни единой вещички или предмета из этого так на рынке и не всплыло, а следовательно, сокровища погибли безвозвратно. В Екатеринбурге эту историю до сих пор рассказывают новичкам – а те, парнишки насквозь современные, порой и не верят…

– Так что, простите великодушно, помочь вам ничем не могу, – услышал он вальяжный до омерзения, пафосный голос. – В эту грязь лезть решительно не намерен. Надеюсь, вы никакого ущерба не понесли?

– Да какой там ущерб… – пробормотал Смолин уныло.

Он смотрел на красавицу Риту – вот у нее в глазах наблюдалось нечто определенно похожее на живой интерес. Женщины – создания практичные, красавицы особенно, они-то прекрасно понимают, сколько интересных вещичек можно купить в нынешних магазинах…

Смолин ощущал себя настолько беспомощным, что послал красавице прямо-таки умоляющий взгляд.

И она, самое интересное, поняла!

– Манолис, – сказала она осторожно. – Может, стоит подумать как следует? Если все честно и законно…

Повернувшись к ней уже не особенно и вальяжно, супруг буквально ожег дражайшую половину неподражаемым взглядом, в котором мешались и ярость, и превосходство, и еще что-то сценично-трагичное:

– Риточка!

И так это было произнесено – сквозь зубы, жестко, чеканно, – что красавица моментально увяла, даже съежилась чуточку. Смолину, наблюдавшему эту мизансцену с бессильной злостью, стало окончательно ясно, что матриархатом в этой квартире и не пахнет – а воняет тут за версту мелким домашним тираном, и красотке, должно быть, попросту некуда сбежать от этого сокровища, сплошь и рядом такое в жизни случается, красота сама по себе еще не становится залогом благополучия…

Манолис уставился на него выжидательно:

– По-моему, мы все обговорили…

То есть, Смолину следовало незамедлительно выметаться. Он это прекрасно понимал, но все же не хотел сдаваться, как любой на его месте:

– Манолис Андреевич, вы все же подумайте…

– У вас, должно быть, много дел? – так же, сквозь зубы, произнес актер, глядя на Смолина вовсе уж пренебрежительно.

Вот невезение, вот незадача – дурак. Не алчный жадюга, собравшийся захапать себе львиную долю, не ловкий интриган, намеренный, прикидываясь честным и верным, выдавить тебя из дела, не аферист. Попросту дурак с интеллигентскими амбициями. То есть – самое страшное препятствие, против которого оружия еще не изобретено. Ну что можно с этим сделать? Деньги для него – грязь, при попытке надавить он, сто процентов, заявы кинется строчить…

Подталкиваемый холодным взглядом, Смолин поднялся, тщательно вложил драгоценную – и бесполезную! – бумагу в пластиковую папочку, тяжко вздохнул про себя. Не желая сдаваться, произнес нейтральным тоном:

– Вот моя визитная карточка, на случай, если вы вдруг передумаете… – и торопливо положил прямоугольничек из плотной бумаги на стол. – Здесь адрес магазина, телефон, оба мобильных…

Манолис поморщился:

– Заберите. Мы уже все обговорили…

– Вы все же подумайте, – сказал Смолин, на пару шагов отступая от стола.

С неописуемой гримасой покосившись на визитку, безусловно, с его точки зрения, осквернявшую озаренный аурой творчества приют Мельпомены, Манолис все же не пытался ее вернуть Смолину – видимо, брезговал и касаться этой дряни из другого мира, столь вульгарного и грязного…

Смолин поклонился без всякого изящества и направился к выходу. Отчетливо разобрал произнесенное в гостиной:

– Риточка, выбрось эту гадость в ведро…

Никто его не провожал, и Смолин мог себе позволить роскошь не следить за мимикой – когда он спускался по лестнице, бормоча под нос матюки, встречная старушка даже шарахнулась, косясь боязливо, неприветливая, надо полагать, была у него сейчас рожа, напрочь лишенная братской любви к ближнему и тому подобных телячьих нежностей…

А буквально через четверть часа настроение испортилось еще больше – хотя дальше, казалось бы, некуда…

На сей раз бравые ребятки из отдела по борьбе с незаконным оборотом оружия навестили магазин «Эльдорадо», принадлежавший Вилену Фокину по прозвищу «Доцент» (поскольку он, немалые усилия отдавая антикварной торговле, оставался еще и практикующим лектором кафедры биологии Шантарского универа). Все произошло по той же схеме: сначала не внушавший подозрений субъект прикупил себе прусскую чиновничью шпагу времен империи, а стоило ему выйти из магазина – влетели… Вообще-то в данном конкретном случае следовало качать права, высвистывать адвокатов и сопротивляться, не переходя законные рамки, – в отличие от всех прочих, у Фокина-то как раз имелась оформленная соответствующим образом лицензия на торговлю холодняком и изделиями из драгметаллов. Однако он вопреки писаным регламентам не вписал данные покупателя в соответствующий гроссбух – и, кроме того, будучи в некоторых отношениях классическим интеллигентом, перетрухнул, а потому и не качал прав…