Старик Хоттабыч - Лазарь Лагин

— Я только что снизу, — сказал Волька, задыхаясь, контролёрше. — Видите, во-он там у меня старик застрял!

— Наверно, впервые в метро? — сочувственно покачала головой контролёрша и пропустила Вольку со старым билетом.

Через несколько секунд Волька добрался до Хоттабыча, повернул его лицом к перрону и благополучно спустился с ним вниз.

— Чего ты удрал, чудак человек? — спросил он у старика.

— Я увидел, повелитель мой, как из подземелья выползало гремучее чудовище с огненными глазами, и я не мог не бежать. Я не труслив, но укажи мне хоть одного джинна, который бы не испугался, увидев эти страшные глаза.

— Ну что это такое, в самом деле! — жалобно захныкал Волька. — Ну, ты же сам клялся мне, что не будешь бояться метро!

— Нет, не клялся. Я обещал тебе не бояться и действительно не боюсь уже автобусов, троллейбусов, грузовиков, трамваев, самолётов, автомашин, прожекторов, эскалаторов, пишущих машинок, патефонов, радиорупоров, пылесосов, электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди». А про метро даже разговора не было.

Старик был прав: про метро Волька тогда забыл.

— Никакое это не чудовище, это обыкновенный поезд метро, и давай, пожалуйста, не задерживай нас больше своими глупыми страхами!

Они побежали по перрону к только что прибывшему поезду и, работая локтями, стали пробираться внутрь вагона. Народу было много, поезд шёл переполненный, и когда издали донёсся голос начальника поезда: «Готов!», — автоматические двери вагонов бесшумно закрылись, и поезд ушёл, оставив Хоттабыча на опустевшей платформе.

Он опоздал на одну секунду — он хотел посмотреть, кто это кричит «Готов!»

XXXII. ТРЕТЬЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ В МЕТРО

Хоттабыч не выдержал обрушившегося на него нового несчастья. Он стал бегать взад и вперёд вдоль опустевшей платформы, яростно вырывая клочья волос из своей бороды и вопя во весь голос:

— Горе мне, горе мне, несчастному джинну Гассану Абдуррахману ибн Хоттабу! Что я здесь буду делать один, в этом таинственном подземном дворце?

Подошёл дежурный по станции, увидел разбросанные по перрону клочья бороды и сказал:

— Гражданин, в метро надо соблюдать тишину… и чистоту…

«Погиб! — подумал Хоттабыч. — Совсем погиб!». Он испугался этого вежливого молодого человека в красной фуражке не меньше, чем поезда. Сам Волька относился к дежурному по станции с почтением. Старик почувствовал, что дело совсем плохо, и решил дорого продать свою жизнь.

К счастью, дежурный снова вступил в разговор, и старик немедленно изменил своё решение.

— Гражданин старичок, — участливо сказал ему дежурный, — вы совершенно напрасно огорчаетесь. Сейчас будет другой поезд, и вы чинно-благородно поедете себе к месту назначения.

Старик хотел ему что-то ответить, пожаловаться на горькую свою судьбу, но вдруг почувствовал, что от страха и сильных волнений позабыл, как говорят по-русски. Он что-то забормотал по-арабски, и дежурный с огорчением развёл руками:

— В таком случае, гражданин, пойдёмте-ка со мной в диспетчерскую, посидите там, а я пока что схлопочу человека, разговаривающего по-вашему.

Он мягко взял Хоттабыча под руку, чтобы отвести в диспетчерскую, и неизвестно ещё, сколько времени старик проторчал бы там, если бы к противоположной стороне перрона не подкатил новый поезд, из которого выскочили Волька с Женькой и со всех ног бросились к Хоттабычу.

— Вот он, вот он! — кричали они. — Ох, и хлопот же с тобой, Хоттабыч!

Откуда-то появилась уборщица с метёлкой. Она подмела клочья стариковой бороды и высыпала их в урну как раз в тот самый момент, когда Хоттабыч со своими друзьями уселись наконец в ярко освещённый вагон метро, в котором они и доехали благополучно до станции «Динамо».

XXXIII. ЛИШНИЕ БИЛЕТИКИ

В дни футбольных состязаний всё население Москвы разбивается на два не понимающих друг друга лагеря. В одном лагере — энтузиасты футбола. В другом — загадочные люди, совершенно равнодушные к этому увлекательнейшему виду спорта.

Первые ещё задолго до начала состязания устремляются со всех концов города к высоким воротам стадиона «Динамо».

На тех, кто направляется в это время в обратную сторону, в центр, они смотрят с чувством собственного превосходства.

Остальные москвичи, в свою очередь, недоуменно пожимают плечами, видя, как сотни, переполненных трамваев, автобусов, троллейбусов и тысячи легковых машин медленно плывут в бурном и шумном море пеших болельщиков.

Но и лагерь болельщиков, столь единый для сторонних наблюдателей, раздирается на самом деле в эти дни глубочайшими и почти неразрешимыми противоречиями. Этого не видно, пока болельщики находятся ещё в пути, но у заветных ворот стадиона эти противоречия выступают сразу во всей своей остроте и непримиримости. Тогда вдруг оказывается, что у одних граждан есть билеты, а у других билетов нет. Те, у кого есть билеты, солидно и спокойно проходят на стадион. А остальные озабоченно шныряют взад и вперёд и кидаются на приближающихся граждан с жалостными возгласами: «Лишнего билетика не найдётся?», «Гражданин, у вас нет лишнего билета?»

Но лишних билетиков, как правило, оказывается так мало, а нуждающихся в них так много, что Волька и его друзья остались бы ни при чём, если бы Хоттабыч не пустил в ход своё искусство.

— С радостью и удовольствием, — промолвил он в ответ на Волькину просьбу. — Сейчас у вас будет сколько угодно билетов.

И точно, не успел он закончить последнее слово, как у него в руках оказалась целая пачка зелёных, голубых, розовых и жёлтых билетов.

— Достаточно ли тебе будет, о прелестный Волька, этих разноцветных листочков бумаги? Если не хватит, то я…

Он помахал билетами, и это чуть не стоило ему жизни.

— Ой, лишние билетики! — обрадованно крикнул один из болельщиков и изо всех сил рванулся к Хоттабычу.

Через несколько секунд не меньше полутораста возбуждённых людей прижало Хоттабыча к бетонному забору стадиона, так что старик тут бы и кончился, если бы Волька, отбежав чуточку в сторону, не гаркнул изо всех сил:

— Граждане, кому лишние билетики? А ну, кому лишние билетики?..

При этих волшебных словах все, кто только что наседал на растерявшегося Хоттабыча, бросились к Вольке, но тот нырнул в толпу и как сквозь землю провалился. А ещё через минуту Волька, Женя и Хоттабыч предъявили контролёру, стоявшему у северных ворот, три билета и прошли на стадион, оставив позади себя тысячи людей, которым так и не суждено было в этот день попасть на состязание.

XXXIV. ОПЯТЬ ЭСКИМО

Только наши друзья расселись на своих местах, как Хоттабычу подошла девушка в белом переднике и с белым лакированным ящиком, висевшим на ремне через плечо.

— Эскимо не потребуется? — спросила она и тут же испуганно вскрикнула.

Будем справедливы: любой на её месте испугался бы не меньше.

В самом деле, какого ответа могла ожидать продавщица эскимо?

В лучшем случае: «С удовольствием. Дайте мне, пожалуйста, две порции». В худшем случае: «Нет, знаете ли, лучше не надо».

Теперь представьте себе, что старичок в канотье, услышав вежливый вопрос продавщицы, сразу покраснел, как помидор, глаза его налились кровью, весь он как-то нахохлился, угрожающе наклонился вперёд и устрашающим шёпотом произнёс:

— А-а-а! Ты хочешь извести меня своим проклятым эскимо! Так нет же, это тебе не удастся, презренная! Мне хватит на всю жизнь тех сорока шести порций, которые я, старый дуралей, съел в цирке и чуть было не отправился к праотцам. Трепещи же, несчастная, ибо я сейчас превращу тебя в безобразную жабу!..

Промолвив это, он встал и уже приподнял над головой свои сухие, морщинистые руки, когда сидевший рядом с ним мальчик с выгоревшими бровями на веснушчатом лице повис на руках старика, испуганно выкрикнув:

— Она не виновата, что ты пожадничал и объелся мороженым!.. Сядь, пожалуйста, на место и не делай глупостей.

— Слушаю и повинуюсь, — покорно ответил старичок, опустил руки, уселся на своё место и внушительно добавил, обращаясь к перепугавшейся продавщице: — Можешь идти. Я тебя прощаю. Уходи с миром и будь до конца своих дней благодарна сему отроку, ибо он спас тебе жизнь.

Девушка так до конца игры и не появлялась в этом проходе.

XXXV. СКОЛЬКО НАДО МЯЧЕЙ

Между тем стадион бурлил той особой, праздничной жизнью, которая всегда кипит на нём во время решающих футбольных состязаний. Гремело радио. Восемьдесят тысяч человек, сидя на своих местах, с жаром обсуждали возможный исход предстоящей игры, и от этого обсуждения в воздухе всё время стоял ровный, ни с чем не сравнимый гул человеческих голосов. Все с нетерпением ждали начала состязания.