Такая работа - Леонид Словин

Сам Ратанов осматривал стеллажи с тканью: вместе с заведующей секцией он снимал и откладывал в сторону, пробираясь к стенам, тяжелые мохнатые рулоны разноцветного драпа, шерсти, сукна, шелка и еще десятков красивых материалов с мудреными звучными названиями. Где оставила свой след маленькая свинцовая горошина?

Шаг за шагом. Сантиметр за сантиметром…

Справа и слева так же методично двигались вдоль стен другие оперативники, молча, медленно, сосредоточенно. И по мере их продвижения вперед вдоль стен гасла надежда, что Варнавин получил ранение именно здесь, в магазине.

— Игорь Владимирович! — крикнул вдруг Барков. — Сюда!

И хотя Барков звал одного Ратанова, к нему со всех сторон бросились уставшие люди. Барков с высоко засученными рукавами стоял у пустого стеллажа с алюминиевой посудой. Справа и слева от него громоздились кастрюли.

Потом, в новогодней газете его изобразили в виде сфинкса, лежащего на перевернутом оцинкованном корыте между пирамидами кастрюль..

Барков гордым жестом художника, представлявшего свой шедевр публике, указывал на нижний ряд. Стенка кастрюли, чуть высовывавшейся сбоку, имела небольшое сквозное отверстие.

Это был след пули.

— Фотоаппарат, — сказал Ратанов. И пока Рогов нес аппарат со вспышкой, все долго жали перепачканные пылью руки Баркова.

Стреляли, видимо, с противоположного угла, почти с пола.

Все передвинулись в этот дальний угол. Здесь тоже лежали ткани, которые были уже осмотрены Гуреевым. Теперь все собрались в метре от стеллажа, привычно не дотрагиваясь ни до чего руками, предоставляя Ратанову, как самому старшему и опытному, первому высказать свое мнение.

Ратанов снял первый рулон.

— Давайте еще раз и очень внимательно.

Гуреев напряженно следил за Ратановым.

— Все в порядке, — сказал Ратанов, положив на пол, рядом с собой последний рулон ткани. Гуреев облегченно вздохнул.

И в этот момент Тамулис и Дмитриев одновременно взглянули на освободившуюся часть стенки склада. Под нижней полкой стеллажа, отстоящей от пола сантиметров на сорок, стенка была деревянная.

— Ну-ка, ну-ка, — закричал Тамулис и, пока кто-то бегал за топором, вместе с Дмитриевым, выбил эту деревянную переборку, державшуюся не особенно крепко. Доски отскочили и из образовавшегося квадратного отверстия дохнуло чем-то болотным, застойным.

— Здесь должен быть склад стеклянной тары аптекоуправления, — объяснила заведующая, — там бутылочки, баночки, мензурки…

— Барков! — позвал Ратанов. — Разыщите заведующего.

Потом они курили в маленькой подсобке, пока не приехал пожилой, страдающий одышкой заведующий складом аптекоуправления. В складе стеклянной тары, забитом до самой двери ящиками с аптечной посудой, они подобрали красненькую коробочку от часов «Весна» и взяли горсть стружек с бурыми коричневыми пятнами.

Приехал начальник следственного отделения Голубев и начал сам писать протокол повторного осмотра места происшествия. Первый протокол, утверждавший, что преступник проник в помещение через одну из отдушин, превратился теперь в пустую, вздорную бумажку — свидетельство чьей-то нерадивости.

— А ты знаешь, Игорь Владимирович, — обратился к Ратанову Голубев, — дела-то ваши вдруг двинулись: и универмаг вот, и кражи! Сабо еще не видел фоторобот?

— Звонил Карамышев: Сабо будет дня через два…

Тамулис глубоко вздохнул рядом с Ратановым.

— Ты что? — спросил Ратанов.

— Да так. — Он опять вздохнул и вдруг поднял на Ратанова свои, как всегда серьезные, строгие светлые глаза. — Андрей Мартынов и мертвый раскрывает преступления…

Волчара вошел сначала в склад аптекоуправления, открыв его подобранным ключом. Его соучастник, тот самый, что на фотороботе, или другой, по-видимому, запер его снаружи и выпустил, когда Волчара закончил «работу». Они заранее знали, что там, где склад аптекоуправления смыкается со складом универмага, есть одно место, откуда раньше выводилась печная труба подсобки склада аптекоуправления, забитое досками и выступающее у потолка сантиметров на шестьдесят. Здесь Волчара без труда отодрал доски, а после кражи снова заколотил их. Когда он пролезал в узкое отверстие, вернее, когда он вылезал из склада, — думал Ратанов, — у него, по всей вероятности, и произошел случайный выстрел, иначе, раненый, он оставил бы следы крови где-нибудь в помещении универмага. До этого, чтобы сбить нас с толку, он выломал изнутри металлические планки в отдушине. А потом, когда он уже убрался, его соучастник разбил снаружи стекло, поэтому розыскную собаку и пускали от отдушины…

— Хитер, — восхищенно сказал Гуреев.

— По-моему, он перехитрил самого себя. — Барков вытирал пыльные руки платком. — Я не думаю, чтобы так уж много людей бывало в складе аптекоуправления и знало про переборку. Зря старался.

— Ты про письмо Варнавину не забыл? — спросил Ратанов у Тамулиса.

— «Ури одова», «о постюме». Я его наизусть знаю…

— Письмо нужно прочесть.

— Я был у Шишакова и съезжу еще в одно место. Там этот жаргон знают, как свои пять пальцев.

— Когда начнем разворачиваться? — спросил Гуреев как ни в чем не бывало, как будто не он осматривал универмаг после кражи и запутал все дело.

Оперативники засмеялись.

— Сегодня, — ответил Ратанов. — Возьмите списки рабочих склада аптекоуправления. Надо установить всех лиц, имевших доступ в склад.

После осмотра Ратанов вернулся в отдел. Позвонил Карамышев.

— Эта отвертка, привезенная из Шувалова, оказывается, с прошлогодней квартирной кражи на Советской, у офицера.

— Здорово! Я смотрю, ты вооружаешься доказательствами до зубов.

— Ищите соучастника. Все будет в порядке. Сделай все!

— Сейчас привезут списки подсобных рабочих…

Он уже не думал ни о допросе, ни о подписке о невыезде. Скуряков и Розянчиков были далеко от него. Он снова делал свое любимое дело, и все шло на лад, как надо. Андрей смотрел на него с фотографии, чуть лукавя губами, сдерживая озорную усмешку.

— Такие дела, старик…

Вошел Егоров. Хрустнул сжатыми пальцами, сел на диван. Ратанов подсел рядом. Он вдруг увидел, что Егоров постарел. Синий шелковый милицейский галстук никак не шел к его зеленоватой ковбойке и к коричневому костюму.

— Я оставил вам с Верой билеты в театр. После партактива. Управление откупило весь спектакль.

— Спасибо, — сказал Егоров, — она будет рада.

— Предъявили обвинение?

— Предъявили. По двум статьям — не одна, так другая останется.

— Видимо, уверенности у Скурякова нет: когда доведет до четырех-пяти статей, суд нас обязательно оправдает. Сейчас я тебе, Сергей, подыму немного настроение: Волчаре скоро можно будет вменить февральскую кражу из универмага. Мы нашли след пули…

— А-а-а! — задохнулся Егоров. — Приходит и на нашу улицу праздник!

— Настанет лето, — тихо произнес Ратанов слова озорной песенки, — поедем мы в Сухуми…

3

Арслана содержали в Калтусской тюрьме в пятидесяти километрах от города. На допросы его привозили в автозаке, в одной из тесных, темных камер кузова, с маленьким глазком, закрытым фанерной шторкой.

Сидя в этой маленькой тюрьме на колесах, он старался отогнать тревожные мысли. Так пловец, попав в открытое море, не должен думать, что под ним многометровая толща воды, холодной и молчаливой. Тревожные мысли сами лезли в голову, и незаметно он ловил опять себя на том, что снова переживает свой арест, напрасно бередит свои раны. Тогда он старался определить, с какой стороны от него находится кабина водителя, но сосредоточиться не мог и вновь отдавался своим мыслям… Уже после первой встречи с Барковым он перестал считать себя человеком с особенной судьбой, перестал чувствовать себя отверженным, одиноким.

Когда Барков предложил ему поступить в профтехшколу, он согласился. Пришлось готовиться к экзаменам. Раза два к нему домой приезжал Барков, пил чай, разговаривал с Майей про «Тэсс из рода д’Эрбервилей», которую она считала самой лучшей и правдивой книгой на свете…

— Майя! — позвал как-то Арслан сестру, сидя за учебником по алгебре. — Ты ведь в детдоме все это проходила, помоги…

Он хитрил, видел, что ей самой до смерти хочется взять в руки учебник и карандаш. С этого вечера, как только Нурик ложился спать, они садились за учебники.

— Может, нам вместе поступить? — как-то спросил он.

— Придумал тоже!

Был один вечер. Нурик спал, а они сидели за столом, накрыв абажур платком, чтобы свет не падал ему на лицо. Майя, взобравшись с коленками на стул, как любила когда-то делать их мать, решала задачку, покусывая кончик карандаша. В комнате было совсем тихо. Арслан на миг поднял голову и вдруг вспомнил, что все это уже было. Было в последнее лето перед войной. Отец и мать сидели вот так за столом, прикрыв абажур, а он, тогда еще пацан, мальчишка, который никогда не притрагивался к чужому, которому летом каждый день перед сном мыли ноги, лежал в кровати с белыми эмалированными спинками…