Иллюзии без иллюзий - Игорь Кио

Акрам Юсупов работал у Ташкенбаевых на канате — и впоследствии многие комики работали в классических цирковых номерах. Юсупов — один из лучших комиков — очень смешно и обаятельно говорил на нарочито неправильном русском языке, с узбекским акцентом, хотя в жизни он говорил на гораздо лучшем русском, чем на манеже. Юсупов из тех комиков, что украшают большие классические цирковые номера.

Одаренный артист, сын Константина Мусина Валерий первым начал работать с кошками. Правда, Куклачев шире стал использовать их как партнеров. Но у Валерия Мусина общение с кошками тоже было своеобразно комическим. И если бы Валерий не унаследовал от отца не только талант, но и пагубную привычку, очень может быть, что именно он был бы в золотой пятерке сегодняшнего клоунского цеха.

Очень редко клоун способен признать, что артист другого жанра — по-настоящему яркая индивидуальность. У клоунов, независимо от собственной известности и положения, редко бывают сомнения в абсолютном первенстве своего циркового цеха. На всех остальных они смотрят свысока, точно так же, как музыканты на людей, чуждых музыке. Можно с ними не вполне соглашаться, но доля истины в их трогательной амбициозности, я считаю, есть.

Глава восьмая

ЛУЧШЕ НЕ БЫВАЕТ

Не стану врать, что сам обнаружил у Куприна этот рассказ. Сюжет услышал от кого-то из газетчиков, интервьюировавших меня и, видимо, захотевших растормошить, пересказав историю о том, как владелец цирка прогнал безвестного артиста, просившего у него руки дочери, а бедняга за годы фанатической работы подготовил сногсшибательный номер, провалившийся, однако, на публике, которая не оценила сложность исполнения…

И я сразу вспомнил про Александра Кисса — он первый жонглировал десятью кольцами — выполнял запредельный по сложности трюк. А публика принимала его равнодушно.

Профессионалы, конечно, что называется, снимали перед Александром шляпу — и в истории цирка Кисс останется как один из величайших жонглеров всех времен и народов. А, допустим, к Саше Фришу, кидавшему три мячика, в нашем кругу относились с некоторой иронией. Но для зрителя Саша Фриш оказывался гораздо большим событием, нежели великий артист Кисс, не снизошедший, вероятно, из гордости, до каких-то вещей, казавшихся ему элементарными, но на которых держится восприятие публики и которые выше ценятся толпой, чем супертрюки и рекорды…

Я бы не сказал, что у цирка вовсе нет талантливых толкователей или тонких критиков. И обойдя их в книге, я выглядел бы попросту неблагодарным.

Влияние на нас искусствоведов, пишущих о цирке, и совсем немногочисленных критиков, разбирающихся в нашем деле, бывало благотворнее начальственных ласк или командирских придирок и разносов. Работа этих людей воспитывала в нас самоуважение, без чего ведь тоже, если вдуматься, не обойтись.

К Евгению Михайловичу Кузнецову очень подходит редко употребляемый термин «цирковед». Он знал цирк досконально — и много лет прослужил художественным руководителем Союзгосцирка. Он увековечил цирк, написав несколько фундаментальных книг по его истории. И главное, научил множество людей видеть в цирке не забаву, а искусство, требующее тонкого понимания и серьезнейшего рассмотрения.

Ленинградец Евгений Павлович Гершуни много писал и о театре, и об эстраде. Но нам всегда казалось, что про цирк он пишет, выказывая ни с чем не сравнимую заинтересованность. По его рецензиям можно реально восстановить картину представления, а не только узнать оценку.

Профессор, доктор искусствоведения Юрий Арсеньевич Дмитриев мог позволить себе кого-то перехвалить, а кого-то зазря и поругать. Что не мешает ему считаться специалистом номер один в области цирка, в цирковой критике. Он также силен в портретировании программ и отдельных артистов. Дмитриев всегда умел открыть новое имя и громко заявить о его будущем. Никогда не забуду, что он первый написал про Леню Енгибарова после его дебюта: статья называлась «Да! Это большой артист».

Его провинциальный коллега Иосиф Моисеевич Черненко был, на мой взгляд, во многих случаях принципиальнее и острее столичного мэтра.

Иосиф Моисеевич жил в Запорожье. Его страсть к цирку переходила привычные границы, делала из него прямо-таки борца за чистоту циркового дела. Не побоюсь сказать, что в отстаивании своих идеалов он проявлял солженицынскую, сахаровскую стойкость. Поэтому и был неудобным человеком. И находились дураки-директора, издававшие идиотские приказы: не пускать Черненко в цирк. А он покупал билеты за свои деньги, приходил на представление — и писал то, что считал нужным, необходимым для пользы дела. Его рецензии, кроме знания цирка, выделялись сарказмом, иронией, но все настоящее, талантливое он умел преподнести и в приподнятом стиле.

Когда Анатолий Андреевич Колеватов начал реформировать заскорузлую цирковую империю, он предложил Иосифу Моисеевичу возглавить художественный отдел Союзгосцирка, хотя вообразить Черненко чиновником нелегко. Но Иосиф Моисеевич не захотел менять образ жизни, переезжать в Москву.

Рецензий Владимира Владимировича Шахиджаняна цирковые артисты всегда боялись и боятся — в разборах программ он профессионален и лаконичен. Он, несомненно, и борец за чистоту нравов в цирке. Ну и, разумеется, огромная заслуга критика и журналиста перед цирковым миром в том, что он помог Юрию Владимировичу Никулину написать книгу, многократно переизданную.

Не могу здесь не вспомнить добрым словом Валентина Ивановича Козлова. Он много лет возглавлял журнал «Советская эстрада и цирк». Не буду кривить душой, уверяя, что журнал при Козлове сделался сверхпопулярным. Нет, по тем временам тираж казался смехотворным. Да и не скажу, что редактор отдавал журналу всю душу. Но серьезных знаний у Валентина Ивановича не отнимешь. И еще таких, как он, специалистов, затрудняюсь назвать в сегодняшних обстоятельствах.

И все-таки мне почему-то кажется, что артисты театра или кино лучше защищены от профанов, хотя это мое утверждение, наверное, правильнее было бы отнести к прежним временам. Сегодня сложное и серьезное совсем уж тяжело проходит у публики. То ли все устали от непомерных тягот жизни, то ли чересчур развращены насаждаемой с неистовым рвением низкосортной развлекательностью.

Впрочем, я воспитан в правилах: ни при каких обстоятельствах на зрителя не жаловаться и по возможности не обижаться на него.

К тому же напомню еще раз слова Арнольда, приведенные в начале книги и, возможно, кого-то смутившие. Насчет недопустимости в цирке «умных вещей», проговариваемых с арены. Мой умнейший учитель всего-навсего предостерегал от потери чувства жанра, как от потери равновесия — душевного и всяческого…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});