Небом дан - Юлия Резник

Что как? – медленно моргает Савва. Его веки отяжелели, кровь прилила к лицу, придав его облику что-то демоническое.

– Как мне сделать тебе приятно?

Он зажмуривается и растягивает губы в кривой улыбке.

– Если ты сделаешь еще что-нибудь сверх того, что уже происходит, я просто сдохну.

– Тебе нехорошо? – теряюсь.

– Напротив. Мне хорошо настолько, что это почти несовместимо с жизнью.

– Я же ничего не сделала, – вздыхаю.

– Ты рядом. Голая. В моей кровати, – смеется он. – А еще мы поженим…

Не даю договорить! Затыкаю губы поцелуем. Его шелковый умелый язык творит какую-то магию. Желание вытесняет вспыхнувшую в теле боль. Пусть… Пусть никакой свадьбы не будет. Зато у нас есть этот миг. Нависаю над ним, несмело касаюсь пальцами бугрящихся мышц. Целую покрытый колючей щетиной подбородок, мощную шею с проступившими под кожей жилами. Ладошка соскальзывает вниз. Пальцы царапают жесткие волосы. Я сглатываю. Прижимаюсь губами к груди и, не дыша, обвожу раздувшуюся головку. Савву выгибает. Он обхватывает мою попку и настойчиво подталкивает к тому, чтобы я его оседлала. Перекидываю ногу через его бедра. Это так… откровенно, что, наверное, глупо прикрывать грудь, но я зачем-то скрещиваю на ней руки. И тогда Савва, обхватив мои запястья, отводит в сторону сначала одну, а потом другую ладонь.

– Ты красавица, – шепчет, не сводя с них пьяных глаз. Сдавливает бедра, перемещая меня чуть выше, так что моя раскрывшаяся плоть скользит по его… Одной рукой поглаживает мою попку, а согнутыми пальцами другой проводит по ноющему соску.

– Ты выкормила моего сына.

Это не вопрос. Это утверждение. Которое означает, что… Я уже не та?

– Когда у нас появятся другие дети, ты тоже обязательно будешь кормить их грудью. И меня… иногда. – Обнажает белоснежные зубы.

И меня его слова прошивают как будто насквозь. Я дергаюсь. Он стонет. Я зажмуриваюсь, чтобы скрыть под веками собравшуюся в глазах соль, он настойчиво меня поднимает и… с силой на себя опускает.

– А теперь вот так… Вот так. Вверх-вниз. И из стороны в сторону тоже хорошо. Хорошо, правда же? – сипит Савва, садится рывком, привлекая меня к себе. Я все-таки плачу. Потому что это… это больше, чем просто секс. Я поднимаюсь и опускаюсь… Поднимаюсь и опускаюсь… Влажным носом зарывшись в его волосы. И по кругу, да… Он прав, так тоже хорошо. Чувство давления такое, что, кажется, я взорвусь, разлечусь на атомы. И так спасусь. Ведь тому, кого нет, не нужно принимать никаких решений. Тому, кого нет, нечего терять… Тому, кого нет – не больно.

Я выгибаюсь. Савва с рычанием вцепляется губами в мою подпрыгивающую при каждом движении грудь. Кажется, я этого просто не вынесу. Напряжение – с ума сойти, я на самом пике. Но что-то мешает, не дает мне сорваться вниз. Савва чертыхается. Снимает меня с себя, и пока я, совершенно ошалев от такого облома, глупо хлопаю ресницами, переворачивает на живот.

– Прогнись.

Я настолько не в себе, что даже не стыдно. Делаю, как он велит, вцепившись в подушку пальцами. Приглашающе выпячиваю зад. А он входит в меня толчком и задает такой темп, что меня в два счета вышвыривает из реальности. Я скулю, плачу, кусаю угол подушки. Сокращаюсь вокруг него, спускающего… Да, безусловно, впереди меня ждет ад, но… Я всегда буду помнить, что однажды побывала в раю. Савва наваливается на меня сверху. Такой тяжелый, такой родной…

– Я тебя люблю, – голос заглушает подушка, но он… он все слышит. И я чувствую, как, так до конца и не упав, он вновь во мне наливается.

– Я тебя люблю, моя девочка. Все так, лучше и не скажешь.

Он отстраняется, переворачивает меня на спину и, с любовью глядя в глаза, снова наполняет меня собой. И так, сплетаясь, разговаривая взглядами, мы опять тонем в любви. Этот раз совсем не такой, как первый. Он более плавный, размеренный, нежный и… долгий. И удовольствие в конце совсем другое. Оно больше в голове, чем в теле. Я с ума схожу. Ну, почему, господи, почему мы не можем быть вместе? Что с нами не так? Что с тобой?! Ты же должен быть милосердным!

Я реву. Хорошо, что соль слез на щеках вполне сойдет за пот. Мы с Саввой мокрые как мыши. Липкие. Он бормочет что-то ласковое. Скатывается на бок и засыпает прежде, чем я успеваю его пригласить принять вместе душ. Этот пунктик тоже есть в моем списке того, что я хотела бы сделать с ним, перед тем как попрощаться, да, видно, не судьба. Осторожно снимаю с себя его руку, с ногой все обстоит сложней, Савва правда очень тяжелый. В конечном счете мне удается освободиться. Встаю на нетвердых ногах. Счастье от нашей близости вытесняется прежде времени ощущением надвигающегося катастрофы. Губы горько кривятся. Плечи ходуном ходят от боли, которой я не даю взять над собой верх. Мне нужно быть сильной, чтобы отвести от Саввы беду. Да, может, потом я сломаюсь, но… Пока нужно быть сильной – повторяю, как мантру.

Тихонько прокрадываюсь в ванную. Останавливаюсь у зеркала. Веду пальцами по появившимся на моем теле меткам. Потертостям, точкам, оставленным его щетиной, двум маленьким засосам. Может, это и ненормально, но мне нравятся эти следы. Я ими горжусь. Опускаю взгляд к перепачканным бедрам. Савва два раза кончил. В меня. Он говорил о том, что хочет детей, и, вероятно, поэтому не считал нужным предохраняться. Я же… Не знаю, чем я думала! Теперь нужно будет предпринять что-то, чтобы не допустить беременности, потому как… Вряд ли прокурор обрадуется, узнав о том, что его новая игрушка в положении. А игрушка, то есть я, как никто другой заинтересована в том, чтобы его умаслить. Так есть шанс, что он оставит Савву в покое.

Захожу в душ. Очень тщательно моюсь. Выхожу. Закутавшись в Саввин халат, иду по притихшему дому. Поднимаюсь в мансарду, где могла быть моя мастерская… Оседаю на пол в кругу так и не разобранных мною пакетов. Это не пренебрежение, о, нет. Я просто не смогла. Савва так старался меня порадовать, а я… Утыкаюсь носом в коленки. Здесь же брошен мой рюкзачок. Достаю телефон. Открываю журнал входящих. Смотрю на незнакомый номер, с которого мне позвонил Шуваков как раз тогда, когда я осталась одна в магазине. Такая счастливая! Такая умиротворённая после разговора с отцом Елисеем. Почти поверившая в свое