ЧЯП - Эдуард Веркин

Синцов стоял.

– Что случилось? – спросил Грошев взволнованно…

– Не могу.

– Что?

– Не могу. Не могу ни шагу ступить, точно… Не могу…

Грошев что-то сказал, плохое, Синцов не услышал, потому что продолжал смотреть на кусты. Они больше не шевелились, но зато появился звук. На другом берегу ручья кто-то сердито нюхал воздух.

– Он злится, – сообщил Грошев. – Мы должны испугаться и уйти, но мы не уходим. Сейчас он попробует еще…

– Что попробует?

Но Грошев ответить не успел, потому что медведь уже попробовал. Кусты расступились, и медведь вступил в ручей, хрюкая и разбирая воду кривыми лапами.

Синцов его не узнал. Он видел медведей в цирке, и в зоопарке, и по телевизору, и в энциклопедиях «Я познаю мир», но все другие медведи с этим не стояли и рядом. Этот был огромен, головаст и почему-то черен, с редкими бурыми участками шкуры, велик и, несомненно, не собирался шутить.

Он вышел на середину ручья, глупо и нарочито бестолково ворочая башкой, усиленно делая вид, что не замечает врага, что врага для него не существует, что сейчас он, хозяин черники, ужас пчел и повелитель лягушек, выйдет на берег и наведет должный порядок, нечего тут кому ни попадя ходить, пить чужую воду, топтать чужой песок.

Медведь.

В голове Синцова пронесся набор антимедвежьих мероприятий, вычитанных из книг и увиденных по телевизору.

Неистово стучать в кастрюлю и громко ругать бригадира.

Взбираться на дерево. Только дерево обязательно должно быть сильно ветвистым, потому что по ветвистым бестолковые медведи лазать, кажется, не умеют.

Метод архангельских зверобоев – кинуть медведю шапку, он ее потреплет, разочаруется и направится к охотнику, и тут надо кидать особое устройство – смоляной и веревочный шар, утыканный крупными рыболовными крючками. Медведь пустится трепать шар, увлечется этим болезненным занятием и про охотника забудет.

Наделать в штаны. Где-то Синцов читал, что мишки сильно брезгливые твари и что попало есть не станут. Наделать в штаны и для убедительности притвориться мертвым, медведь побрезгует такой добычей и отправится искать малину или грустить в берлоге.

Все это, однако, прогрохотало как-то сбоку, точно не в голове самого Синцова, а в посторонней далекой голове, Синцов ощутил незнакомое состояние раздвоения личности, словно вот все, что происходило, происходило не с ним, а с посторонним Константином, другим и далеким. Этот посторонний Синцов с юмором отметил, что из всего арсенала средств и методов ему доступен лишь последний – пачкать штаны и прикидываться трупом.

Синцов представил, как он сейчас это совершит…

Наверное, без свидетелей он на это бы отважился. Но в присутствии Грошева осквернять одежду Синцов постеснялся, поэтому просто стоял и смотрел.

– Ну вот, – сказал Грошев. – Вторая стадия…

Что такое вторая стадия, Синцов уже не смог спросить, язык отказал окончательно, Синцов еще немного чувствовал его кончик, ставший остро болезненным, остальная часть была резиновой и чужой.

Медведь рыкнул. Скорее утвердительно. И Синцов окончательно осознал, что перспективы лучезарностью не отличаются. Вторая стадия.

Из-за правого плеча выступил Грошев. Он держал в руке короткую палку или цилиндр, не очень большой, в локоть длиной, оранжевого цвета с белыми английскими буквами, в голове у Синцова промелькнули дурацкие мысли про гиперболоид, про бластер, про лазерные трубки. Сейчас все будет, да, Грошев свернет с гиперболоида крышку и выпустит на свободу неистовство лучистой энергии, вода в ручье вскипит, медведь ошпарится и понесется прочь по лесу, сверкая лопатками и сшибая сухарины.

Но никакого слепящего луча не получилось, Грошев свернул с трубки колпачок, дернул за вывалившуюся, как из хлопушки, веревочку. На конце трубки вспыхнуло трескучее малиновое пламя.

Файер. Фальшфайер.

Вскрикнуть от радости у Синцова не получилось, немного пискнул, порадовавшись, что Грошев проявил предусмотрительность и дальновидность, и отправился в лес, запасшись противомедвежьими средствами.

– Приходи как-то в себя, – проскрипел Грошев и нарисовал перед собой в воздухе огненную восьмерку. – Он вечно гореть не будет, минут пять. Потом мишико рассердится по полной…

В этом Синцов не сомневался. Медведь дергал носом от химического запаха и нетерпеливо ковырял дно. Но по сторонам уже не смотрел, глядел на огонь.

– Шаг назад! – проскрежетал Грошев. – Шаг назад!

И добавил еще немного слов для особого вдохновения.

То ли эти слова, то ли брызгающий огонь, то ли отпустило уже, но Синцов оттаял. Он сделал шаг, за ним другой.

– Не спеши! – Грошев ткнул его локтем. – А то дернется…

Не спешить стало следующим затруднением, Синцов смотрел на медведя. Остался один только медведь, ничего вокруг, ни ручья, ни берега, лес и тот стерся, превратившись в однородную зеленую мазь, мир обвалился в медведя. Синцова затошнило, видимо, ветерок сменился, и Синцов услышал медведя, звериную безнадежную вонь, тупую уверенность и желание попробовать.

Впрочем, это могло быть воображение. Синцов пятился, глядя на медведя, на медведя, вокруг был один только медведь, слишком много…

– Не смотри на него! – почти крикнул Грошев. – В глаза не смотри! В бок! В сторону смотри!

Но Синцов не мог смотреть в сторону. Потому что медведь.

Грошев медленно ткнул его в скулу кулаком, и Синцов с трудом отвернулся, почувствовав, как мышцы шеи превратились в тугие узлы.

Медведь зачерпнул со дна ручья камни и отбросил в сторону и что-то сказал. Или это Грошев что-то сказал, кто-то что-то сказал, время посыпалось, Синцову захотелось плакать, и живот, и тошнило, Синцов наткнулся на мотоцикл.

Фальшфайер погас, выплюнув напоследок несколько колец коричневого дыма. Медведь вздохнул и перешел ручей.

Грошев дернул Синцова за ворот, уронил в коляску, сам запрыгнул за руль и тут же запустил двигатель, Синцов не успел схватиться, а Грошев уже сорвал мотоцикл с места. Синцов не оглядывался и не смотрел по сторонам, ему казалось, что если он обернется, то увидит медведя. Как тот догоняет.

К тому же трясло. Грошев не осторожничал, мотоцикл не просто ехал, он летел над дорогой, врезаясь в кочки и подскакивая на колеях, Синцов держался и старался не откусить язык и не разбить голову – шлемы они надеть тоже не успели.

А потом они остановились. Под елками.

Километра четыре, крутилось в голове у Синцова, километра четыре проехали, вряд ли медведь бежал все это время за ними, отстал скорее всего. Наверняка отстал, он медведь, а не киборг. Совсем быстро бегать не умеет. То есть умеет, кажется, но недолго.

– Однако… – сказал Синцов и сплюнул.

– И не говори, – согласился Грошев.

Синцов сплюнул еще раз, бесполезно, во рту кислило железо, Синцов сорвал венчик хвои и пожевал, но все равно не помогло. Подумалось про удачу. Интересно, медведь к удаче прилагался в качестве приятного дополнения? Небольшой бонус от Медной горы хозяйки.

– Ерунда, – ответил Грошев. – Повезло.

– Повезло? – Синцов снова сплюнул.

Слюна оказалась красно-зеленой, у ручья не заметил, как искусал щеки в кровь, теперь во рту лопались пузыри.

– Повезло, что не медведица, – пояснил Грошев. – Медведица порвала бы, а этот… Сытый. Повезло же, говорю.

Синцов попробовал встать. Ноги дрожали. В везенье Синцов несколько сомневался уже.

– Скажу отцу, он позвонит охотникам, – Грошев достал жвачку. – Надо с этим дураком разобраться.

– Он же не напал…

– Сейчас не напал, в следующий раз смелее будет. Я вообще противник… чтобы всякое зверье туда-сюда болталось, хватит, поболталось. Зверь должен сидеть в клетке и питаться сухим кормом, это правильно. Ладно, поедем домой, хватит на сегодня.

С этим Синцов был полностью согласен. Поехали домой.

А ночью Синцову снились медведи. Много-много медведей.

Глава 9. Пермский край

– Значит, ты тоже?

В этот раз это был биметалл. Объемистый мешок, от которого пахло латунью и мельхиором. Синцов подумал, что он уже умеет отличать монеты по запаху. А может, ему это стало уже просто чудиться.

– Что я тоже? – переспросил Грошев.

– Ты тоже ищешь жетон небесной ГТС?

Грошев сидел за журнальным столиком. К киберпанковскому «Маку» был подключен тяжелый и основательный микроскоп, с виду весьма дорогой и тоже настоящий. На столике на куске пластика рядком были разложены жетоны. Гривская ГТС, Синцов определил издали, поблескивала сталью. Грошев брал жетон деревянным пинцетом, разглядывал, помещал на весы, записывал показатели в тетрадь. Затем прикладывал жетон к полированной пластине цифрового термометра – и снова записывал показания. После этого жетон помещался под объектив микроскопа и фотографировался с обеих сторон.

Инвентаризация, вспомнил Синцов и позавидовал грошевской обстоятельности. Хотя тут, наверное, без обстоятельности никак. Столько всего…