На плоту через океан - Уильям Уиллис

Кончилось тем, что я стал кататься по палубе, обезумев от боли. Так проходили часы. Наступила ночь. Я лежал промокший и беспомощный, а ветер выл и стонал, и возле меня вздымались мощные буйные волны, с высоты взиравшие на меня; их белые перистые гребни светились в темноте. Они обрушивались одна за другой и продолжали свой путь, а за ними бесконечной чередой вырастали все новые валы. Некоторые волны разбивались о плот. Я слышал, как ветер свистел в пустом пространстве между палубой и бревнами, проникая туда вместе с водой.

Я надеялся, что боль достигнет такой остроты, что я потеряю сознание, — тогда ослабнут мускулы и она исчезнет. Но сознания я не терял, а солнечное сплетение мучительно сжималось.

Боль становилась невыносимой, и мне казалось, что только смерть может меня избавить от нее. Мне случалось переламывать кость или разрывать мускулы, но по сравнению с муками, какие я испытывал сейчас, это были булавочные уколы.

Мне казалось, что у меня прострелен желудок, непонятное сжатие солнечного сплетения, как мне чудилось, будет продолжаться до тех пор, пока жизнь не угаснет во мне. Вспомнив об аспирине, я дважды принял большие дозы, надеясь, что он принесет мне забвение. У меня было множество лекарств в аптечках, подаренных мне в Лиме доброжелателями и оптовыми фирмами, торгующими медикаментами. С фонариком в руке я рылся в коллекции бутылок, целебных мазей и таблеток, разыскивая только одно лекарство — морфий. Но я так и не нашел средства, которое помогло бы мне уснуть.

Плывя в темноте по бурному океану, я уже начал подумывать о том, чтобы послать сигнал бедствия — «SOS». Возможно, что это сообщение, посланное в эфир на частоте 500 килоциклов, будет принято каким-либо судном, если случайно оно окажется на расстоянии нескольких сот миль от меня. Но я находился в стороне от морских путей. В Кальяо я говорил кое-кому из моряков, плавающих на парусниках, что намереваюсь некоторое время плыть между десятой и двенадцатой параллелями, следуя по тому же курсу, по какому несколько лет назад шел «Кон-Тики». Однако после того, как плот обогнул Галапагосские острова, я решил не забираться южнее пятой параллели. К этому времени я находился на третьей параллели, плот подгоняли сильные ветры, и я надеялся миновать эти области до наступления сезона ураганов. По всей видимости, в этих широтах я был один. Кто же примет мой сигнал бедствия? И вообще, решусь ли я его послать? Если меня подберут, то придет конец моему плаванию. Я стонал от овладевших мной ярости и боли.

Смерть была где-то совсем близко, она таилась в каждой волне, возникавшей из мрака и разбивавшейся о плот. Я чувствовал присутствие смерти в ветре, который яростно налетал на каюту и трепал листья, наваленные на крыше; видел ее в белой пене, бурно заливавшей палубу. Но я не испытывал страха. Я был поглощен одной мыслью: конец путешествию! Я потерпел поражение… По сравнению с этим что значили жизнь или смерть? Затем некий голос стал мне нашептывать, что во всем происшедшем виноват я сам. Терпи боль или выходи из игры. Вырежь больное место ножом! Развяжи этот узел! Мой взгляд был прикован к каюте, где над дверью торчал нож с тонким лезвием, которым я чистил рыбу. У тебя все сильней затягивается твердый, как сталь, узел. Ты должен рассечь его!..

Эта мысль так странно меня пленяла. Но разве я мог вонзить в свое тело нож? Возможно, это и освободило бы меня от боли, но я нанес бы себе ужасную рану… Долгие часы я думал о солдатах, которым приходится лежать без движения с простреленным животом на поле боя, где-нибудь в канаве или в высокой траве, и в смертельных муках ожидать, пока их подберут. Борись до конца, Бил! Все это пустяки — борись до конца, дружище!

Боль не оставляла меня ни на минуту. От таких страданий недолго и обезуметь! А с отчаяния разве не пойдешь на самый ужасный поступок? Солнечное сплетение — полость под грудной клеткой, где сходятся ребра, — средоточие жизни. Может быть, там образовалась опухоль? Возможно, мое тело разъедает рак?

Надо мной двигались звезды, словно жемчужины, захваченные гигантскими сетями времени. Темные, громыхающие волны уносились вместе с ветрами, и плот продолжал свой путь, карабкаясь с волны на волну, преодолевая все препятствия.

Мой курс был взят на вест-тень-зюйд, но долго ли будут «Семь сестричек» его придерживаться без моего участия?

Храбрый маленький плот, неужели я тебя покину? Годы мечтаний, и вдруг… Какая-то непостижимая сила обрушилась на меня: «Ни шагу дальше! Ни шагу дальше! О человек, твоя воля будет сломлена!..»

Я взял несколько таблеток аспирина, размял их и, сделав густую пасту, проглотил ее… Ни малейшего облегчения!

Начало светать.

Часы шли за часами, время шагало по океану, гоняя солнце по огромной дуге в беспредельном пространстве. Плот уносил меня все дальше, идя под кливером и зарифленной бизанью.

Придется тебе смириться, упрямый человек! Больше тебе не выдержать. Пошли сигнал «SOS». Скоро придет тебе конец, и ты останешься лежать на плоту. Когда-нибудь люди найдут твои высохшие, опаленные солнцем останки, на которых будут сидеть хищные птицы… Ты сам этого захотел. Так тебе и надо…

Ветер снова усилился, и волны вздымались все выше и выше, но плот хорошо держался на курсе. Иногда он сбивался с него, но под ударами волн опять становился на заданный курс. Должно быть, когда я строил плот, меня вдохновлял дух древнего индейца. Я чувствовал, что кто-то помогал мне…

Все еще надеясь приглушить боль, я опять принял аспирин, но по-прежнему не получил облегчения. С трудом дотянувшись до клетки Икки, я подложил ему побольше кукурузных початков и налил столько воды, чтобы этих запасов ему хватило на несколько недель. Затем подобрал с палубы летучих рыб, за ночь упавших на плот, сложил в ведро и поставил его в таком месте, где Микки легко могла добраться до них. Потом я пополз на корму. Там я написал записку, в которой объяснил все, что произошло, и указал свои последние координаты. Солнце склонялось к западу, когда я написал прощальную записку жене. Обе записки я приколол к двери каюты.

Это было 19 июля.

Немного позже я сообразил, что все же было бы глупо не послать сигнал бедствия. Как мог я позабыть о Тедди? Ведь должен же я с ней считаться. Нельзя же быть таким эгоистом! Необходимо послать «SOS», по крайней мере надо попытаться это сделать. Возможно, мой сигнал будет кем-нибудь принят.

Я совсем обессилел, и прошло немало времени, прежде чем мне удалось настроить передатчик.

Только через час я начал передачу на частоте 500 килоциклов. Это международная волна, на которой обычно передают сигналы бедствия на море. Для ее приема на протяжении суток отводятся два промежутка молчания, каждый час от пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой минуты, когда все корабли, бороздящие моря и океаны, должны слушать в эфире сигналы бедствия.