Том 2. Сумерки духа - Зинаида Гиппиус

– Куда же вы торопитесь, Наталья Мартыновна? А я вам намеревался объяснить нечто умопомрачительное…

– Да жарко… А что это такое вы хотели объяснить? Ведь вы все сочиняете…

Леди, вы со мной шутили. Бог простит вам, вы дитя! –

запел в нос Николай Петрович. – Да подождите же, ну вас!

– Да что такое? Почему я шутила?

– Потому что вы ангел, понимаете?

Раздался шорох, звук поцелуя и визг, но умеренный. И вслед за этим смущенный и жеманный голос Натальи Мартыновны:

– Вот как вы, вот вы какой, Николай Петрович! Погодите, я теперь буду знать, что вы прокурат! Вы думаете, что я глюпенькая…

– Ничего я этого не думаю. А совершенно наоборот… Ты моя, Натали? – заключил он круто. Ответа Натальи Мартыновны нельзя было расслышать. Очевидно, она умела говорить и тихо. Снова шорох – и наконец шум удаляющихся шагов.

Все это произошло так скоро, что Вета хотя и сообразила, что следует уйти и не подслушивать, однако не успела этого сделать.

Лева срезал перочинным ножом ивовую ветку, стараясь показать, что он красный только от физического усилия. Вета наклонилась над работой и волосы ее упали вперед, закрыв половину лица.

Дедушка опять замер или задремал.

А может быть, он думал, прислушиваясь к голосам за кустами.

III

– Кто там?

– Это я, Юлия Ивановна. Извините, пожалуйста, если я вас беспокою. Я хотел бы попросить Елизавету Германовну выйти на минутку в сад. Я приготовил, что обещал.

– Да ее нет здесь, Лев Петрович. Она ушла с дедушкой в сад или в клуню. А вы разве не поехали на пикник? Все ведь поехали…

– Юлия Ивановна, – произнес Лева решительно и серьезно. – Хотя мы с вами разговариваем через дверь, хотя я несовершеннолетний и, может быть, не имею достаточно житейской опытности, однако я чувствую себя обязанным извиниться перед вами за моего отца. Он вам опять сделал неприятность, Юлия Ивановна, точно ваша вина, что не хватило одной линейки для гостей, точно это ваше дело заботиться об экипажах. Ваше дело – домашнее хозяйство. Я это так понимаю, Юлия Ивановна, я понимаю, эти вечные неприятности вас расстраивают. Но папа такой человек… Он вспыльчивый. Не сердитесь, Юлия Ивановна…

– Спасибо вам, вы хороший, добрый. Я не сержусь нисколько… Извините, что не отворяю дверь, у меня беспорядок. А если встретите Бегу – не говорите ей ничего пока, слава Богу, она не слыхала.

Лева побежала в сад. На перекрестке он остановился, не зная, куда направиться, к пруду или к риге. Но потом решительно пошел к тополевой аллее – и не ошибся: дедушка и Вета шли тихонько, рука об руку.

Лева хотел побежать, но сдержался и пошел навстречу, немного подрагивая на каждой ноге.

– Елизавета Германовна! Дедушка! Вот телефон! Готов! Очевидно, Вета не знала о новых неприятностях. Лицо ее было необычно веселое и даже розовое. На пышных волосах едва держалась широкополая соломенная шляпа.

– Телефон? Неужели вышел? А я думала, вы и не делаете его… В самом деле вышел?

– А вот сейчас увидите, мы его попробуем! Я пробовал с Игнатием, кажется, ничего!

И, красный от волнения, Лева начал распутывать длинную бечевку, концы которой были вделаны каждый в дно картонного стаканчика, оклеенного золотой бумагой.

– Телефон? Что это телефон? – прошамкал заинтересованный дедушка.

Вета, помогая своему другу распутывать тесемку, торопливо поясняла:

– А это, дедушка, такое устройство, что издали можно говорить, точно вблизи. Понимаете? Я буду говорить шепотом, здесь, одна, а Лев Петрович на том конце аллеи меня услышит.

– А! вон как! – удивился дедушка. – Ну поговорите, поговорите, я тут пока присяду, авось не замерзну, хоть и в тени. Что ж, говорите…

Дедушка погрузился в раздумье. Лева тщательно натягивал веревочку: ее хватило на всю аллею. Своими близорукими глазами он едва различал вдали стройную, худенькую девочку в платье с белыми и синими полосками, в черном передничке, с пушистыми волосами под шляпой.

Он хотел крикнуть: – «Держите крепче, я буду говорить!» – но подумал, что какой же это телефон, если можно кричать просто, и удовольствовался только тем, что натянул бичевку как струну. Он хотел говорить – но ему издали показалось, что она говорит. Он поспешно приложил стаканчик к уху – и ничего не услышал, кроме волнистого жужжанья и шума; неужели телефон не действовал? Он ждал терпеливо – и скоро сквозь жужжанье он различил неясные, точно шепотом сказанные слова:

– А я тоже слушала, думала, что вы будете говорить. Слышите меня? Я говорю совсем тихо.

Леве казалось, что он один в саду, а эти слова доносятся к нему из какой-то другой страны. И он отвечал в телефон:

– Слышу отлично. Скажите еще что-нибудь.

Он говорил точно с самим собою, без его обычной застенчивости и заикания.

– Что же вам сказать? – зашелестели ответные слова. – Ничего не придумаю веселого. Вот осень наступает. Скоро вы уедете… Я одна останусь, с дедушкой.

Лева не верил, что он говорит с ней и она его слышит. Он просто говорил с самим собою, обращаясь к ней.

– Я ни за что не уеду. Пусть они как хотят. А если и уеду, то на Рождество назад приеду. Вы единственный человек, с которым я могу быть откровенным. И если б у вас выросли крылья, и вы улетели бы на небо – я ни чуточки не удивился бы, потому вы гораздо красивее ангелов и вообще всего, что я могу себе вообразить.

– И вы мой хороший, хороший друг, вы не знаете, как я вас люблю… Только не говорите, что я красива, потому что это неправда.

– Нет, правда! Все это видят! Но только вы не можете понять, какая вы милая, как я буду горевать без вас! Вы думаете, что я так, просто говорю? Нет! у меня никогда не было такого друга и никогда не будет! Вы все понимаете и не смеетесь ни над чем. Хотите быть моим вечным другом?

Ответ немножко замедлил. Наконец, взволнованный Лева услышал:

– Да, хочу. Только вы уедете в корпус, привыкнете там и забудете. Или…

Но тут вместо слов Лева услышал визг и трение, которое ему показалось оглушительным. Он поднял глаза. Дедушка, соскучившись ждать, набрел на протянутую веревочку и ощупывал и рассматривал ее с большим любопытством.

Вета, закручивая шнурок, уже подходила к дедушке. Лева сделал то же самое, и они сошлись на середине аллеи.

– Вот какая штука! – с удовольствием сказал дедушка. – И что ж, слышно через нее?

– Очень хорошо слышно, – проговорила девочка, опустив глаза.

Лева почувствовал, что мучительно краснеет. Между ним и его «вечным другом» вдруг появилась странная неловкость, которой раньше не было. Но, пересилив себя, он сказал:

– Прекрасно слышно… мы могли бы даже еще попробовать.

– Нет, благодарю вас очень, Лев Петрович. Лучше в другой раз. А теперь уж и вечер на дворе, и ваши с пикника возвратились… Пойдемте, дедушка, солнце село… А мне нужно мамаше помогать чай готовить.

– А вы разве не зайдете в березовую аллейку? Я там для вас погреб маленький такой вырыл, глиной обмазал. Чтобы всегда для вас там были свежие сливы. Когда вы заходите, в саду засидитесь с дедушкой…

– Да, я помню, вы мне говорили. Очень, очень благодарю вас, Лев Петрович. Но теперь, право, некогда… Слышите, приехали?

Действительно, приехали. Уже доносился визг Натальи Мартыновны. Вета поспешно направилась к дому. Дедушка, шаркая ногами, поплелся за ней. Вдруг она остановилась и обернулась. От улыбки на щеках ее появились ямочки.

– Знаете что, Лев Петрович? Приходите завтра утром во двор, где амбары, – помогать нам. Там мы с работницами будем шершней обваривать. Только смотрите, они кусаются, одевайтесь хорошенько…

– Если двенадцать укусят – лошадь умирает, – наставительно произнес дедушка.

Лева немного струсил, но сейчас же сказал:

– Конечно, я приду. Смотрите, чтоб вас-то не укусили. Вета ушла. Сумерки спускались быстро. Посерели тополи и слились их очертания. Уже почти осенние, холодные и точно удалившиеся звезды слабо замигали между ветвями. Становилось сыро. Лева не двигаясь сидел на скамейке и держал свернутый телефон.

Ему не хотелось ни чаю, ни ужина.

IV

За амбаром необходимо было уничтожить гнезда шершней. Шершни поселились и в щелях сломанной галерейки, между ступенями. Бедные работницы на грядах (сейчас около амбара был огород) не знали куда деваться, шершни не давали покоя и кусались гораздо больнее ос, которые, впрочем, тоже водились в большом изобилии и к осени сделались невыносимыми.

Где-то далеко горел лес. В утреннем, янтарном воздухе пахло дымом и свежей росой. Лучи солнца были еще не яркие, мягкие и желтые. Юлия Ивановна, побрякивали ключами, озабоченная и серьезная, прошла передний двор. Ее сопровождали две бабы в синих запасках, с голыми икрами. Они тащили ушат кипятку на палке.