Без Поводыря - Андрей Дай

– Миша, – позвал я Карбышева, когда Фризель раскланялся и убыл организовывать торжественную встречу его императорского высочества великого князя, государя цесаревича Николая Александровича. – Прочти статью заново…

Передовица в «Русском Инвалиде» сообщала своим читателям об отправлении кортежа нового высокородного наместника Западной Сибири из Нижнего Новгорода в сторону Перми. С перечислением свиты, офицеров конвоя и командиров отправляющихся с царевичем за Урал подразделений. И вот в какой-то момент, когда Миша читал этот сухой, перенасыщенный титулами, чинами и должностями список фамилий, что-то такое, похожее на хитрый хвост ускользнувшей мысли, и появилось.

Карбышев послушно взялся сызнова продираться через титулования многочисленной свиты царевича, а я вдруг стал считать штаб-офицеров. Сначала – просто, потом, попросив секретаря читать только тех, кто занимает реальные командные должности, начальников военных частей и подразделений. Вот тут парню пришлось напрячь зрение. По неряшливости или повинуясь какой-то извращенной логике, нужные мне господа оказались разбросанными по всей статье.

В итоге у меня вышло, что вместе с новым наместником в качестве войск, призванных обеспечить безопасность царевича, на восток двинулось полных четыре полка пехоты, полк кавалерии – и, что совсем уж странно, четыре батареи пушек. И это не считая казаков собственно конвоя, отряда конных жандармов и оркестра. О прочих, причисленных к свите, офицерах я уж и не говорю.

Пусть, размышлял я, в каждом полку по пять батальонов. В каждом из которых – по пять рот. Даже если по-скромному, в каждой роте по сто человек… Реально может оказаться, что и по двести, но пусть – по сто. Так считать проще. Итого – в регион едет более десяти тысяч солдат. Плюс штабы. Мама дорогая!

Первой мыслью была – где же их всех планируют разместить?! Омская крепость больше трех тысяч не вместит. Даже при условии, если всех узников гауптвахты выгонят на улицу. В Томске казармы губернского батальона в таком плачевном состоянии, что этим блестящим генералам и показывать стыдно, не то чтобы еще и предлагать разместить там людей. Чаусский острог – по сути, просто пересыльная тюрьма. Бийская и Кузнецкая крепости практически в развалинах…

Да и зачем столько? Ну ладно, можно допустить, что тот, кому следует, все-таки поверил в готовящееся в наших краях восстание ссыльных поляков. Так местных казаков с городскими пехотными батальонами хватит, чтоб пол-Китая завоевать, не то чтобы каких-то там бунтовщиков успокоить…

– Манифест, Миша, – дергая бровь и пытаясь унять сорвавшееся в крещендо сердце, выкрикнул я. – Какие губернии входят?

Секретарь с полминуты рылся в пачке газетных листов, прежде чем выудить нужную и зачитать:

– Омский округ, Тобольская и Томская губернии, включая район Алтайского Горного округа, Акмолинская, Семипалатинская, Семиреченская и Сырьдарьинская области…

И тогда я засмеялся. Потому что разом все понял. Вычислил и догадался. И увидел мое место во всем этом муравейнике. Чуть ли не наяву увидел, с каким именно предложением придет ко мне кто-то из свитских великого князя. Мог с высокой точностью предсказать, как именно будут дальше развиваться события в наших краях и какие выгоды для моих сибиряков можно с этого получить.

– Мне нужны все, – заявил я. – Варежка в первую очередь. Но и всех остальных – тоже собери… И вызнай наконец – что именно со мной. Что за ранение и сколь долго я еще вынужден буду здесь валяться. Дел много… Некогда болеть…

Поболеть в свое удовольствие мне и не дали. С будущего же утра посетители – один за другим. Апанас поначалу еще пытался важных господ как-то образумить, усовестить. Смешно было слушать, как под дверьми спальни простой, малограмотный белорус всерьез спорит с купцами и чиновниками, практически грудью защищая мой покой. Я, наверное, даже смеялся бы, если бы это не было так больно. Тем не менее гостям я был даже рад. Поверьте, скучать в одиночестве, погрузившись в океан неприятных ощущений, гораздо хуже, чем даже отрывистыми фразами, но общаться с различными, весь день не иссякающими ходоками.

В конце концов Апанас пошел на хитрость: подговорил Карбышева, и прямо у лестницы появился стол, за который на пост заступил мой секретарь. Теперь прорваться ко мне стало не в пример сложнее. Праздношатающихся, явившихся с единственной целью – засвидетельствовать свое почтение, а заодно взглянуть на «бессмертного» Лерхе, чтобы потом хвалиться этим в каком-нибудь салоне, – Миша сразу разворачивал коронной фразой:

– Его превосходительство весьма болен. Передайте свои пожелания на бумаге. С разрешения лечащего врача я ему их прочту.

А если господин оказывался непонятливым и продолжал настаивать, Миша одним только взглядом поднимал со стульев пару дюжих казаков вновь появившегося у меня в усадьбе конвоя, вооруженных здоровенными кольтами, и резко менял тембр голоса.

– Их высокоблагородие доктор Маткевич наказал уволить его превосходительство от чрезмерных нагрузок, – практически начинал рычать секретарь. – Вы явились, дабы намеренно причинить вред господину Лерхе?

К слову сказать, Безсонов прибежал одним из первых. На пару со Стоцким. Степаныч выглядел смущенным донельзя, а мой полицмейстер – весьма и весьма озабоченным. Первый чувствовал за собой вину, что его казаки – Суходольский все так же пребывал в Омске, и командир первой сотни полка все еще Викентия Станиславовича замещал – не сумели уберечь меня от бандитской пули. А второй не знал, что делать. Власти в городе практически не осталось. Какая-то текущая работа в присутствии продолжалась. Исправно работали комиссии и отделы, а Гинтар не забывал ежемесячно стимулировать их старания. В городе продолжали случаться какие-то не слишком, впрочем, значимые события, но начальнику полиции никто никаких распоряжений уже два месяца не давал. Словно бы губерния затаилась в ожидании явления «новой метлы».

Некоторые господа вроде того же Паши Фризеля, успевшего послужить при трех томских губернаторах, смены руководства совершенно не опасались. Иные – наоборот. Должность полицмейстера губернской столицы – одна из ключевых в местном чиновничьем аппарате. Фелициан Игнатьевич даже не сомневался, что ему придется подыскивать другую работу, как только Родзянко изволит приступить к исполнению обязанностей. Генерал-губернатора, который мог бы настоятельно порекомендовать Стоцкого новому начальнику, за спиной моего друга больше не было. Дюгамель давно отбыл в столицу империи, а с новым командующим округом Александром Ивановичем Хрущевым мой полицмейстер вовсе знаком не был.

В общем, из нас троих больным считался я, и мне же пришлось своих гостей успокаивать и обнадеживать. Безсонову признался, что сам, по собственной глупости полез в логово душегубов и что антоновские казаки, при всем их желании, ничего сделать не успели бы. А еще – что я и так за них Бога должен молить, ибо не бросили кровью истекать в глухом лесу. Вывезли.

Заодно поинтересовался судьбой парнишки, который в меня стрелял. Степаныч пожал могучими плечами, скривился и признался, что понятия не имеет. Должно быть, порешили сгоряча. Или пристрелили как бешеную псину, или вздернули, если пульки пожалели. Сотник все-таки думал, что пристрелили. Не было у моих спутников лишнего времени, чтобы петли вязать да сук подходящий выискивать. Им спешить нужно было. Меня, дурня бестолкового, спасать.

– Как говорите, Герман Густавович, конвойных-то ваших кличут? – почесал в затылке богатырь. И еще раз почесал, когда я признался, что не помню их имен.

– У Антонова с ножиком умельцев – почитай, кажный второй, ваше превосходительство. Антонов и сам казак вещий, и люди ивойные – из старых. Я к тому баю, Герман Густавович, что могли и горло стрелку малолетнему резануть…

Подвел итог, едрешкин корень. Будто бы меня могло заинтересовать, каким именно способом умертвили обидчика! Я, честно говоря, был бы гораздо больше рад, если бы выяснилось, что безымянный парнишка с лесной заимки – жив. Оба мы с ним оказались всего лишь игрушками в руках Господа. Он должен был нажать курок и исправить оплошность, допущенную Провидением два года назад. Он и нажал. Я должен был, позабыв об осторожности, зайти в эту избушку. И противиться не посмел… Так за что мне на молодого человека обижаться? Жаль, что Степаныч достоверно ничего о судьбе мальчика не знал. В конце концов, по его судьбе тоже не лебяжьим перышком прошлись – стопудовым локомобилем проехались…

Со Стоцким и того проще все решилось. Уж кому, как не мне, знать, как Фелициану Игнатьевичу по сердцу пришлась его нынешняя должность. Но и то знал, что при глупом или вороватом начальнике старый волк служить не станет. Сбежит. Хлопнет дверью на всю Сибирь и уйдет. Ему не привыкать. Настоящий русский этот потомок старинного шляхетского рода. Ему важнее – с кем работать, чем где.