Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Данил заклеил прорехи, прилепил скотчем руль к палке, по старым картинкам восстановил приборную панель из картона, даже повесил вымпелы и гирлянды на окно; получалось так, будто окно – это лобовое стекло. Он изучал мир по этим маршрутам, по крайней мере, до тех пор, пока Анаис не вывезла его по-настоящему за пределы страны. С момента Изоляции мало кто мог куда-либо выезжать, на то она и Изоляция, и не то чтобы они были закрыты от мира – это мир закрылся от них.
Родители объясняли Данилу, что это хорошо: никакая зараза не проникнет сквозь наброшенный стеклянный купол, но Данил, повидавший мир чуть больше остальных, быстро понял, что хорошо – это когда нет никаких заслонов.
Потом он вырос и постепенно стал частью системы, частью зла, присел у самого основания купола, стал человеком, который не просто накидывал мешок на головы внутри купола, но и выключал кислород – как это вышло? Чем он занимался все это время? Была ли это работа, карьерный рост, выбор – и его ли это выбор? Или чего он хотел? Он хотел стать лыжником, он занимался спортом, хотел побеждать. Данил это отчетливо помнит. Помнит тот первый раз, когда получил медаль. Счастье – это сжимать холодную желтую медаль, которая сверкает на солнце. Счастье – это бежать на двух дощечках, прицепленных к ногам. Счастье – это горы из снега, наметенный из пушки склон, ветер в лицо – у него на лыжах получалось все: ходить, прыгать, лететь. Он знает еще много определений счастья. Какого черта?
Мать не хотела, чтобы он был спортсменом, это понятно. Ей нужны были его молитвы, его праведность, его служение каким-то идеалам. Он служил только своим желаниям: хочу быть лыжником, ма.
Отец в принципе к спорту ок: а че? Главное, чтоб не пидором. Но в нашей стране и нет пидоров, так он говорил. Пидоров истребили сразу после Изоляции, они все, видать, прошли через лавочку Данила. И вышли с другой стороны отработанным материалом. Или не вышли вовсе. Но у отца, в общем, другая была претензия: а че по деньгам? С тех пор как международные соревнования закончились в связи с Изоляцией, бабла в спорте не стало, а оборудование стоило все так же дорого. Лыжи-хуижи. Палки-хуялки. Отец так и говорил. Говорил: лучше бы ты взялся за ум, если есть там у тебя за что браться.
А Георгий Иванович? Георгий Иванович что? Он же сам его за руку отвел к Анаис. Путался он с ней, что ли? И Данил тогда клюнул, а сейчас думает: зачем? Надо было настоять, удержаться. Стоит его спросить теперь, как ему быть – как быть Данилу, который понял, что свернул не туда? А была ли вообще другая дорога? А? Кто ответит?
Он мчался как на пожар. И про тренировку даже почти не соврал – бежал к тренеру. Он помнил, что многим обязан именно Георгию Ивановичу, что тот его многому научил, если не всему, а Данил так спасибо и не сказал, теперь, стало быть, самое время. Да и не знал он больше никого, с кем поговорить о том, что происходит. Не с матерью же?
Привет, ма. Ты всю жизнь молилась, чтобы твой сын вырос верующим во всех святых режима гражданином. А я вот, кажется, понял, что говно это все. Что будет после этого? Сдаст – не пожалеет.
А еще вспомнил сейчас, что мать в детстве запрещала с тренером общаться, говорила: он против режима. Данил даже сразу не понял: против режима труда и отдыха? Против власти, идиот, сказал отец. А потом заставил помолиться. «Господь наставит тебя на путь истинный, дебила, чтобы ты не сбился с пути». Но Данил все равно общался и в секцию ходил. И на путь – не истинный, но хоть какой-то, если уж на то пошло, его наставил Георгий Иванович, а не Господь – тут без вариантов.
Он давно Георгия Ивановича не видел, но знал, что жив – ему исправно носили квитки согласия с результатами верхних выборов и приходили проверять прошивку хеликса, так что, скорее всего, он просто мало выходил из дома. Данил привычно взлетел на третий этаж соседнего подъезда, перепрыгивая, как в детстве, через две ступеньки, и начал с усилием жать на дверной звонок.
После некоторого шуршания дверь открылась. За ней показался аккуратный старик в спортивном костюме, гладко выбритый и с прямой спиной, и удивленно посмотрел на Данила.
– Чему обязан? – спросил он.
– Вы… Вы помните меня? – запыхавшись, спросил Данил. – Я Данил. Сверху. Ваш сосед. И ваш ученик. Лыжная секция. С две тысячи тридцатого по две тысячи тридцать четвертый.
– А-а, да-да, что-то припоминаю. Сын Матильды… как бишь ее…
– Александровны.
– Точно, да. Ты извини, память уже ни к черту.
– Ничего. Я и не надеялся, что вы вспомните.
– Да я тебя помню, отчего же. Давно тебя не видел, Данил. Что новенького?
– Честно сказать, я хотел бы с вами поговорить.
– Да?
– Не здесь.
– Вот как.
– Если вы понимаете, – и Данил выразительно очертил глазами круг.
Тренер смотрел на него, как на ребенка.
– Хочешь прогуляться? – догадался он.
– Хочу, – закивал Данил. – Очень хочу.
– Погоди, только пальто надену.
Георгий Иванович скрылся за дверью, а потом появился в пальто, старомодном и заношенном, но очень чистом. Данил даже удивился, как его удалось сохранить. У него самого вещи не держались совсем: он их пачкал и рвал, а потом просто покупал новые. А этот предмет одежды – он может поклясться – он помнил еще со школы.
– Красивое пальто, – задумчиво сказал он.
– Наташа покупала, – сказал Георгий Иванович. – Ну, пойдем. И все же – здравствуй.
И Георгий Иванович протянул Данилу руку – сильную и сухую, как у деда.
Дед тоже был «против». Данилу запретили с ним общаться, когда он перешел в седьмой класс. А потом деда посадили. Данилу сказали, что за дело, но он не мог поверить. У деда ведь не было никаких таких дел – он учил Данила ловить рыбу, водить машину, стрелять из ружья, а еще однажды
- Освободите площадку! Лечу-у-у!.. - Александра Богданова - Социально-психологическая
- Вторжение - Генри Лайон Олди - Биографии и Мемуары / Военная документалистика / Русская классическая проза
- Вероятно, дьявол - Софья Асташова - Русская классическая проза
- Ковчег-Питер - Вадим Шамшурин - Русская классическая проза
- Стихи не на бумаге (сборник стихотворений за 2023 год) - Михаил Артёмович Жабский - Поэзия / Русская классическая проза
- Время – иммунная - Валерия Чухряева - Попаданцы / Социально-психологическая
- Когда уходит печаль - Екатерина Береславцева - Путешествия и география / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Избранная - Алета Григорян - Социально-психологическая
- Любовь и свобода - Андрей Лазарчук - Социально-психологическая
- Мужик и камень - Анна Александровская - Рассказы / Прочее / Русская классическая проза