Проклятый род. Часть III. На путях смерти. - Иван Рукавишников

- Против телефона ничего не имею. Но скажите номер. Я сам соединю.

- Вот за это спасибо. Терпеть не могу разговаривать со станцией. Ах, если б вы знали, как мне хочется, чтоб этот подлец оказался дома. Он со вчерашнего дня в Москве. Я знаю, знаю. Номер? Да я вам уж сказала: Большая Московская! Большая Московская! Господи, пусть бы он дома... Как? Уж соединили? Вот спасибо. Может быть, вы сами и вызовете... Ну, пожалуйста. Корнута Яковлевича. Да, да, просто спросите Корнута Яковлевича... Ну, так, так... Что? Дома? Дома? Милый, как я рада! Как я рада! Само небо надоумило. Валя! Валя, беги сюда! Ах, милый офицер, да что же вы не говорите? Вы же не позвали Корнута Яковлевича к телефону...

Кричала в трубку:

- Да, да... Корнута Яковлевича к телефону... Кто? Да я же, племянница его, Ирина Макаровна... по важному делу... по такому важному, что важнее не бывает... В столовой он? Тем лучше. Близко. Скорей! Скорей! Племянница... Ирина... Да Ирина же, Макаровна.

Жандармский ротмистр слушал и, помня инструкцию, не прерывал нити слов Ирочки.

- Вы позволите закурить?

И щелкнули шпоры.

- Ах, дядя, это вы? Милый Корнут Яковлевич... милый дядя Корнут... беда. Мой дом оцепили, прислугу повесили, меня не выпускают...

- Mademoiselle, я просил бы...

- Хорошо, хорошо!.. Дядя! Что же это такое? Полиция, жандармы весь дом вверх дном... И чего вы смотрите, дядя? У вашей племянницы... да, да, скорей, как можно скорей... Так приедете?.. О, как я рада! Да, в Мертвом. Скорей, скорей. Скорей дядя, а то они и меня повесят, разбойники...

- Mademoiselle! Повесьте трубку.

- Пожалуйста, топз1еиг. Вот вам трубка... Ваше превосходительство, разрешите на рояле поиграть. Вам же веселее. Ну, пять минут?.. А эта корзина?

- Здесь бумаги, взятые в вашем доме. То есть часть бумаг. Остальные...

Ирочка ударила по клавишам.

- Последний нонешний денечек...

- Я попросил бы...

Вошла Валя, бледная. Но ищущи были глаза. Увидев жандарма, испугалась. Думала: Ирочка уж одна.

- Валя, милая... Послушайте, неужели вам не нравится моя Валя? Моя прелесть Валя. Но смирно!.. Да! Звонить не приказано. Позвоните, фельдмаршал. Пусть нам шампанского подадут...

А Вале шептала, гремя крышкой рояля:

- Корнут... Сейчас Корнут... О, птичка моя... Допрос? Ради Бога, подождите хоть четверть часа. Ну что вам стоит?

И бегала по комнатам, таща Валю.

На парадной звонок.

Урча, поднимался Корнут Яковлевич.

- Можно? Можно?

- Нет, подождите, прошу.

- Что здесь?

То ворвался Гервариус. Корнут крикнул:

- Назад.

В шубе нараспашку вошел. Корнут Яковлевич теперь всегда в шубе. Мерзнет.

- Что тут такое творится?

В столовой сел на диван, мотнув головой. Гервариус понял и встал около.

- Дядя, вы теперь в засаде. Вас не выпустят. И нотариуса вашего не выпустят. Арестованы.

Гервариус вынул из бокового кармана оплетенную тростником флягу, подал рюмку Корнуту.

- Это что? Это что?

То кричал жандарм.

Смутно по углам поглядев, пососав коньяк, Корнут Яковлевич, горб свой нежа в подушках, сказал:

- Это вы зачем же сюда? А?

Когда подступил к нему жандарм, крича свои слова, Корнут распахнул сюртук и пальцем показал на таящийся в темноте знак.

- Мало? Мало?

И из кармана сюртука вынул бумажник. Какие-то бумаги выкинул на стол.

- Ну?

Это уж к Гервариусу.

- Еще рюмку. Что? Кто не пьет? Еще рюмку!

- Вы старшему скажите, дядя, старшему. Что за безобразие...

- Пойдемте туда. Эй, проводи!

И Гервариус повел Корнута.

- Ну, а здесь никто нас не слышит?

- Никто, Корнут Яковлич.

- Не вас спрашивают.

- О, нет. Никто.

- То-то. Что это за безобразие. У родной моей племянницы обыск! А? Это что такое? А? Способствует это тем предначертаниям правительства, кои я неустанно... да, да. Способствует? Способствует? Нужно обыск - делайте обыск. Но меня спросите, черти, меня спросите, когда задумаете у родственников... Да я вас сейчас... Или вы не понимаете, что мои родственники мою фамилию носят. А? Не понимаете? Так что же вы понимаете; черт вас возьми?

- Я просил бы..,

- Молчать!

- Но...

- Молчать! Что вы здесь нашли? В этом дому, что нашли?

Ворошил корзинку.

- Письма? Пусть скажет. Позвать! Позвать, говорю! Ее позвать...

- Но, Корнут Яковлевич...

- Позвать.

Гервариус ввел Ирочку.

- Ты что? Ты что? Дерзнула ты на устои правительства? А? А? Если так - берите ее. Вам говорю: берите.

- Я, дядя, по предначертаниям правительства...

- Вы слышите? Вы слышите? Ира, уйди.

Ушла. Говорил, склонясь на стол:

- А это что?

Из корзины вынув листок, читал:

Задремался темный лес.Тихо люна выплывает,А звездушка сверх небесЛюнин свет, давает.

- Это что? А? Это что, я вас спрашиваю!

- Во всяком случае подозрительно. Похоже на конспиративную переписку.

- Кон-спи-ра-тив-на-я? А! Ира! Сюда! Смотри. Отвечай. Не садись. Стоя отвечай. На допросе ты. Я сам допрос снимаю. Сам. Что за белиберда? Переведи... Да, да... то есть ключ...

- Да это уже переведено, дядя. Это перевод стихотворения Мюссе. Маркиз переводил, жених мой. Ей-Богу, настоящий маркиз. Да вы его знаете... А что он по-русски плохо, так я за то его и полюбила... То есть теперь-то уж не люблю...

- Маркиз? Это тот, длинный? Учитель? Шалопай твой маркиз.

- Но он, дядя, по предначертаниям...

- К черту эту тарабарщину! Бери свою бумажонку. А вы, господин жандарм... Если вся корзина полна такой дребеденью... Ира, уйди... Да, да... Прошу с возможной точностью разъяснить мне о мотивах обыска... А? Так жильцы?.. Да, да. Но у нее-то, в этом этаже ничего?

- Корреспонденция еще не разобрана...

- Корреспонденция? Видели мы эту корреспонденцию... Ну, я сам съезжу. Вы лицо подначальное и всего не можете...

- Дядя! Дядя!

Ворвалась Ирочка.

- А? Что? Как ты смеешь...

- Но, дядя, это совсем разбойники. Телеграфист пришел, мне телеграмма, и они не дают.

Сыщик подал жандарму телеграмму. Тот, прочитав, передал Корнуту.

- Дядя, что такое? Да скажите же...

- Раиса Михайловна спрашивает, где Яша.

- Яша? Яша? Ну, если Яша в Москве, так я знаю где. Тут недалеко меблирашки, клоповник ужаснейший. Там он останавливается. Знаю. В Зачатьевском...

По телефону справились.

- В ночь арестован.

- Арестован? Яша арестован? Ну, не разбойники ли, дядя. Это Яшу-то!

- Да уж. Это слишком. Господин жандарм, я иду сейчас, куда надо. А вы уж здесь, пожалуйста, по возможности...

На лестницу вызвал за собой Корнут сыщика с красным носом. Притворив дверь, вполголоса:

- Все подробно мне донести. Вечером в Большую Московскую. И про здешнее, и про Зачатьевский. Вот вам.

Из бумажника сторублевку вынув, в руках ее мял, не отдавая.

- Да, да... Народ-то вы больно ненадежный. Вот.

И разорвав кредитку пополам, сунул половинку в подставленную потную ладонь.

- Но ведь это как же-с? Погубленные деньги.

- Ничуть. Это задаток. Исполните все по хорошему, и вторая половинка ваша. А пока ни ваша без моей, ни моя без вашей гроша ломанного не стоят.

- Остроумно. Совершенно верно-с. Будьте благонадежны, ваше превосходительство.

Гервариус, распахнув дверь, кричал на весь переулок:

- Карету его превосходительства Корнута Яковлевича!

Ирочка кричала из окна:

- У меня ложа сегодня... Абонемент, «Князь Игорь»! Выручайте...

XXXI

Морозит давно. Под дыханием крепких утренников листья красные кленовые и желтые липовые за заборы пали, на набережную. Ветер порывный листья шуршащие в грядки метет.

А сегодня впервые бело.

Отстояв позднюю обедню заказную, именинница старуха Горюнова в домик свой приплелась; служанка краснощекая, под локоть поддерживая, довела через дорогу.

- Снежок-то, барыня! Благодать...

- А тебе бы, шлюха, языком звонить бесперечь. Беги, пироги погляди.

Села Горюнова вдова на диван в гостиной, колени ладонями трет, на просфору глядит. Просфора большая-большая. И частиц много вынуто копнем. Задремала вдова, голову в чепце парадном свесив. Гостей-родственничков поджидая, задремала.

На извозчичьей пролетке Дорофея подъехала с детьми.

- Младенчики, внучатки молодшенькие.

Тусклы взоры Дорофеи. Сквозь стекло глядит на белое, снежное, глядит не мигает. Горе, горе в душе живет, гнездо свило. На краткий час из души вылетит, а там опять. А тут сегодня, в родном дому, слу­шая щебет своих детей и их бабушки, поникла головой Дорофея, в слова не вслушивается. За окно глядит в белизну, такую простую и жуткую. И в родном дому сидя, в кресле гостиной, видит сегодня Дорофея горе свое не как хищную птицу злую, а как наседку толстую; разной дряни в душу натаскала, гнездо душное сделала, сидит, цыплят высиживает. Крови ей, наседке, не надо, живой крови. Цыплят высиживает, ждет. Народятся, и совсем душа как ящик-курятник станет... О, горе с крыльями ястребиными, с клювом кровавым, приди!