Сказки старого Вильнюса IV - Макс Фрай

– Кстати, да, – кивает примолкший было Томас. – Тоже иногда понимаю, что ничего не понимаю… И что, теперь тебе каждый день снится, как умирает твой муж? Не позавидуешь.

– Слава богу, не каждый. А то навещали бы вы меня сегодня в психушке. Но чаще, чем хотелось бы, это да.

– Елки, – сочувственно говорит он. И после долгой, томительной паузы повторяет: – Вот елки!

«Вот именно», – думает Яна и отворачивается к окну, где на подоконнике цветут и отчаянно, навзрыд пахнут нарциссы, неделю назад купленные в супермаркете, стремительно распустившиеся в тепле и, похоже, уже начавшие догадываться, что не доживут до настоящей весны. Сколько ни прижимайся к холодному стеклу, за которым сейчас плещется молочно-желтая от снега и фонарного света вечерняя тьма, апрельского солнца там не покажут.

– Ладно. Будем тебя спасать. Есть идея, – внезапно говорит Томас.

– Какая? А, ну да, примерно понятно. Для начала поиграть в снежки, продолжить вечер в ближайшем баре, а надравшись как следует, купить в ночном супермаркете какой-нибудь нелепый пластиковый поддон, гордо именуемый санками, и до рассвета кататься на нем с холма? Чтобы потом приползти домой, упасть и уснуть прямо в коридоре, и никаких дурацких снов? Я тебя обожаю, Томочка. Это вполне могло бы сработать. Но у меня дедлайн.

– И совершенно напрасно ты меня обожаешь. Идея надраться и кататься на санках отличная. Но не моя, увы.

– Ну надо же, – говорит Ромка. – Я тоже был уверен, что ты сейчас скажешь: «Одевайтесь, пошли, и пусть весь мир содрогнется». Ну и дальше примерно по Янкиному сценарию.

– Это потому что вы тайные алкоголики и латентные хулиганы, – ухмыляется Томас. – Одно у вас на уме. А я мыслю глобально. И совсем о другом.

– О чем?

– О том, что у нас тут Нижний Мир.

– Чего? – изумленно переспрашивает Яна. И Ромка вторит ей с некоторым запозданием: «Чегоооооооо?!»

– С точки зрения тех, кто нам снится, у нас тут Нижний Мир. Мир духов. Ну типичный же! Сами прикиньте, от того, что мы тут съедим или выпьем, напрямую зависит их – в смысле, наших сновидений – судьба. А от поставленного будильника – срок жизни…

– Точно, – тут же подхватывает Ромка. – Обожрешься на ночь котлет, а у них, бедняг, от этого сразу апокалипсис. Или, к примеру, школьный экзамен по физике. Что в общем примерно одно и то же. Трудно им с нами!

– Придурки, – ласково говорит Яна. – Даже не знаю, кто хуже.

В переводе на общечеловеческий язык это означает: «Как же я вас обоих люблю». Впрочем, и так понятно.

– Эй, будь повежливей! – смеется Томас. – Ты сейчас в Нижнем Мире. С духами разговариваешь, не с кем-нибудь.

– Ну так я и сама дух. Если уж тут живу.

– Если живешь, то да. А если, предположим, ты сейчас сюда в гости пришла? Потому что там, у себя, наяву, в смысле во сне, ты – великий шаман с большим бубном. Например.

– Я – даааааа, – подтверждает Яна. – Великий. В смысле великая. Великая шаман!

– Вот именно. И теперь ты должна нас умилостивить.

– Что?!

– Умилостивить, – повторяет Томас. – Ты, кстати, уже начала. И очень неплохо начала! Таким горячим шоколадом самого злобного духа умилостивить можно. А мы с Ромкой даже и не особо злобные. Просто прожорливые. И если ты сейчас сваришь еще одну порцию…

– Господи, – смеется Яна. – Ну так бы сразу и сказал!

И идет мыть кастрюльку. По справедливости, надо бы гостей припахать, но если уж у них хватило ума вовремя назначить себя духами Нижнего Мира – ладно, пусть сидят. Заслужили.

– Я, между прочим, совершенно серьезно, – говорит Томас, наблюдая, как Яна ставит кастрюльку на плиту.

– Совершенно серьезно хочешь добавки? Не сомневаюсь.

– Да ну тебя. Я про Нижний Мир.

– А. В смысле, что с точки зрения наших сновидений бодрствование – это пребывание в Нижнем Мире? Да, красивая концепция.

– По-моему, Томка имеет в виду, что если уж мы – духи Нижнего Мира, значит, мы можем решить проблему шамана, – внезапно говорит Ромка, – То есть, мы сперва выжрем твой шоколад – прости, друг, но без щедрых приношений духам никак не обойдешься, это тебе любая магическая традиция подтвердит – а потом за это спляшем какой-нибудь специальный полезный мистический танец, от которого исцелится твой больной муж. В смысле муж, который тебе снится. По-моему, гениальный ход. Потому что события наяву, хотим мы того или нет, а влияют на наши сны. Конечно, совершенно непредсказуемо. Но все-таки если нам удастся как следует тебя впечатлить…

– Ого, – задумчиво бормочет Яна, размешивая густеющий на огне шоколад. – Ого! – повторяет она. – Слушайте, дорогие духи Нижнего Мира, а давайте попробуем. А?

– Я как раз над этим думаю, – совершенно серьезно говорит Томас. – Пытаюсь понять, чем мы можем тебя впечатлить – после стольких-то лет знакомства.

– Для начала хотя бы не урони свою чашку, – вздыхает Яна. – Просто аккуратно поставь ее на стол. Если сможешь, я уверую во все, что ты скажешь – хоть в Нижний Мир, хоть в духов, хоть в свое шаманское призвание. Навсегда.

– Я-то смогу, – кивает Томас. – Но мне кажется, этого недостаточно.

– Конечно недостаточно! – вклинивается Ромка. – Нам же не лося какого-нибудь дурацкого в капкан загнать надо, а целую человеческую жизнь спасти. В таком деле без кровавой жертвы не обойтись.

– Точно! – Томас поднимает указательный палец. – Принесем жертву. А лучше сразу две. Чего мелочиться. Пошли.

– Куда? – подскакивает Яна.

– Ты – никуда. Ты тут сиди. А мы – на улицу. Будешь смотреть на нас в окно. Внимательно смотри! Ты – шаман, тебе положены чудесные видения. Видела когда-нибудь, как духи Нижнего Мира приносят себя в жертву друг другу? То-то же. Трепещи.

И очень аккуратно ставит пустую чашку на стол, да так далеко от края, что захочешь – рукавом не смахнешь.

Ну надо же. Чудеса.

Яна стоит у окна и, затаив дыхание, глядит вниз, на улицу Клайпедос, внезапно ставшую полем битвы самозванных духов Нижнего Мира. Там, на белом снегу, извиваются темные тени, вполне бесплотные, если смотреть на них с высоты третьего этажа, но явно антропоморфные. Впрочем, какими им еще быть?

Если смотреть с высоты третьего этажа, может показаться, что мальчишки дерутся по-настоящему. Хорошо, что на улице пусто, потому что прохожие могли бы вызвать полицию… Ай, нет, конечно нет, они же сейчас наверняка хохочут, как школьники, просто отсюда не слышно, третий этаж – это все-таки довольно высоко, да и окно закрыто, чтобы не заморозить беднягу нарцисса, ему, сдуру рискнувшему расцвести в феврале, и так нелегко. Но ржут же, на что угодно спорю, знаю я их. Очень хорошо знаю, так уж мне повезло.

«Господи, – думает Яна, – спасибо тебе, что мы есть. Вот такие невероятные придурки, на любые глупости готовые, чтобы утешить друг друга. Впрочем, на глупости мы готовы и просто так, без всякого дополнительного повода, и за это отдельное спасибо Тебе, очень здорово придумал».

Темные тени внизу, похоже, устали сражаться, упали на землю и теперь неподвижно лежат, два черных силуэта на белом снегу, четких, плоских, словно вырезанных из бумаги. Скоро они поднимутся, отряхнутся, обретут дополнительное измерение и пойдут наверх, требовать за подвиг еще одну порцию шоколада… Кастрюлю, что ли, пока помыть?

Надо бы, конечно, помыть, но Яна стоит у окна, смотрит вниз, ждет, когда темные тени, духи Нижнего Мира, только что принесшие себя в жертву друг другу, павшие в честном бою, воскреснут, встанут, превратятся в живых теплокровных разноцветных людей, обнимутся от полноты чувств и потопают к подъезду. Но они все лежат и лежат, не шелохнутся, а время идет, и снег тоже идет, такими густыми хлопьями, что на месте двух черных фигур скоро будут два невысоких сугроба, а они… Какого черта?!

– Какого черта они не поднимаются? – вслух говорит Яна.

Говорит и от звука собственного голоса почему-то мгновенно впадает в панику. Выскакивает в подъезд и несется по лестнице вниз, перескакивая через несколько ступенек, проклиная слетающие с ног тапки и себя, дуру, за то что побежала на улицу, не надев сапоги, там же минус то ли пять, то ли вообще семь и снежище, а эти два придурка валяются на морозе в сугробах, промокли наверное уже насквозь, зубами стучат, если только не… Да нет, слушай, нет, не могли же они, в самом деле, поубивать друг друга, что у тебя вообще в голове?

Хороший вопрос, но ответ на него неизвестен, да и какая разница, что у тебя в голове, когда ты выскакиваешь на улицу, на мороз, в одной футболке, старых домашних джинсах и тапочках на босу ногу, тапочки – это, конечно, особенно прекрасная деталь образа, клетчатые, с розовыми помпонами, на два размера больше, чем надо и поэтому все время слетают, в подъезде еще как-то удавалось их подхватывать, но стоило пробежать всего несколько шагов по снегу, и вот уже тапки застряли в каком-то дурацком сугробе и остались там, вероятно, навек, потому что Яне совсем не до них. Отсюда два тела на снегу кажутся ей еще более темными, тяжелыми и неподвижными, чем выглядели сверху, да что же это такое, не может этого быть!