Волк Севера (ЛП) - Гамильтон Дункан M.

Он заметил купца Донато, когда тот проезжал через деревню, гордо выставляя головы, чтобы все могли узнать об их победе. Глаза торговца остановились на головах, его лицо выражало ужас. Это заставило Вольфрама улыбнуться. У купцов такие слабые желудки.

Ритшль наблюдал, как Тьетмар, главный пастух Первого воина, пересчитывал скот, когда они проходили мимо, как он делал каждый раз, когда приходила плата от Леондорфера. Для Расбрука это было самое желанное время. Всего несколько дней назад их стада были сведены к нулю, и настроение было упадническим. Торговля смягчила их отношение к Леондорфу, что очень расстраивало Ритшля. Это могло означать, что его время здесь было потрачено впустую, и ему придется придумывать новый план. Сделка сделала деревню богатой, но все это было уничтожено за один поход, и недавняя выплата не поможет смягчить удар. Он размышлял, как можно использовать вызванное этим недовольство.

'Остановите их!' крикнул Тьетмар.

Ритшль повернул было обратно к своей кирхе, но остановился, охваченный любопытством. Пастухи остановили медленно движущееся стадо скота, и Тьетмар прошел вперед, чтобы посмотреть поближе.

За два сезона до этого, вскоре после прибытия Ричля в Расбрук, на одного из телят Тьетмара напали волки. Пастух был достаточно близко, чтобы отогнать их, прежде чем они смогли его убить, но теленку оторвали ухо и нанесли ряд других травм. Ритшль хорошо помнил, как он помогал лечить некоторые из более серьезных ран, радуясь возможности попрактиковаться в забытых навыках на том, что не могло пожаловаться. Того теленка — теперь уже взрослую корову — забрали риверы. Теперь он стоял перед ним среди другого скота, доставленного Донато Леондорфером.

Ритшль спустился к скоту и наблюдал, как Тьетмар проверяет животное на наличие клейма.

"Готов поклясться, что я его узнал", — сказал Ритшль, надеясь, но не веря, что Леондорфер может быть настолько глуп.

"Я тоже", — сказал Тьетмар. Но клейма нет. Плоть, где оно должно быть, нетронута, как в день рождения коровы".

Он провел пальцами по боку коровы и внимательно посмотрел, когда к нему присоединился Ритшль. Повреждение уха было таким же, как и некоторые шрамы на теле. Ритшль провел рукой по месту, где звери были заклеймены, и появилось клеймо Расбрука. Он сделал это еще раз, и клеймо снова исчезло.

Простой трюк, — сказал Ритшль, — но правда всегда выходит наружу. Я подозреваю, что вы нашли своих риверов". Клеймо действительно было там, все еще глубоко в плоти, скрытое лишь поверхностным заживлением. Он едва мог поверить в свою удачу.

Тьетмар нахмурился. Отведите их в загон и держите там, пока я не скажу обратное", — сказал он. Первый Воин должен это увидеть".

Леондорфы никогда не были нашими друзьями", — сказал Тьетмар. А теперь, похоже, они и нас считают дураками. Неужели они думают, что небольшая магия, стирающая клейма, обманет нас?

Гандак, первый воин Расбрука, задумчиво погладил свою густую черную бороду. Это был его способ дать другим высказаться, прежде чем принять решение.

Ни один голос из деревенского совета не прозвучал против. У Ритшля возникло искушение поддержать его, но он знал, что должен быть осторожен в своих словах. В конце концов, он должен был быть священником. Он не должен был подстрекать Расбрук к войне; он должен был позволить им самим прийти к этому выбору. Однако это был слишком заманчивый шанс, чтобы упустить его. Это была возможность, которой он так долго ждал. Это было похоже на дар богов. Его удивляло, что леондорфцы могли быть настолько глупы, чтобы украсть скот только для того, чтобы потом попытаться продать его обратно, но, похоже, именно это они и сделали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

С его помощью Расбрук мог стереть Леондорф с лица мира, оставив его наедине с руинами и взяв Камень из пепла кирхи Этельмана. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, позволяя жителям деревни кипеть от ярости. Если все пойдет по плану, ему останется лишь время от времени слегка подталкивать их в нужном направлении.

Он наблюдал, как воины обсуждали кражу, а пастухи давали показания, что узнали многих из скота. Их возмущение вероломством сквозило в каждом слове. Казалось, что задача Ритшля практически решена. Между теми, кто жаждал крови, и теми, кто хотел более умеренного подхода, начал образовываться раскол. Настало время для одного из тех мягких толчков.

'Не мое дело влиять на этот совет, но с тех пор, как я приступил к своим обязанностям здесь, я стал заботиться о жителях Расбрука. Я не хочу, чтобы вами воспользовались и чтобы вы пострадали. Репутация имеет большое значение, и когда об этом событии станет известно, другие деревни и племена будут интересоваться, как отреагировал Расбрук. Они будут следить за тем, как она защищает то, что принадлежит ей".

"А что если это был всего лишь один купец?" — сказал один из членов деревенского совета. "Мы все знаем, какие бывают купцы". Раздался хор одобрения. 'Война может быть ошибкой'.

'Вы действительно думаете, что один купец может сделать что-то подобное?' — сказал один воин. 'Украсть наш скот? Очистить их от наших клейм? Это была случайность, что Тьетмар смог узнать одного из своих животных, и удача, что у нас есть священник, который подтвердил его подозрения. Теперь и все остальные обнаружили, что некоторые из их животных принадлежат им".

'Что скажешь, жрец?' спросил Гандак. 'Твой голос всегда звучит умеренно'.

Ритшль внутренне улыбнулся тому, что его осторожные советы на протяжении многих лет смогли так хорошо расположить его к себе. Его терпение окупилось.

'Сколько еще доказательств тебе нужно, Первый Воин?' сказал Ритшль. Если мы позволим им избежать наказания в этот раз, они сделают это снова. Все ваши соседи будут смотреть на Расбрук как на неухоженный рыночный прилавок, забирая то, что они выбирают, когда они выбирают. Через несколько месяцев мы останемся ни с чем". Он старательно использовал такие слова, как "мы", "наш" и "нас" при каждой возможности. Я не могу оправдывать насилие, но я также не могу стоять в стороне и позволить людям, которых я полюбил, лишиться всего, что им принадлежит".

Он прав, — сказал другой воин. Они — подонки, и мы позволили им вольничать с нами. Прошло слишком много времени с тех пор, как мы в последний раз указали им их место".

'Я согласен', - сказал другой. Мы не можем оставить это без ответа. Все наши соседи сочтут нас слабыми и будут позволять себе еще большие вольности. Священник прав. Мы останемся ни с чем. Мы должны подготовить ответ. Благословят ли нас боги, жрец?

'Я не могу представить, чтобы они отказались от своего благодеяния перед лицом такого ущерба'. Ритшль не дал себе улыбнуться. Священнику не пристало улыбаться в такой момент.

Час-два до того, как проснутся все остальные, были самым любимым временем Вулфрика. Эти драгоценные минуты принадлежали только ему, и никто не требовал от него ничего другого. Он проводил их, как в детстве: тихо наблюдая, размышляя, фантазируя. Единственное отличие заключалось в том, что Адальхаид не была рядом с ним. Он понимал, что каждое утро, глядя на соломенные крыши и туманный воздух, он молился о ее возвращении, но этого еще не произошло. Три долгих года. Казалось, что это целая жизнь.

Однако в то утро произошло прибытие. Седовласый мужчина прошел через деревню. Те немногие, кто уже вышел на улицу и начинал свой день, не обратили на него никакого внимания — они были либо полусонные, либо слишком поглощены своими делами. Однако Вулфрик обратил на них внимание, поскольку он делал многое из того, что, казалось, не замечали другие. Даже после трех лет обучения, роста и взросления старые привычки умирали с трудом. Только один тип людей одевался так же, как новоприбывшие, что означало перемены. Это означало перемены, которых, как знал Вулфрик, он не хотел. Жизнь серого жреца была скоротечной, и было очень мало таких, как Этельман, кто закрепился на одном месте с хоть каким-то подобием постоянства.